IGRUNOV.RU :: Глава 5. Походы

Рассказ о больших и малых походах этого периода моей жизни нужно начать, конечно, с походов (может быть, лучше сказать «прогулок») по Армении. Да я, собственно, с них уже и начал во 2-й главе, сейчас остаётся продолжить.

Я не зря назвал их прогулками – уж больно они отличались от воскресных походов в моём, московском студенческом понимании, о которых здесь никто и не слыхивал. Да и невозможен был наш подмосковный туризм в окрестностях Еревана (то есть, в местах, куда из Еревана можно добраться в пределах полутора-двух часов). Совсем другой характер местности, непохожий на Подмосковье. Непохож он был и на Северный Кавказ, разве что несколько напоминал Памиро-Алай своей суровостью, но без его гор и его масштабов. Бесконечная холмистая местность, почти без растительности. Здесь почти нет пеших троп, да и любых транспортных артерий, кроме нескольких шоссейных дорог, ведущих из Еревана. И при этом в суровых выжженных солнцем холмах есть своеобразная красота, известная нам по полотнам Сарьяна, да и других армянских художников. Впрочем, должен поправиться. Есть и в этих окрестностях места, покрытые зеленью, которые можно назвать живописными в привычном для нас понимании слова, – Цахкадзор или ущелье Азата в районе Гарни. Только здесь, среди суровых залитых солнцем холмов, они выглядят как исключение, подтверждающее общее правило.

Сегодня я с грустью думаю о том, что так и не осуществил своей мечты – пройти по Армении полноценным походом, по нашим университетским стандартам, хотя бы недели на две, по лесам и горным тропам. А ведь строил планы, списывался с Димой Поспеловым. Да не получилось, помешали другие планы, прежде всего – Памиро-Алай. Так что успел повидать только такие места, куда можно было съездить в выходной. Напомню, что в те годы «трудящиеся» (забытое советское слово) имели один выходной в неделю, что сильно снижало возможности моих поездок. Ну, иногда ещё полдня удавалось выцыганить у начальства.

О самых доступных и привычных местах я уже писал. Теперь расскажу о некоторых других – тех, о которых сколько-нибудь помню.

Уже в первые месяцы моей и моих товарищей жизни в Ереване наше внимание не могла не привлечь единственная расположенная в его окрестностях, километрах в 50, вершина – Арагац, или в турецко-азербайджанском варианте – Алагяз. (Вообще значительная часть топонимов в те времена звучали на двух языках, например, река Раздан – Зангу. Произносят ли вторые названия сейчас?) Точнее об Арагаце нужно бы говорить как о небольшом горном массиве, включающем несколько вершин, самая высокая из которых поднимается на 4095 м – для Кавказа вполне приличная высота. Все или почти все они представляют интерес для альпинистов.

На вершину 3900 мы с товарищами взошли весной 57-го. Выехали мы ввосьмером, из перечисленных в предыдущих главах были Костя Каспаров (руководитель группы), Эдик Стоцкий и я. Правда, Эдик на вершину не поднимался, уж больно он был далёк от спорта. Всего же поднялись пятеро, из которых трое имели альпинистскую квалификацию.

Особенностью этого восхождения была его краткость – вот что значит жить рядом с горой. Вот расклад времени, восстановленный по моим записям.

Выезд из Еревана в субботу в середине дня. Как-никак, рабочий день, спасибо, что Институт отпустил нас раньше, да ещё и дал машину.

11:00 – начало спуска. Вспоминается, как перед базовым лагерем, где оставшаяся тройка ждала «штурмовую группу», мы рвали для них букеты цветов – такова традиция.

К вечеру вернулись в Казнафар и оттуда уехали в Ереван на попутной машине.

В целом это было обычное альпинистское восхождение: снег, камни. Правда, совсем безопасное: ни трещин, ни крутых скал. Зато много труда (на альпинистском жаргоне – «ишачки»). Нам приходилось совсем трудно ещё и потому, что шли без всякой акклиматизации, – обычно полагается несколько дней привыкать к высоте, а здесь сразу с тысячи метров (высота Еревана) на четыре. Так что не хватало дыхания, глаза лезли на лоб. И шли-то всего один день, а обгорели напрочь, полезли губы и носы – вот оно, горное солнце с непривычки.

Костя квалифицировал вершину как 2А (то есть, по 10-балльной шкале 3-я снизу по сложности). Здесь он, пожалуй, преувеличил, но, во всяком случае, вполне серьёзная вершина, на такие и водят в альплагере для получения значка «Альпинист СССР».

На Арагаце мне довелось побывать ещё несколько раз. Один из них (в октябре 60-го) заслуживает упоминания в связи с публикацией в республиканской комсомольской газете: «Этим восхождением решено было ознаменовать 40-ую годовщину Советской Армении… След в след инструктору идёт спортсмен-перворазрядник Михаил Белецкий. В руках у него бюст Владимира Ильича Ленина». В последних двух фразах всё враньё. Никогда я не был перворазрядником по альпинизму, а в то время не добрался и до второго разряда. Что же до бюста Ленина, то трудно представить более идиотскую картину, чем альпинист, поднимающийся на вершину с бюстом в руках. Бюст полагалось установить на вершине, и его, действительно, кто-то нёс, но не я, и не в руках, а в рюкзаке. Я же был упомянут, скорее всего, в качестве русского человека в компании в порядке «дружбы народов». Сами же восхождения и прочие полезные мероприятия в честь бесчисленных юбилеев были хорошей традицией. Тут уж общественные организации торопились создавать нам условия, и мы этим пользовались.

Ещё я побывал не на самом Арагаце, а на подходах к нему зимой, значительно позже. Я был с группой довольно крепких армянских ребят постарше меня. Почти день мы поднимались к Бюраканской обсерватории (1500 м), чтобы потом скатиться от неё на лыжах. Нам предстоял отнюдь не слалом, а всего лишь относительно пологий спуск по дороге, вернее, по её покрытой снегом обочине – настолько простой, что и я, никакой не горнолыжник (и так никогда этому и не научившийся) не видел для себя трудностей и предвкушал удовольствие. Да и шли мы ни на каких не горных, а на обычных широких туристских лыжах. И надо же, что на первой же сотне метров спуска одна из моих лыж сломалась. Один из моих спутников, мне почти незнакомый, сжалившись надо мной, предложил интересный выход: я поставил лишнюю ногу на его лыжу, мы взялись за руки и так спускались вдвоём на трёх лыжах. Как ни странно, мы не так много падали, и получалось даже довольно быстро. Нельзя сказать, чтобы такой спуск доставлял удовольствие, но всё же куда лучше, чем идти вниз пешком. Но это мне было лучше, а мой спутник, помогая незнакомому человеку, лишил себя удовольствия хорошенько скатиться с горы, ради которого сюда и шёл. Через много лет вспоминаю его с благодарностью.

Из коротких прогулок по Армении мне особенно запомнилась одна – в северных окрестностях Севана. Шли мы вдвоём с Робертом, недавно приехавшим российским армянином. В субботу ушли с работы пораньше, так что ранним вечером добрались до Севана. А от озера пошли налево от шоссейной дороги, вверх, вверх, пока не добрались до молоканской деревни. (Как называется? Узнать!) Впечатление от неё было яркое – как будто попал в Россию на добрую сотню лет назад. Добротные деревянные избы. Мужики с бородами лопатой в рубахах старинного покроя, степенные, не суетливые. Такие же старинные бабы. Как будто здесь никогда и не было советской власти. (Вот не помню, как у них было с колхозами). Нас охотно приютили в одной избе. Простая еда. Перед едой молитва. В доме на видном месте – Библия. (Судя по всему, так было в каждом доме). Мы на это смотрели, как обалдевшие. Попросили разрешения полистать Библию – я её держал в руках впервые, как-никак, почти запрещённая литература. Старинное синодальное издание (а какое могло быть ещё?). Мы предприняли робкую попытку интервью на религиозные темы. Хотелось понять веру хозяев, для нас это было за семью печатями, да как расспросишь?

Утром вышли пораньше и спустились к шоссе у перевала. (Название?) Но спускаться с него к Дилижану не стали, а поднимались вверх по тропе, перпендикулярной шоссе. Вокруг та же сухая и суровая армянская земля, растительности почти нет, всё выжжено, камни. Потом спустились в заповедник, здесь уже веселее, деревья, красивое озеро с азербайджанским названием (каким?), которое и было одной из целей нашего путешествия. Под вечер вышли к большой старинной деревне Гош. Мы стояли на пригорке прямо над ней и размышляли, что делать дальше – идти по деревне или обойти. И как отсюда добираться домой? В это время из дома внизу под нами вышел человек, посмотрел в нашу сторону, увидел нас и призывно замахал руками – дескать, заходите. Тут уж нам не оставалось выбора, нельзя же обидеть хозяина дома. Мы обменялись первыми приветствиями, и выяснилось, что старый крестьянин совсем не знает русского языка. Относительно моего знания армянского говорить не приходится, но и Роберт знал его не многим лучше меня. В общем, объяснялись мы на смешанном русско-армянском языке и знаками. Старик ввёл нас в свой дом, усадил за стол, достал нехитрые припасы: лаваш, сыр, виноград, домашнее вино. И каким-то образом мы всё же объяснялись. А когда кончили трапезу, он сказал слова, смысл которых я запомнил на всю жизнь: «Я сначала принял вас за шпионов и хотел звать начальство. Но теперь вы ели со мной хлеб, пили вино, и мне нет дела до того, кто вы такие. Оставайтесь в моём доме и ни о чём не беспокойтесь». То есть, судя по всему, нам так и не удалось убедить его, что мы не шпионы, но для него мы, прежде всего, были гости, и на нас распространялся закон гостеприимства. Он усиленно уговаривал нас заночевать, возвращаться в Ереван было уже поздно, и мы остались. Утром осмотрели старинную, отмеченную во всех путеводителях церковь, дождались попутки, добрались на ней до Севана, а в Ереване оказались далеко за полдень. Володя Григорян устроил мне изрядную взбучку: «Где это вас носило? Не могли сюда позвонить? Александрян пол-Армении на ноги поднял!»

Ещё одна поездка была любопытной по другой причине – мы отправились добывать «драгоценные камни». Костя Каспаров откуда-то узнал, что где-то под Дилижаном ведутся раскопки аметистов и агатов, практически не охраняемые. В ближайшее воскресенье мы поехали туда небольшой группой и убедились, что это чистая правда. Мы увидели сравнительно неглубокие песчаные траншеи. Стоило немного порыться в песке, и выходишь на жилу аметиста толщиной сантиметров в 12. Когда отбиваешь кусок, он легко разделяется на две части, на каждой с одной стороны тонкая каменная кожура, а с другой – кристаллы, меняющие цвет от белого к фиолетовому; кристаллическими сторонами эти две части и примыкали друг к другу. Высказывалось предположение, что это некачественные аметисты, потому их так и оставили, – не знаю. Там же легко было найти и агаты, формой и размерами напоминающие яйцо. Каждый из нас набрал по небольшому рюкзачку этих драгоценностей. Я долгие годы дарил их друзьям и знакомым, пока на моей полке не остался последний аметист.

С течением времени состав моих спутников менялся. Многие из коллег по Институту покинули Ереван, а взамен появились другие. Я как-то прибился к туристско-альпинистской группе ребят и девушек из Политехнического института, возглавляемой крепким и энергичным Володей (фамилия?). Как раз с ними я и поднимался на Арагац «с бюстом Ленина в руках». С несколькими ребят из этой группы мне довелось подняться ещё на одну «настоящую» гору Армении – Капутджух (3906) в Зангезуре, добираться до которой пришлось довольно долго: поездом до Кафана, потом машиной, потом ногами. Запомнились мне эти места своей красотой: ставишь палатку на зелёной поляне, бежит горный ручей, а со всех сторон горы. И сразу над тобой нависает и хорошо просматривается нечто огромное, вверху покрытое снегом. Потом я потерял этих ребят, и только недавно снова возникла одна из них – Асмик Григорян.

В Зангезуре мне довелось побывать ещё однажды, уже в те годы, когда я снова жил в Москве. Я приехал в Ереван на очередную конференцию по машинному переводу вместе с большой группой коллег из других городов, в большинстве своём заядлых туристов (в числе их, конечно, были и Игорь Мельчук, и Оля Кулагина, и Гера Цейтин), и вот среди нас возникла идея добраться до Зангезура, такого интересного района, о котором много слышали, а видеть не приходилось. Даже и я, прожив пять лет в Армении и немало походив по ней, его, в общем-то, не повидал – подъём на Капутджух не в счёт, в тот раз, кроме самой этой горы, мы больше ничего и не видели. Услышав о нашем горячем желании, в организацию похода активно включился Тэд Тер-Микаэлян, род которого как будто бы и шёл из Зангезура, так что, по здешним представлениям, мы оказались как бы его гостями.

Добираться до Зангезура было не так-то просто. Казалось бы, Армения – маленькая страна, всё рядом, от Еревана до Гориса, сердца Зангезура, меньше 200 километров. А вот добираться до него поездом, потом машинами заняло бы около суток. Оставалось лететь, а это тоже непросто – самолёты летают нерегулярно из-за капризов погоды. Но вот, наконец, мы на борту крохотного кукурузника, который минут через сорок приземлился в Горисе. Оттуда мы идём в Татев, в окрестностях которого и живут родственники Тэда. Места фантастические, вокруг «каменный лес» – причудливые скульптуры из выветренного песчаника: тянущиеся вверх «пальцы», на которых зачастую лежат более плотные камни, складываясь вместе с ними в огромные «грибы». Но больше всего поражает чудо природы – Чёртов мост, Сатанаи камурдж. Это трудно себе представить. Идёшь по относительно плоскому плато, вокруг те же изваяния, слева в нескольких сотнях метров щель, внутри которой угадывается река, слышен её шум, но ты её не видишь. И вдруг дорога сворачивает прямо к этой щели, и ты ахаешь. Река Воротан глубоко под тобой, метров, наверное, на 200, ревёт и бурлит со страшной силой. Другой берег совсем рядом, метрах в двадцати. А между двумя берегами – естественный мост, базальтовое (или подобное ему) образование. Такое впечатлении что кто-то – упомянутый сатана, что ли? – специально расплавил неизвестно откуда взявшийся базальт. Мост узкий, и идти по нему страшновато – могу подтвердить, хоть мне не свойственна боязнь высоты.

У родственников Тэда нас ждал армянский приём – накрытый стол, шашлыки, вино. Разместили нас – человек десять, если не больше, – в гостевой комнате, то есть специально предназначенной для размещения приехавших гостей. Разложили матрацы, каждому постелили постель. Но постелили на полу, что дало Тэду повод возмущаться бедностью, до которой довела советская власть: как же так, его родственники, такие почтенные люди, а не могут себе позволить как следует принять несколько десятков гостей, кормить и поить их неделю, уложить в кровати и так далее.

На следующий день нас ждало ещё оно интересное впечатление: Хндзореск – город пещерных домов. С незапамятных времён люди здесь не строили домов, а выбивали пещеры в скалах из песчаника и в них жили. Продолжали так жить и во время нашей поездки – правда, теперь уже бóльшая часть населения жила в обычных домах. И вот идёшь и видишь: скала, а в ней двери и окна, из дверей выходят люди. Жаль, так и не довелось побывать в этих жилищах.

Не буду рассказывать здесь о других местах Армении, где довелось побывать, например, о замечательной красоты храмах Санаин и Ахпат – первый из них я потом узнал у Параджанова в «Цвете граната». Нужно бы, да слов не хватает, и память слаба.

Рассказ о походах за пределами Армении начну с географически ближайшего – восхождения на Казбек. Было нас, кажется, шесть человек, то есть, три связки. Руководителем, конечно, Костя Каспаров.

Близился очередной то ли юбилей, то ли съезд, и мы с товарищами воспользовались случаем, чтобы в честь него организовать это восхождение. Начальству трудно было не откликнуться на такое проявление сознательности. Нас отпустили на неделю с сохранением зарплаты и даже дали грузовик. Вечером мы приехали в Тбилиси, а на следующий день по Военно-Грузинской дороге добрались до Казбеги. И сразу же – вверх по склону до хижины. Шли часа два, подъём крутоват, и нам с непривычки приходилось тяжело. На глазах менялся характер местности. Начинали от залитой солнцем грузинской деревни, заборы из круглых речных камней, цветущие деревья. Чуть выше – одни скалы, зелень исчезла. Потом начинает появляться снег. А потом уже только снег, достаточно жёсткий. Среди этого снега и стоит хижина. Рядом ледник, плотный фирн. В общем, мы уже в настоящих горах.

Следующий день был отдан на акклиматизацию. Связались в связки, надели кошки, походили туда-сюда по леднику. Подошли к ледопаду – это такая ледяная стена. Костя поучил новичков простейшим приёмам – пользоваться ледорубом, рубить ступени, страховаться.

На Казбек вышли рано утром, чтобы успеть пройти ледник и ледопад прежде, чем они начнут оттаивать от солнца. А дальше всё снег и снег. Идти нетрудно и не опасно – я люблю идти по снегу. Но скоро начали уставать. Не знаю, на сколько нужно было подняться в этот день, а высота Казбека 5033. То и дело не хватало дыхания, хотелось остановиться и дышать, дышать, дышать. Кажется, вот она, вершина, рукой подать. Поднимаешься, и то, что только что казалось вершиной, оказывается всего лишь чуть более крутым участком, а прямо перед тобой следующая «вершина». А тут ещё начала портиться погода. Солнце затянуло облаками, задуло. Костя начал беспокоиться. И, в конце концов, распорядился: «Две связки остаются ждать здесь, на вершину пойдёт одна». И уходит с кем-то из нас, к моему огорчению (но и облегчению), не со мной. Через короткое время возвращаются: побывали на вершине, сняли записку, оставили свою. Не вполне по-спортивному – нас, не дошедших, тоже записали как поднявшихся.

В прошлой части я писал о том, как наша сходившаяся пятёрка – Дима Поспелов, Серёжа Яценко, Лёша Данилов, Мила Смирнова (впоследствии Поспелова) и я – твёрдо решила ещё не раз возвращаться на Памиро-Алай. И он, действительно, стал для нас «базовым регионом». Год за годом мы готовились к походам именно сюда. Основательнее всех, как и прежде, готовился Дима – для него это было географическое исследование, он подбирал маршруты по ещё не пройденным местам, досконально изучая всё, что можно было найти. В походах он нёс с собой несколько тетрадей конспектов и карт, сверяя по ним каждый шаг, и сам вёл такие же записи. Мне довелось побывать на Памиро-Алае три раза, а Диме – по меньшей мере, четыре.

Во второй раз мы прошли по этим местам в августе 1958-го. Это был единственный памирский поход, в котором участвовала вся наша пятёрка, всего же нас было 8 человек. Среди них упомяну только Марка Тартаковского, начинающего журналиста, которого к нам привёл Лёша. Лёша вообще считался у нас специалистом по знакомствам в литературных кругах: он видел свой долг в том, чтобы в каждый поход привести очередного «писателя». На этот раз им оказался Марк, человек несколько иного типа, чем мы. По-журналистски навязчивый, лишённый такта, с высоким мнением о себе и местечковыми манерами, он иногда раздражал нас, но, в конце концов, был неплохим парнем и разнообразил нашу компанию.

В своих планах Дима размахнулся изрядно. Он решил исследовать сразу два неизвестных перевала Гиссарского хребта. Сначала, мы должны были перейти хребет с юга, от верховьев реки Ханакá к живописнейшему озеру Искандер-куль, известному нам с прошлого раза. Сведений о перевале было немного. В 1897 году Липский поднялся по реке до какого-то перевала, который тоже назвал «Ханака», но сам по нему не пошёл. А в прошлый раз таджики на Искандер-куле говорили нам о каком-то таинственном перевале, по приметам совпадавшим с искомой Ханакой: «Оби-Сафет пойдёшь – Сталинóбод придёшь». От Искандер-куля мы должны были пойти назад на юг и пересечь Гиссарский хребет через некий Гиссарский перевал, о котором было известно ещё меньше: Федченко (тот знаменитый, которого ледник) слышал о нём в 1870-х годах.

После прошлого похода высокое туристское руководство нам уже доверяло, и теперь этот достаточно сложный маршрут утвердили. И мало того – для нашего обслуживания на Памир направилась вспомогательная группа из тех самых воспитанных Лёшей и Серёжей младшекурсников, о которых я писал в третьей главе. Мы несли с собой продукты только на первую часть маршрута – до Искандер-куля, где нас ждали со следующей порцией наши младшие друзья. Без этого было не обойтись – наша экспедиция была рассчитана на 25 дней.

Первый поиск окончился неудачей. Перевала Ханака (он же Оби-Сафет) мы не нашли. Пришлось идти более окольным путём через перевал Мура (через который в прошлый раз маршрутная комиссия нас не пустила, сочтя его слишком сложным). Зато с Гиссарским перевалом получилось интереснее.

Начну с различия наших сведений о первой и второй части маршрута. Когда мы шли по Ханаке, Дима мог сесть, достать свои записи и начать объяснять примерно так:

– Вот схема этого места, составленная Липским. Видите, здесь хребет, справа каменные завалы, посредине зелёный луг, по которому текут ручейки. Липский здесь встретил кочёвку – таджики пасли баранов. Впрочем здесь и сейчас место кочевки, – видите, всюду бараньи следы – в этих краях редко меняют места кочёвок. А слева должен быть большой камень.

Мы лезем влево и находим большой камень. Это почему-то особенно поражает Лёшу:

– Подумать только, произошли такие изменения, была революция, а этот камень остался лежать так же, как он лежал тысячелетиями!

– А ты ожидал, что революция должна сдвинуть все камни? – пытаемся охладить его мы.

Совсем иначе выглядели мы через две недели, дойдя до места, откуда вроде бы должны были подниматься на Гиссарский перевал. Описаний никаких. Вместо карт кроки' – то есть весьма приблизительная схема. И главное – никаких троп. Мы среди гор, в месте слияния двух небольших рек, просматривается три возможных пути. Дима достаёт кроки', поворачивает их туда и сюда, прикладывает компас и говорит неуверенно:

Часа через полтора мы оказываемся на узенькой стиснутой горами площадке. Горы подступают со всех сторон. Судя по всему, это последнее место, где можно сносно поставить палатки, дальше только камни и лёд. В нескольких десятках метров выше река выбивается из-под ледяного мостика. А на нашей площадке ещё трава, и даже с оттенком зелени. Хотя ещё рано, останавливаемся здесь.

Ночью нас будит гром и удары ливня по палатке. Сверху сыплются камни. Больше всего беспокоит, чтобы не поднялась вода в реке, залив нашу площадку. В общем, мы несколько перенервничали, это была беспокойная ночь.

Весь следующий день шли вверх по камням, снегу и льду. Вообще сейчас, когда я вспоминаю этот поход и сравниваю его с прошлым (56-го года), меня удивляет разница природных условий. В прошлом походе мы практически нигде не шли по снегу – разве что сотню-другую метров на перевалах. А теперь целый день в снегах. И никаких следов пребывания человека. Если вверху и есть перевал, то по нему не ходят. В таких случаях разумнее было бы повернуть, но мы одержимы каким-то упрямством. И тот же эффект – всё время кажется, что перевал вот он, в двух шагах, проходишь их, и открывается следующий. Часа в 3 или 4 останавливаемся, и мы с Серёжкой отправляемся на разведку. Минут через 40 таки доходим до перевала. Глубоко внизу видна зелёная долина. Но только как до неё добраться? Сразу под нами снежная полка, как будто крепкая, дальше крутой спуск по снегу, но конца его не видно. Возвращаемся, докладываем ребятам, обсуждаем и решаем идти через перевал. Вообще-то идти в этих условиях через нехоженый перевал было явной авантюрой, и сейчас не хочу её оправдывать. Но уж больно мы были молоды и упрямы. Шли очень аккуратно, конечно, в связках, максимально страхуясь. Страшновато было спускаться. Делаешь осторожные шаги и не знаешь, хватит ли верёвки до ближайшего места, где можно встать и принимать товарища. А главное – не дойдёшь ли до такого места, откуда спускаться уже некуда, перед тобой скальный обрыв. Бог миловал, обошлось. Зато какую радость мы испытали, когда крутой спуск окончился и мы увидели перед собой спуск уже пологий, не грозящий никакими препятствиями и опасностями! Как будто камень свалился с души. Понемногу спадало нервное напряжение, на лицах появлялись улыбки. Мы уже затемно дошли до первого места, где можно было хоть как-то поставить палатки, наскоро что-то поели и повалились спать.

Этот день был вершиной нашего похода. На перевале мы, как полагается, оставили записку: «21 августа 1958 г. группа студентов МГУ открыла и первой взошла на Гиссарский перевал». Только тот ли это перевал, о котором слышал Федченко? И почему называть его Гиссарским? Между собой мы назвали его по характеру виденной сверху местности – перевал Цирк. Хотелось бы знать, снял ли кто-нибудь после этого нашу записку.

Рассказ об этом походе кончу одним занятным моментом. Марк таки написал очерк о походе размером в половину газетной страницы и поместил его не более, не менее, как в «Литературной газете». Очерк довольно пафосный и с заметным перевиранием фактов. Но самое любопытное в другом – по капризу судьбы мы оказались увековечены именно в том номере «Литературки» (от 25 октября 1958 г)., в котором было напечатано письмо членов редколлегии «Нового мира» Пастернаку по поводу «Доктора Живаго»: «Это письмо … , естественно, не выражает той меры негодования и презрения, которую вызвала у нас, как и у всех советских писателей, нынешняя постыдная, антипатриотическая позиция Пастернака». К сожалению, под письмом с этими словами среди других стоит и подпись Твардовского. Вот так мы и соседствуем: 2-ая, 3-я и верхняя половина 4-ой страницы – писатели осуждают Пастернака, а нижняя половина той же 4-ой – «Люди вместе», наш героический поход.

Вдохновлённые успехом, мы на следующее лето (1959) снова собрались на Памиро-Алай. На этот раз нас было шестеро: из прежней группы – Димка, Серёжка, Лёша и я, и двое «новеньких» – Игорь Мельчук и его друг Сталий Брагинский.

Из первой части похода запомнилась необычная насыщенность его стихами. Я как-то об этом не писал, но в нашей группе вообще было принято по вечерам не только, как у всех, петь у костра, но и читать стихи. На этот же раз мы превзошли себя – добавился ещё такой знаток поэзии, как Игорь. Именно там я, да и все остальные, из уст Игоря впервые услышали Мандельштама:

Что же касается спортивно-исследовательской части, то я наших планов не вспомню, да и записей не сохранилось. Похоже, что на этот раз места были совсем неизвестны, и первые 10 дней пути основным нашим занятием были многочисленные разведки. Часть из нас сидела на какой-нибудь летовке [1], а два-три человека выходили просматривать возможные пути – налегке, то есть с почти пустым рюкзаком. Нашей целью было найти перевал (не помню, были ли какие-либо сведения о его существовании или мы собирались пройти через нехоженый – по примеру Цирка). От летовки обычно довольно скоро выходили на какой-нибудь ледник, поднимались по нему, убеждались, что пути нет, и возвращались назад. Довольно скучное и утомительное занятие, плохая погода, дожди (впервые мы встретили дожди в этих местах), некоторые из нас были в плохом физическом состоянии, утомляли неудачи и вообще терялась уверенность, что мы что-нибудь найдём.

На 10-й день к 2 часам дня вся наша группа оказалась на леднике у «стенки» (как мы её назвали). Мы стоим на леднике, кое-какой лагерь можно разбить и здесь. Мы на дне как бы половины чаши: впереди, слева и справа крутые подъёмы, из которых можно надеяться на проходимость только того, что по центру. Представляется сомнительным, что хотя бы там есть перевал, но стоит посмотреть. В разведку уходят Серёжка с Игорем.

Они уходят, а мы все смотрим им вслед. Их фигурки становятся всё меньше, а потом исчезают за поворотом ледопада. И вдруг я вижу, как с верхней части ледопада срывается огромная глыба льда, так размером с двухэтажный дом – прямо на то место, где должны быть наши разведчики. И хорошо видно, как оттуда на нас несётся лавина. Тревожно сжимается сердце. Что с ребятами, неужели погибли? Мы со Сталием хватаем верёвку, кошки, аптечку и бросаемся вверх. Дима и Лёша занялись примусом, чтобы вскипятить воду. Никогда ни до, ни после мне не случалось подниматься в гору с такой скоростью. Казалось, бежишь и даже не замечаешь, хватает ли тебе дыхания.

Добежав до ребят, я узнал, что с ними случилось. Сначала они шли в связке, но, немного пройдя, сделали непростительную глупость: решили, что будет удобнее идти без верёвки. А потом совсем рядом рухнула ледяная глыба, которая, по счастью, их не задела. Но их понесло образовавшейся лавиной. Серёжка, как человек более опытный, упал, зарубился ледорубом и остался неповреждённым. А Игорь не смог зарубиться, и его понесло на трещину. По всему раскладу он должен был в неё провалиться, но подарок судьбы – за несколько секунд до того на неё рухнула глыба льда, которая и остановила движение Игоря. Во время удара Игорь почувствовал дикую боль и потерял сознание.

Мы втроём медленно спустили Игоря к лагерю. Оказалось, что у него сломана рука. Сломана серьёзно – кисть представляла собой ломаную линию (вот уж не думал, что этот геометрический термин придётся употребить в буквальном смысле). Мы приложили к руке деревянные палки и обмотали жгутом – такая замена гипсовой повязки. О том, чтобы продолжать поход, нечего было и думать (хотя, к стыду и позору нашему, мы это сообразили не сразу). Мы разложили Игорев рюкзак по остальным пяти и пошли назад прежним путём. Игорь держался молодцом – как ему только удавалось при сильной боли, шёл, разговаривал, даже шутил. Только иногда вскрикивал при неосторожном движении, бывало, что и нецензурно – по его словам, впервые в жизни.

Так идём 5 дней. На 5-ый доходим до машины, которая довозит нас до Риштана, оттуда автобусом в Коканд, а из Коканда все разъезжаются в разных направлениях. Первую медицинскую помощь Игорю оказывают то ли в Коканде, то ли в Самарканде. Уже позже, в Москве, ему делают операцию, вгоняют в руку металлический штырь, с которым он некоторое время и ходит. А потом рука становится совсем нормальной – так сказать, second hand.

Из Еревана в памирские походы я ездил южным путём: поездом до Баку, оттуда пароходом по Каспийскому морю, и из Красноводска (ныне Туркменбаши) добирался до назначенного места. Так же и обратно. Эта дорога доставляла уйму дополнительных впечатлений, так что о ней стоит рассказать особо. Проехал я её дважды, но впечатления сложились вместе, и я вспоминаю это как одну поезду. (По-видимому, основная часть воспоминаний относится ко второму походу 1959 года).

Первое, что вспоминается, – пароход на Каспии. Плыли ночью. Мне повезло – разыгралась изрядная непогода, впечатляла высота волн, корабль качало. И лило как из ведра. Грех было упустить такую возможность, и я стойко простоял на палубе в штормовке и в одиночестве, преисполненный гордости от того, что совсем не испытываю качки. Я промок до нитки, мой же завёрнутый в полиэтиленовый пакетик паспорт отделался подтёками на некоторых страницах.

Поезд от Красноводска тоже был не чета московским. В те поры мы вообще не представляли себе, как можно ездить в купированных вагонах, – это же для буржуев, нашим максимумом были плацкарты. И в этих местах вагоны соответствовали нашим представлениям: разваливающиеся, с допотопных времён, в основном общие, плацкартные – для самых богатых. Под стать вагонам была и публика: среднеазиатская беднота, старики в халатах, диковатые испуганные женщины. Приятно было ехать в такой компании. Я догадался сразу же захватить третью полку, что позволяло лежать сколько хочешь. Никаких матрасов в вагоне не было. А когда становилось душно, вылезаешь на крышу и проветриваешься. Поезд шёл по пустыне, ближе к горизонту плыли нежно-голубые полосы – игра света или мираж. Изредка мелькали будки обходчиков, у них стояли верблюды, и возникало удивление: как можно здесь жить?

На обратном пути я заехал в Ашхабад к Крониду. В самом Ашхабаде мне пришлось тяжело. Я уже привык к тому, что среднеазиатские города днём представляют собой царство жары: жизнь начинается рано, в 6 утра улицы полны и оживлены, а к середине дня жизнь затихает, все стараются укрыться в своих домах – своего рода сиеста. Но встреченное мною в Ашхабаде всё превзошло. Температура перевалила за 40 градусов, я потерял способность двигаться и где-то в так называемом парке свалился под жиденький куст прямо в пыль. Так что от Ашхабада осталось впечатление: жара и пыль, пыль и невыносимая жара. Ближе к вечеру стало как-то возможно дышать, я доплёлся на автобуса, отвезшего меня на обсерваторию. Последняя не походила на нормальные обсерватории, например, нашу Бюраканскую. Наверное, и там были характерные для обсерваторий цилиндрические здания, кончающиеся полусферическими крышами, за которыми прячутся телескопы, но мне они не запомнились. А запомнились жалкие глинобитные хижины, в одной из которых и жил Кронид вместе с женой Галей. Глиняный пол устилал туркменский ковёр. Кронид ткнул пальцем в дырку в полу: «Вон там жила змея» (он назвал вид, в общем, весьма опасная). Но при всём том настроение у Кронида было бодрое, и работа в целом нравилась. Мы проболтали полночи. На следующий день прогулялись по окрестностям. Всюду такая же пустыня, ни деревца, кое-где еле проглядывают остатки выгоревшей на солнце травы. Мы поднялись на странный для меня холм, образованный крошащимися пластинами неизвестной мне породы, – как будто находишься на другой планете. Кронид сказал: «А знаешь, как хороша пустыня в феврале, – всё цветёт». А я подумал: «Господи, как он здесь может жить». И благословил судьбу, направившую меня в места, которые на этом фоне казались ещё более прекрасными.

В Баку я несколько неприкаянно походил по городу, прогулялся по набережной, поражаясь покрывающим море пятнам нефти. К вечеру возникла проблема ночлега, и я решил её, договорившись за мизерную плату со сторожем стоявшего на причале маленького судёнышка. Какой-либо постели мне при этом не полагалось, и я устроился на скамье, завернувшись в штормовку.

Добираться до Еревана решил попутными машинами – главным образом, для того, чтобы увидеть незнакомый мне Азербайджан. И, признаюсь, почувствовал себя в нём неуютно. Полная противоположность тому, что было в Армении и в Грузии – там всегда было легко, чувствовалось дружелюбие окружающих, и каждому хотелось по-дружески улыбнуться в ответ. В Азербайджане ничего подобного не было. Возможно, это моя личная установка, но подобные оценки я встречал и у других. В одном из промежуточных пунктов зашёл в чайхану. Там было с десяток мрачных мужчин рабочего вида, все посмотрели на меня, и никто не улыбнулся. Не улыбались они и друг другу, сидели и молча пили чай. Я взял стакан чая, кстати сказать, очень вкусного, и маленький кусочек рафинада с блюдечка. Отметил про себя: совсем не узбекская чайхана, здесь нет ни больших круглых чайников, ни чашек. На меня продолжали посматривать, и во взглядах я уловил отчуждённость. Задерживаться здесь не хотелось, я быстро допил свой стакан и вышел.

Поздним вечером приехал в Степанакерт – столицу Нагорного Карабаха, района, имя которого сегодня известно каждому. Уехал из него автобусом ранним утром, так что увидел немного, но не проходило ощущение какой-то тревоги. Может быть, его вызывала память о событиях в начале века, когда рядом, в Шуше, было вырезано всё армянское население. Много позже описание подобного настроения я встретил у Мандельштама:

За пять лет моей жизни в Ереване я побывал ещё в одном байдарочном походе и два раза – в альплагерях. В лагерях существенно новых впечатлений не было, так что о них можно не рассказывать. А о байдарках расскажу в другом месте.

А вот сходить в зимний поход за всё это время мне так и не удалось: всё-таки не студенческая жизнь, не те отпуска. Один только раз – в январе-феврале 1960-го – я уж совсем было собрался пойти, и обещал поход много интересного, и я был включён в состав группы, да что-то помешало, работа, наверное. Так что поход прошёл мимо меня, и, тем не менее, хочу о нём коротко рассказать – уж больно интересный материал.

Начать с состава группы, которую я почти всю так или иначе знал, хотя и по-разному. Было в ней 8 человек. Из тех, с кем я ходил в походы до или после того, – Дима Поспелов (руководитель), Сергей Яценко, Андрей Тюрин и Максим Хомяков. Мой однокурсник и хороший знакомый Алик Жижченко. На первый взгляд, неожиданно в этой компании – Шафаревич и ещё один мехматский профессор, алгебраист Лев Скорняков. И ещё Наташа Светлова, тоже мехматянка, на тот момент жена Тюрина, а в будущем – Солженицына. По последующим отзывам, в доставшихся на их долю испытаниях Наташа проявила себя лучше всех этих мужиков.

Шли они на лыжах где-то по Кавказу. На перевале попали в пургу, стояли в палатках двое суток. Потом решили возвращаться назад, но почему-то пешком, без лыж. Шли по колено в снегу в поисках альплагеря, не нашли и заночевали в лесу без палаток. Вышли к лагерю на следующий день. Все, кроме Наташи, отморозили ноги. Позже в байдарочном походе я каждый день видел босые ноги Максима – ни одного пальца.

[1] Летовка – место постоянного пастбища с хижиной. В это время едва ли на всех летовках стояли со своим скотом пастухи-киргизы, у которых можно было подкупить (а то и получить в подарок) молочные продукты.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!