Петр Бутов

Из книги «Кольцо речи»

(Вариант на русском языке )

Часть третья. Прозаическая

 

Меня арестовали

 

Меня арестовали 10 февраля 1982 года.

Некто позвонил, согласно протоколу обыска, в 6 часов 50 минут утра.

- Телеграмма. - сказал голос за дверью. Я открыл.

Несколько человек дружно попытались прорваться в квартиру. Инстинктивно я попытался дверь захлопнуть, но кто-то уже вставил ногу в дверь.

- КГБ – закричал один из атакующих, который предусмотрительно стоял за спинами других и показал раскрытое удостоверене. Это был капитан КГБ, следователь Мережко.

В 10 утра обыск был закончен и меня отвезли, как обычно, на белой «волге», в КГБ. Около двух часов проговорил я с Мережко в его кабинете. После этого зазвонил телефон на его столе. Мережко выслушал вопрос и ответил улыбаясь

- Так быстро дело не идет.

Видимо, его спросили, начал ли я давать показания.

Сначала он хотел выяснить, понимаю ли я, почему я оказался в КГБ. После этого он попытался очень дешево меня обмануть:

- Расскажите все, что Вы знаете и мы отпустим Вас домой.

Не знаю, было ли ему известно, что летом 1981 года меня уже несколько раз допрашивал представитель прокуратуры капитан Непорада после обыска в моей квартире, где было найдено около 40 самиздатовских произведений. (Первый обыск был произведен в связи с делом журнала «Поиски»,  первоначально предъявлялось обвинение по ст. 190 УК РСФСР. Поэтому дело вела вначале прокуратура).

В этот раз протокол еще не велся.

После разговора меня отвели в камеру номер 2. Там  уже был один заключенный, ст. лейтенант армии, который был арестован за потерю секретных документов. КГБ подозревал, что он документы продал. Мы с ним провели вместе более двух месяцев, пока меня не отправили в 14 отделение одесской психиатрической больницы, где я пробыл около двух месяцев. Сотрудники следственной группы надеялись, что меня признают невменяемым.

После возвращения из психбольницы я пробыл в следственном изоляторе еще 5 месяцев. За это время произошел суд и я был приговорен к 5 годам лишения свободы и 2 годам ссылки. Мои друзья в лагере, а потом и на свободе, смеялись над тем, что судья назначил этот срок учитывая смягчающие обстоятельства – первая судимость и наличие двух детей. Но максимальный срок по «моей» статье был 7 плюс 5, прокурор Садикова требовала 6 плюс 3, так что, учитывая, что я не давал показания, приговор был «великодушный».

18 декабря 1982 меня увезли в Дубравлаг в Мордовии (уч. ЖХ 385 -3-5)

 

Это было не очень умно, дать повод себя арестовать, но я не мог избежать своей судьбы.

 

Следовали не могли мне внятно объяснит, почему меня превратили в преступника. Было очевидно, что они имеют проблему. Но это была проблема всей системы пропаганды.

 

Здесь я приведу текст статьи, на основании которой я был осужден.

 

Ст. 62 УК УССР (Ст.70. УК РСФСР) Антисоветская агитация и пропаганда

Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти либо совершения отдельных особо опасных государственных преступлений, распространение в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно распространение либо изготовление или хранение в тех же целях литературы такого же содержания –

Наказывается лишением свободы на срок от шести месяцев до семи лет и со ссылкой на срок от двух до пяти лет. Те же действия, совершенные лицом, ранее осужденным за особо опасные государственные преступления, а равно совершенные в военное время, – Наказываются лишением свободы на срок от трех до десяти лет и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки (в ред. Закона РСФСР от 25 июля 1962г.)

 

Проблемой следователей согласно 62 ст. было доказать, что у меня был умысел подрыва и ослабления советской власти.

На вопрос, почему я хранил книги, я отвечал на допросах – хранил, потому что мне было интересно их читать. Что было правдой. На другие вопросы - типа где книги взял – я вообще не отвечал.

Что касается содержания книг, то за него отвечает автор. Известнейший автор самиздата А. Солженицын был не был осужден за написанные им книги – почему мне хранение этих книг вменяется в вину? Он распространял свои книги – и за это не был осужден. Почему же мне  вменяется в вину, что я давал читать книги Солженицына?

О содержании книг нужно дискутировать с автором, не со мной. Я читатель, я имею свое мнение о книге. Против этого сотрудникам КГБ нечего было возразить.

Кстати, в целом я оценивал творчество А. Солженицына очень высоко, но по отношению к его книгам, особенно к «Архипелагу ГУЛаг», был достаточно критичен. Но я не собирался свои оценки его творчества излагать в КГБ.

Время, которое я провел в следственном изоляторе, было плодотворным. Интенсивно работал над проблемами матфизики и получил новые результаты. Я их еще не опубликовал, но судя по состоянию литературы, аналогичные результаты ещё не опубликованы.

Я многому научился. Хотя 5 лет лагеря было все же многовато. Впрочем, плату за приобретенный опыт определяли не мы.

Потом коммунисты отступили, произошла амнистия. 4 февраля 1987 года я поехал из Мордовии назад на Украину, в Одессу. Не хватило как раз шести дней до полного срока – пяти лет. Правда, я не должен был ехать в ссылку.

Когда я вернулся домой, некоторые мои знакомые говорили мне:

- Вот видишь, не обязательно было давать себя арестовывать. Все и так закончилось. Коммунисты сами начали перестройку. –

Это не тема для разговора для меня. Перестройка – это было не моё дело. Я так чувствовал.

В заключении я написал множество сонетов. Но тексты стихов не сохранились.

 

Что останавливало других перед открытой конфронтацией с КГБ? Страх? Но откуда он брался?

Я думаю, что люди боялись неизвестности. Если бы они  знали, что пройдет несколько лет и начнутся политические перемены, то они бы меньше опасались быть арестованными. Но оказаться в положении преследуемого на всю жизнь – да, это было страшновато. Мы жили в уверенности, что эта система вскоре должна измениться. Но когда?

Многие теряли веру и отступали. Это было время войны в Авганистане.

Я думаю, что большинство тогда было недовольно системой, но те, кто имел власть, опасались, что система в следствии политических изменений рухнет и начнётся анархия.

Моя жена мне потом напомнила, что перед уходом из дома я ей сказал

- Не беспокойся, до конца срока я не досижу.

Так и вышло.

 

Но по отношению к некоторым людям слово «страх» вообще не подходило. Таким человеком был Вячек Игрунов. Он жил политикой. Личная судьба в обычном смысле для него не существовала, как будто он знал секрет бессмертия.

У него произошел разлад со многими диссидентами, поскольку он пытался найти компромисс с властью, с КГБ. Это был, по существу, верный путь. Но многие его позицию путали с позицией тех, кто каялся и выглядел предателем в глазах других диссидентов. Вячек не собирался каяться, он только хотел призвать обе стороны – КГБ и диссидентов – признать реальность. То есть ослабить противостояние диссидентов и КГБ, призвать государство  «превратить» диссидентов из врагов государства в оппозицию, интегрировать их, по возможности в систему.

Диссиденты существуют и это не враги государства. КГБ существует и должно существовать, может быть, под другим названием и с другой структурой организации. Диссиденты должны признать государство – государство признать диссидентов.

Если вернуться на много десятилетий назад во времена народовольцев, то выяснится, что некоторые из них также пытались наладить диалог с государством.  Но тогда эти попытки ничем не закончились. А теперь государство было уже совсем другим.

Эта тема не исчезла и сегодня.

Три с половиной года моей жизни  между выходом из лагеря и отъездом в Германию были очень интересны и насыщены разными событиями, но безрезультатны.

Мне сильно мешало то, что я постоянно привлекал внимание КГБ. Это не давало мне настоящего чувства свободы.

Я обладаю очень большой инертностью.  Так получилось, что я не смог в то время  сблизиться с Вячеком. А жаль. Но и в этом был свой смысл.

Хотел бы я знать, что люди из КГБ  обо мне в действительности думали.