IGRUNOV.RU :: Очерки о немецкой жизни. Части 7 и 8

7. Диссертация и вопрос визы

Когда в сентябре 1990 поехали в Германию, я не имел никаких предубеждений против этой страны. Я считал, совершенно автоматически, что прошлое Германии - это действительно прошлое. Смыл и механизмы прихода к власти наци были мне непонятны. Да в Союзе об этом и не любили особенно говорить. В центре внешней политики находились Соединенные Штаты. Литературу на тему я почти не встречал.

Союз был государством, устремленным в будущее. Была война, мы победили. Теперь у нас есть совсем другие дела и заботы. Собственно, даже День Победы стал праздником довольно поздно. Только в 1965 году 9 Мая стал нерабочим, праздничным днем. Акцент делался не на поражении Германии, а на нашей победе, на том, что нам удалось опять защитить и сохранить государство. Поражение потерпел не немецкий народ, а фашизм и фашистская идеология.

Германию я воспринимал как расслабленную страну, которая, избавившись от нацизма, приобрела если не демократию, то внутреннее равновесие и спокойствие, страна, в которой люди прилежно работают и стремятся к комфорту.

В те времена я не думал о возникновении и исчезновении политических систем. Мне казалось, что есть возможность выбора между системами. Сказочный мотив действия добрых и злых сил я переносил в политику. Но я думаю, что многие авторы, которые пишут о политике, также руководствуются сказочными, детскими, инфантильными представлениями о жизни. Их интересует не истина, а стремление удержаться в определенной политической системе или в сфере определённых политических представлений.

Но в мире политики действуют реальные силы, как внутренние, так и внешние. Их распределение и результирующая сумма определяет, в первую очередь, структуру политической системы. Политические системы непосредственно нельзя сравнить с физическими системами, поскольку первые гораздо сложнее. Но определенная аналогия возможна, хотя для описания политических систем необходим гораздо более сложный матаппарат.

Сегодня каждый диктатор говорит о свободе и демократии. Каждый тиран утверждает, что он действует в интересах народа.

Я уже писал о том, что Германия, по моему мнению, является не демократией, а олигархией, поскольку вопросы власти и распределения денег в государстве решают, собственно олигархи, а не избранное правительство и парламент. Но и в нацистской Германии вопросы развития государства решали олигархи. Конечно, они держались тогда в тени, как правило, но есть много указаний на этот факт. Олигархи и сейчас держатся в тени.

В первые годы своего существования ФРГ была гораздо более демократичной, чем сейчас, и тогда существовал реальный капитализм, что для меня в первую очередь означает наличие конкуренции. Сегодня в Германии и немцам трудно изменить свое положение в системе, которое они получили от рождения. То есть социальное положение родителей очень сильно влияет на социальное положение детей. Растет поляризация общества, и те, чьи родители живут на социальные выплаты, практически имеют мало шансов закончить гимназию и получить право на поступление в высшую школу. Реальные же шансы занять высокое положение и получать большую зарплату имеют лишь дети так называемых менеджеров, людей, которые получают миллионные зарплаты. Причём в последнее время проведен процесс обеднения и среднего слоя. Но эта тенденция проявляется и в США.

В 1990 -1992 годах Германия выглядела ещё благополучной страной. Но после распада Союза у олигархов, и не только в Германии, закружилась голова из-за исчезновения причин для страха перед социализмом и возможной социализации их состояний. В течение последних лет пятнадцати олигархи стали целенаправленно разрушать социальное государство. Идея социального народного хозяйства и жизненного благополучия (soziale Markwirtschaft und Wohlstand) развилась в Германии ещё до Первой мировой войны под влиянием бедности. Бедность народа приводила, с одной стороны, к развитию социалистического движения, а с другой – к массовой эмиграции в Америку, в основном, в США.

У меня есть копия плаката ХДС 1946 года «Социализму принадлежит будущее». Сегодня Германия превратилась в агрессивную страну, которая вместе с другими странами НАТО ведет войну или участвует в вооружённых конфликтах во многих странах мира. Это один из признаков кризиса западной системы в условиях, когда растет влияние третьих стран.

Пока я писал эту часть, как раз подоспел кризис западной финансовой системы. Этот мир создали ученые, изобретатели, инженеры. И я считал, что западный мир, по крайней мере, понимает, что именно эти люди являются элитой этого общества. Но автоматизма нет и в этой области.

Теперь и олигархи встали в очередь за получением социальных выплат от государства, причем в миллиардных объемах. Они же и разрушали это государство, скрывая свои доходы и уклоняясь от уплаты налогов. Сейчас правда всплывает на поверхность, хотя доискаться её, то есть правды, в этой области трудно и прокуратуре.

Что означает наступивший кризис? Он означает, что те, кто реально захватил власть в западном обществе, оказались людьми, не способными вести политические дела и рыночная экономика не в состоянии регулировать жизнь государства в целом. То есть государство должно оставаться достаточно сильным, по крайней мере, настолько, чтобы иметь возможность поддерживать налоговую систему и собирать налоги, чтобы государство могло реализовывать равновесие сил в обществе. Для меня ясно, что мы не в состоянии создать идеальную систему. Мы не можем найти решения политических и социальных проблем на все времена. Но, по крайней мере, мы должны стремиться распознавать проблемы государства и создавать механизмы для их решения.

Попытка захвата власти в мире с помощью либеральной банковской системы пока сорвалась. Но для меня остаётся неясным, кто же в действительности стоит за глобализированной банковской системой, кто пытается руководить нашим миром.

Я ехал в страну, которую считал демократической, не зная, что такое демократия. Я не отказываюсь от того, что я человек советский. И, поскольку у меня нет гражданства, я остался гражданином СССР или бывшим гражданином СССР или гражданином бывшего СССР. Я вижу в этом некоторый смысл, поскольку я не отказываюсь от многих идеалов, которые пропагандировались в этом государстве во времена моей жизни. Уж, по крайней мере, я не придерживаюсь того мнения, что человек агрессивен, эгоистичен, жаден, помешан на конкуренции и соревновании с другими и постоянно борется за власть ( Marlilyn French; Jenseits der Macht, Frauen Männer und Moral,Rowohlt, 1985, стр. 543 (оригинальное название книни „Beyond Power. On Women, Men and Morals“)).

Это представление современных либералов и демократов о человеке, как следует из этой книги. Как известно, подобные представления о человеке появились давно. «Человек человеку волк» – так говорили ещё на латинском языке. Английский философ Thomas Hobbes в книге «Leviathan» развивает целую систему отношений между людьми, основываясь на этом принципе.

Я попал в такое демократическое общество, но понял далеко не сразу, что означает демократия.

Я помню, что коммунисты говорили – мы за права человека, но у нас другое представление об этих правах и соответственно другое толкование Хельсинских соглашений. Я помню, диссиденты смеялись над такими советскими высказываниями. Но смеяться было не над чем. В Советском Союзе было совсем иное представление о человеке, чем на Западе. Конечно, несколько идеализированное представление, но все же для меня гораздо более близкое, чем представление демократов.

Я тоже был достаточно наивен, хотя, как и многие диссиденты, был скептичен по отношению к капиталистической демократии.

Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что на меня здесь смотрят как на жадного, эгоистичного, агрессивного, помешанного на конкуренции и борющегося за власть человека.

Сейчас я это понял и стал соответственно себя вести, чтобы завоевать свои, в общем-то, обещанные Германией, права. Конечно, и в Союзе номенклатура смотрела на диссидентов, как на таких же, как они, людей, просто менее удачливых, то есть просто неудачников, которые не в состоянии нормально жить в государстве и поэтому занимаются антигосударственной деятельностью. Номенклатура, конечно, отошла от социалистических идеалов, которые сама проповедовала и давно жила по принципам демократов. Теневая экономика существовала внутри самой правящей касты. Советская пропаганда стала со временем учением только для народа.

Так что переход 1987 – 1990 года к демократии произошёл в системе власти довольно легко.

Но советские идеалы – это не то, от чего я собираюсь легко отказываться. Скорее, нужно попытаться понять, почему система отошла сама от этих идеалов. В конечном счёте, многие диссиденты, по сути, защищали советскую систему ценностей.

Мне в начале несколько мешало понять политическую систему Германии то, что я получил работу в институте. Эта работа позволила мне прийти в себя, и через несколько месяцев я начал собирать научную литературу, необходимую мне для продолжения научной работы. Меня интересовали вопросы распространения волн в слоистых физических средах. Самая простая физическая модель – это пространство, которое составлено из двух однородных полупространств с разными акустическими или оптическими свойствами, разделенных плоской границей. При этом полупространства отличаются физическими параметрами и, в первую очередь, скоростью распространения волн. Такую задачу рассматривают ещё в средней школе. Это известная проблема отражения и преломления лучей света на плоской границе. Отражением волн более сложной формы занимались, начиная с 1908 года (Prof. Sommerfeld), многие физики. Причем были получены разнообразные представления решения. Большим вниманием физиков пользовалась задача об отражении и преломлении волн сферической формы. Я тоже увлекся этой проблемой. В течение лет 80 было написано около полусотни работ на эту тему и, тем не менее, эта проблема притягивала внимание исследователей. Только до войны рассматривалось отражение электромагнитных волн, а после войны – акустических. С математической точки зрения эти проблемы решаются одинаково. Ведущим специалистом в этой области в Союзе был Академик Академии Наук СССР Л. М. Бреховских, который опубликовал в 1957 году книгу «Волны в слоистых средах», затем, вместе с О. А. Годиным в 1989 году, «Акустика слоистых сред».

Тогда, в 1991, году книга была абсолютно актуальна, и я сначала стал собирать публикации на основании списка литературы из этой книги.

Собственно, я натолкнулся на эту проблему, читая «Волны в слоистых средах» в 1975 году, когда я начал работать в Академии Наук УССР. Эта проблема меня сразу заинтересовала.

Мне было непонятно, почему такая простая задача не имеет простого решения. Я долго мучался с этой проблемой и всё-таки нашел свой ответ на вопрос, то есть решение, которое обобщает имеющиеся работы на эту тему. Причем это произошло уже в следственном изоляторе КГБ в 1982 году. Тогда я не рассматривал детали, а просто получил формальное решение. По крайней мере, мне удалось рассмотреть с единой точки зрения основные решения, ранее полученные приближенными методами, как, например, у Л.М. Бреховских. Было ещё одно решение D.C. Stickler, который применил технику Франклина и Фридмана к решению этой проблемы. Л.М. Бреховских указал на то, что эту техника применена некорректно и, соответственно, решение Stickler неверно. Но я показал, что решение Л.М. Бреховских и решение Stickler хотя и выглядят совершенно различным образом, но есть техника решения проблемы, с помощью которой можно показать, что оба решения имеют равноправное обоснование. Есть еще другие представления решения, которые мне удалось получить, пользуясь своей моделью.

Далее, уже здесь, в Германии, я занялся этой темой снова и разработал более детальное представление о так называемой боковой волне, которая может возникнуть при преломлении и отражении неплоских волн. Мне удалось показать, что возникает даже в сферическом случае не одна волна, а, по крайней мере, две, которые с течением времени приближаются друг к другу и на больших расстояниях сливаются в одну, которая и рассматривается как классическая боковая. То есть боковая волна, которая рассматривается в «Акустике слоистых сред», является только асимптотикой. Я полагал, что с такими результатами я быстро смогу получить работу как исследователь.

Оставалась проблема оформления работы. Её нужно было, конечно, писать на немецком или на английском. Поэтому я решил представить работу как диссертацию. Я надеялся, что в этом случае я смогу найти языковую поддержку, потому что писать по-настоящему я тогда мог только на русском.

Короче говоря, с мая 1992 года я стал искать место для защиты диссертации.

Теперь нужно вернуться назад, в 1991 год. В августе 1991 года произошли известные исторические события, которые изменили историю. Я имею в виду так называемый августовский путч. Когда я пришёл домой 19 августа 1991 года, моя жена сразу сказала мне: «Что они там ещё придумали?» В то, что это действительно серьёзная попытка государственного переворота, она не верила.

Я полагаю, что этот путч повлиял и на мою судьбу. Кроме всего прочего, я еще решил по этому поводу высказаться и тотчас же набросал свое представление об этих событиях и утром 20-го отнес в редакцию местной газеты «Badische Zeitung». Напомню, что мы живём в Бадене.

И действительно, 21 числа газета напечатала статейку, которую она представила как один вид интервью. Но статейка стояла под моим именем, т.е. Пётр Бутов, правда в немецкой транскрипции, и называлась «Развитие меня не удивляет».

Начиналась статья так: «Последние события в Советском Союзе не являются неожиданностью для меня, скорее они начались вполне закономерно».

Дальше было написано

Петра Бутова, русского, в течение приблизительно одного года проживающего в Neue Kirch, произошедшие события, правда, не оставили совершенно спокойным, но с другой стороны вчера анализировал физик, работающий в Fachhochschule, с заметным спокойствием и критически отстранившись свержение Михаила Горбачёва. В разговоре с Badische Zeitung высказался Бутов (фото) в том смысле, что колесо истории повернуть нельзя и что начатый Горбачёвым процесс демократизации неостановим.

Когда Бутов жил и работал ещё в Советском Союзе, точнее на Украине, он сам участвовал в этом демократическом процессе. Горбачёв как коммунист не мог бы быть его политическим товарищем, но является с его точки зрения большим человеком, с чьими целями, в общем, он согласен. Бутов сидел между 1982 и 1987 годами из-за распространения так называемой «нелегальной литературы» в советском лагере.

Почему произошло отстранение Горбачева от власти как раз сейчас? Для Бутова причины в том, что в ближайшее время должен был быть заключен новый союзный договор. Политика Горбачева в отношении войны в Персидском заливе и развитие событий в направлении анархии были другими причинами, которые могли принудить военных действовать. Военные действия США в Персидском заливе были унизительны для советских военных, которые имели всё еще сильную армию и не имели возможности действовать. К тому же, так считает Бутов, виной было нетерпение демократических сил, которые не приняли во внимание, что переход от коммунистического режима к правовому государству должен быть постепенным. Сначала должны быть выстроены и развиты шаг за шагом правовые отношения, иначе дорога поведет к анархии и расцвету преступности. Бутов заявил, правда, что его сердце бьётся в пользу демократических сил в СССР, но заметил критично, что многие его соотечественники ослеплены западной демократией.

Бутов приписывает Горбачеву целый ряд ошибок. Представители народа и администрации были плохо ознакомлены с его политическими планами. Он не был диктатором, но во многих случаях его поведение было неясным. Правда, в этом виноват, скорее, даже не он, а трудное положение, в котором находится СССР. И это является прямым следствием господства коммунистического режима. Бутов демонстрирует также понимание стремления к независимости наций в Советском Союзе. СССР обозначает он как большую и сложную систему, в которой люди не всегда могут открыто друг с другом говорить, часто не понимают друг друга и недоверчивы.

Ученый подчеркнул, что СССР сам вполне может решить свои проблемы. Вмешательство западных стран было бы большой ошибкой. Они и в прошлом не принесли народам России ничего хорошего. Совершенно в духе «славянофилов» Достоевского формулировал Бутов также следующее: «Демократические изменения будут продолжаться. Западные страны не должны мешать, если им что-то не нравиться. Россия есть нечто иное, чем мечты господина Буша или даже Ельцина. Россия должна искать свое будущее в своей истории, а не в западных учениях и западных примерах».

Через несколько дней я встретил в коридоре института (моего) профессора и было видно, что он мной недоволен. Я это не могу объяснить ничем другим, как его реакцией на мою публикацию. Я полагаю, что ему не понравилось то, что я стал в этом регионе известен как советский диссидент. Из дальнейшего я сделал вывод, что это осложняет его планы в отношении меня. Но и содержание статьи ему не понравилось. Это было неразумно, открыто высказывать своё мнение.

Ещё через несколько дней он предложил мне помочь заполнить бумаги для финансовой инспекции (Fitanzamt) и попросил меня взять в городском совете соответствующие бланки для меня и для него тоже, что я и сделал и, кроме того, дал ему данные о моей зарплате. Через несколько дней я нашел все бумаги в моём почтовом ящике в институте. Он ничего не сделал. Ещё через несколько дней он попросил меня вернуть ему остаток долга, то есть деньги, которые он мне дал, как я писал, для покупки мебели. Я понял, что наши отношения изменились и что это должно означать, что мне помогать он больше не будет, а что касается предполагаемой помощи в оформлении бумаг для финансовой инспекции, то это был просто шпионаж. Он хотел узнать, сколько я зарабатываю.

Я отдал ему долг сразу целиком, хотя мог бы это и не делать – у нас был подписанный договор. Остаться один на один с этой системой я не боялся. Но мне очень и очень не понравилась «подкожность» профессора.

Тем не менее, в начале сентября я получил письмо, датированное 03.09.91 от Heiner Geißler, депутата парламента, заместителя председателя фракции ХДС/ХСС, о котором я уже писал.

В этом письме он написал:

Глубокоуважаемый господин Бутов,

министр внутренних дел, господин Wolfgang Schäuble, депутат парламента, ответил на моё письмо по Вашему делу и послал для дальнейшей обработки министру внутренних дел Баден-Вюрттемберг, господину Dietmar Schlee, депутату земельного парламента. Я пересылаю письмо господина Schäuble.

Я также обратился письменно к господину Schlee и попросил его проверить возможность продлить визу, которая бы не зависела от права на политическое убежище.

Как только мне придет новая информация, я вступлю вновь в контакт с Вами.

С дружескими приветами

Heiner Geißler

То, что я напечатал «С дружескими приветами» не опечатка. Когда пишут «С дружеским приветом», то есть с одним приветом, это означает некоторое неуважение или недостаточное почтение. Такова традиция.

В середине октября 1991 заканчивалась наша виза, но институт продлил мне договор на работу и мне в связи с этим продлили визу. Но не надолго, до конца февраля 1992 года, то есть на 4,5 месяца. На мою жену неопределенность нашего положения действовала очень плохо, и её состояние стало хуже. Она боялась возвращаться.

Я же не на что не обращал внимания и сосредоточился исключительно на научной работе.

Иначе было и невозможно. Я был уверен в себе и считал, что я всегда найду выход из положения.

Кроме того, я был уверен, что когда я обращусь к немецким ученым, я встречу интерес к моей работе, к моим результатам и это поможет мне решить все остальные проблемы.

В октябре я действительно получил письмо из министра внутренних дел Баден-Вюрттемберг,

написанное Доктором Nonnenmacher. Доктор – это учёное звание, равное советскому кандидату наук. Я также, получив письмо от Доктора Heiner Geißler, написал в министерство.

Поэтому в письме от 25.10.91 в том числе было написано:

Ваше желание получить продление визы ФРГ было известно министерству внутренних дел и компетентной службе по регистрации иностранцев впервые из письма Доктора Heiner Geißler, MdB. Министр внутренних дел между тем просил Landratsamt Schwarzwald – Baar – Kreis в связи с Вашим желанием получить продление визы, вступить в контакт с Fachhochschule Furtwangen. Ваше письмо в адрес Министра внутренних дел мы направляем компетентной службе по регистрации иностранцев, от которой Вы получите ответ.

С дружескими приветами

Службой по регистрации иностранцев я назвал Außländeramt. Эта служба аналогична советскому ОВИР – отдел виз и регистрации иностранцев. Landratsamt – это нечто вроде районного совета. Только в Германии район называется округом.

В этом письме можно усмотреть некоторый укор, поскольку для решения моего вопроса была компетентна только Außländeramt в нашем Landratsamt. Туда мне и нужно было бы обращаться. Но я обратился в министерство внутренних дел нашей земли, чего не нужно было бы делать. Но я не знал расстановку сил. Проблема заключается в том, что в случае, если я получаю визу и не работаю, то именно Landratsamt должен платить нам деньги, чтобы мы могли жить. Конечно, это никто не хочет делать, то есть никто не хочет платить деньги. Поэтому, в конечном счёте, все просьбы в моём случае и были направлены в Fachhochschule, в которой я работал. Это должно было означать, что в конечном счёте Fachhochschule должна была решать мою проблему. Продлевают мне договор на работу – Landratsamt, то есть Außländeramt, продлевает нам визу. Позже я также получил копию письма из министерства внутренних дел, подписанного самим Министром Dietmar Schlee, направленного Heiner Geißler. В этом письме содержался скрытый упрёк, заключающийся в том, что министр впервые узнал о моём желании из письма Heiner Geißler, а я сам с такой просьбой в Landratsamt не обращался.

Правильно было обратиться сначала в Landratsamt, а затем, если он откажет, обращаться в вышестоящие инстанции.

Здесь часто говорят о том, что Дума в Москве имеет мало влияния, но и немецкий парламент, Bundestag, является только законодательным органом. Для большинства парламентариев здесь вопросы прав человека – только риторика, направленная против других государств. Что касается Др. Heiner Geißler, то он действительно христианин и демократ по существу. И его желание нам помочь было вполне искренним. Именно потому, что мы были в Союзе правозащитниками. Конечно, в таких делах большое значение играет позиция общественности.

Но она настолько же пассивна внутри страны – Германии – в области прав человека, насколько активна вне.

Один Др. Heiner Geißler мог мало что сделать в моём случае. Его просьба к Wolfgang Schäuble проверить, могу ли я получить визу, не подавая заявления на получение статуса политического беженца, по сути, не была рассмотрена. Вообще-то, вопросами статуса политических беженцев занимается общегерманская служба по беженцам. Правда, до объединения Германии приёмом советских беженцев занимались американцы. Их мнение было решающим, но после объединения этим стали заниматься только немцы.

Как бы там не было, мне продлили договор на работу и визу ещё раз с 1 марта 1992 года до 31 августа 1992.

Я, конечно, понимаю, что продлили мне визу не случайно. Но тогда я еще не понимал, насколько прагматична политика западных стран в отношении Союза и диссидентов. Но я и хотел проверить это. Еще находясь в Союзе, я написал письма не только в Германию. В частности, мы написали официальные заявления в США и заполнили соответствующие анкеты. На вопрос, какую работу я хочу выполнять, я написал – любую подходящую. Я не хотел ехать в Америку потому, что я занимался научной работой и имел публикации. Я хотел ехать в эту страну как бывший диссидент. То, что я был в заключении 5 лет, я, конечно, написал. Еще летом 1990, еще в Одессе, мы получили из Вашингтона ответ, что наше дело будет рассмотрено в порядке очереди и что нам присвоен порядковый номер такой-то. Это номер был больше чем 120.000. Меня это особенно не удивило.

Часть 8. Кто заплатит деньги?

Зимой 1991 – 1992 года я ещё не понимал, что я нахожусь в мире, который мне был почти неизвестен. Я не могу сказать, что я хорошо знаю и понимаю, что за страна была Советский Союз, хотя прожил там две трети своей жизни. Я ошибался во многих оценках роли коммунистов, например. Но поскольку я вел себя активно и вступил в открытый конфликт с государством, мне удалось увидеть больше, чем многим другим людям, потому что я увидел детали. Решающим было то, что я преодолел мистическое представление о государстве. Этот процесс занял много лет. И когда я уже столкнулся непосредственно с прокуратурой и КГБ, они стали для меня распадаться на отдельных людей. У меня нет обобщённого представления о диссиденте вообще. Их и было-то немного. Я же знал несколько десятков людей... я чуть не написал «из этого круга»… но и круга не было. Было несколько кругов и кружков, но были и совершенно отдельно стоящие люди, о которых узнавали уже тогда, когда они попадали в лагерь и были осуждены за антисоветскую агитацию и пропаганду.

У меня нет представления о диссидентах вообще, но у меня нет уже и представления о КГБ и сотрудниках КГБ вообще. Вначале было. Но потом я понял, что и КГБ необходимо изучить и, по возможности, понять. Сейчас ругать КГБ – хороший тон. Я полагаю, что КГБ активно ругали именно бывшие сотрудники и люди, связанные с ними. Для маскировки.

Во многих публикациях и высказываниях диссидентов постоянно встречается очень упрощенная модель КГБ и примитивное представление о сотрудниках этой организации. До того, как меня арестовали, у меня также была довольно примитивная модель системы, но потом я встретился с людьми, которые были интересны каждый по-своему. Я никогда, правда, не упускал из виду, что они в первую очередь исполняют свои служебные обязанности и учился отличать личность от актёра. Разговаривая с ними, я постигал систему. Я увидел, что она во многом проще, чем кажется, но и гораздо разумнее, чем представляется многим моим знакомым.

Многие студенты, попадая в армию, находят многое в армии смешным и глупым. Но разумность армейской системы проверяется там, где стреляют.

Приехав в Германию, я считал, что имею дело с личностями, с людьми, но в дальнейшем я довольно быстро понял, что я имею дело с системой. То есть я сначала общался с моими новыми знакомыми как я общался с моими старыми знакомыми в Одессе. Вначале, конечно, было нелегко понять, что люди, с которыми я работаю, профессора – беамте, немецкие чиновники, которые вовсе не считают, что я принадлежу к их кругу.

В Одессе я, особенно после освобождения, считал необходимым подробно объяснять своим знакомым моё положение. Потом, я, конечно, заметил, что наше неустроенное положение удручает многих знакомых. Они-то мне помочь всё равно не могли по существу. Но я привык к тому, что моя жизнь интересна для других людей, поскольку по проблемам моей жизни или по жизни других диссидентов можно судить и о системе в целом. Поэтому я продолжал отвечать на вопросы, если их мне задавали. И от этой привычки было трудно избавиться. Приехав в Германию, я, конечно, столкнулся с некоторым, довольно поверхностным интересом, к себе. О диссидентах тогда что-то знали все. Но довольно быстро понял, что этот интерес слишком поверхностен. По существу, демократия в России или Украине никого не интересует, но моим собеседникам нравится, что СССР или Россия, в первую очередь, страна плохая и не демократическая. В общем-то, всем хотелось только удостовериться в том, что это так. Если же я говорил о своей Родине нечто хорошее, то возникало отчуждение.

При опросах немецких студентов-естественников около 70 процентов на вопрос, кем они хотят быть, отвечают – беамте. На тот же вопрос в США 70% из аналогичной группы студентов отвечают – исследователями. Это не значит, что США лучше, чем Германия в целом. Для меня это говорит о том, что Америка – страна с идеалами и идеалы поддерживаются системой. А Германия – это страна без объявленной государственной цели и без идеалов. Профессора имеют большую власть. Мне рассказали следующую историю, которая произошла на том самом факультете, на котором я работал. Однажды приняли на работу молодого профессора и он стал вести себя чересчур свободно, как показалось старым профессорам, и они решили его приструнить. Тогда один старый профессор, конечно, физик, но который любил право, собирал выходящие законы и имел представление о законодательной системе, сказал:

- Если мы будем ограничивать права этого профессора, то в результате этого, возможно, потеряем и те привилегии, которые имеем сами.

Неплохо, правда? Но тот молодой профессор вскоре сам перешел в другое учебное заведение.

Я уже писал, что чинопочитание среди беамте предписано законом. Профессора, теоретически, все равны. Но в этом случае они хотели поддержать своего рода дедовщину. Это соответствует духу системы.

В Союзе царили научные идеалы. Академия Наук имела большую власть, и это себя оправдывало. Развитие науки в Германии не является провозглашенной государственной целью или целью номер один. В Германии, как я уже писал, правят олигархи. Их интересует только прибыль, доход, деньги. Поэтому они поддерживают только те исследования, которые могут дать быструю выгоду. Профессора, уже занявшие место, могут вести исследования в любой области, если получат финансирование, или вовсе не вести. Развитие науки вообще сегодня не является в Германии лозунгом дня. Когда я приехал, я, конечно, не мог всего этого знать. Собственно, это долгое время скрывалось. Даже по сравнению с другими странами Европы Германия является отстающей. Сейчас ситуация осложнилась настолько, что стали давать информацию о состоянии науки. Если в среднем по Европе вклады в науку и образование возросли в последнее время на 11%, то в Германии финансирование на науку и образование сокращаются. Возникает вопрос – почему? Ответ простой. Немецкие олигархи рассчитывали, что они смогут заманить специалистов из развивающихся стран, как это делает Америка. Но им это не удается. Причин много, но факт остается фактом – в Германию ехать специалисты из-за границы не желают. Им немецкие олигархи рассчитывали платить маленькую зарплату, меньшую, чем немцам. Вот известный пример. В девяностые годы индусы-программисты приезжали в Германию в командировку месяца на три, получали 1000 немецких марок в месяц и были довольны. Немцам это нравилось. Затем они решили приглашать программистов лет на 5, но платить ту же тысячу. Эта программа провалилась.

Впрочем, сокращение реальных зарплат вообще началось еще в 80- годы, то есть до начала перестройки. Это недавно сказал в одной из телепередач Доктор Heiner Geißler. Его оппонент попытался ему возразить, но он от него отмахнулся:

- Я знаю, о чём я говорю, я сам это делал и это была ошибка.

Немцы, как народ, обладают многими достоинствами. Но их слабостью является то, что они не замечают, когда их достоинства переходят в недостатки. Немцы хотят выглядеть во всех отношениях безупречными. Но самая большая слабость немцев заключается, на мой взгляд, в том, что они считают, что их кровь является особенной и что их особые достоинства передаются по наследству. Поэтому расовая теория и представление о себе как о расе господ, попали на благодатную почву. Представление о том, что человек вообще, любой человек имеет права и права всех людей равны – это представление нового времени. Лозунг «Свобода, равенство и братство» - это лозунг Великой Французской Революции. Германии этот лозунг остался чужд. Но не забудем, что и англичане поют – «никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом». Что касается других народов, то их свобода англичан не интересует. Советский лозунг «Человек человеку – друг, товарищ и брат» несколько идеализирует человечество и человека. Те, кто играют на бирже или банкиры, должны над этим лозунгом подсмеиваться.

В Германии я с течением времени стал понимать, что немецкий образ мысли отличается от французского или англосаксонского. И хотя внешне образ жизни европейских народов во многом похож один на другой, я стал замечать, что между ними существует отчуждение. Для меня, человека с востока, все европейское культурное наследие было сведено к единому знаменателю, хотя я видел отличия в национальных школах мышления. Но дело не только в образе философского мышления.

Как бы не собачились правительства России и Польши, например, когда я встречаю поляков, которые здесь живут и работают, мгновенно проявляется симпатия друг к другу. Между европейцами царит холодное отчуждение.

Когда мы приехали в Германию, то Тая сразу заметила, что иностранцы здесь выглядят довольно затравленно. За прошедшие 18 лет, с 1990 года, многое изменилось, поскольку появилось много африканцев и азиатов. Но эти изменения происходят довольно медленно. Лет 10 назад я познакомился с одним индусом. Мы часто с ним встречались в автобусе. И со временем, когда мы познакомились поближе, он сказал: «Вы себе не представляете, что значит в Германии иметь темную кожу». Другой мой знакомый, который родился в Конго, рассказал мне, что однажды он ехал в автобусе местного сообщения и разговорился с женщиной из Китая, которая недавно приехала в Германию на учебу. Мой знакомый знает несколько европейских языков, программист. Они стали говорит на английском. И вот водитель, которого я тоже знаю, на остановке подошел к ним и истерично сказал им о том, что они в Германии и должны говорить на немецком. Это был редкий случай. Но давление на иностранцев здесь явление бытовое, хотя, конечно, поддерживается многими политиками.

Мы иногда ездим в Страсбург. Это около двух часов езды на автобусе и на поезде. Там атмосфера совсем иная. Бросается в глаза, что люди с темной кожей чувствуют себя во Франции свободно. На прошлое Рождество с нами произошёл довольно забавный случай. В Страсбург приезжает довольно много немцев и вот одна немецкая пара, которая нам случайно повстречалась, стала нас бурно приветствовать. Сразу признали в нас своих. Наверное, мы стали несколько походить на немцев внешне. Возможно, их ввело заблуждение то, что Тая надела себе на голову тирольскую шляпу. Случай незначительный, с одной стороны, но с другой стороны демонстрирующий, как немцы стремятся отделить себя даже от соседних европейцев.

Нас некоторые наши знакомые здесь уже признали своими, местными и готовы ругать, например, поляков или выходцев из Союза при нас. И очень удивляются, когда мы напоминаем, что мы тоже приехали из Украины, а сами мы русские. Предубеждения против иностранцев существуют всюду, конечно. С другой стороны, речь идет о сложившемся образе, который с реальностью не всегда совпадает.

В Одессе у нас был очень хороший знакомый Дима Бова. Он ездил в командировки в Литву. Там подружился с одним молодым человеком и проводил с ним свободное время. Однажды литовец в его присутствии стал ругать русских. Тогда Дима говорит ему:

- Стоп, стоп, стоп. Я ведь тоже русский. – Его новый друг посмотрел на него недоуменно несколько секунд и потом сказал:

- А какой ты русский! – Но когда он раз привел Диму домой, он его попросил не говорит матери о своей национальности. Её муж в своё время принадлежал к лесным братьям.

Мне всё же казалось, что люди образованные должны, естественным способом, как раз разрушать межнациональные предрассудки. Но здесь, в Германии, именно дипломированные специалисты придерживаются националистических взглядов.

Кстати, Дима Бова принимал активное участие в работе самиздатовской библиотеки в Одессе, изготовил несколько книг и делал микрофильмы с тамиздатовских книг. Как-то его мама, в очередной раз увидев множество сохнущих плёнок микрофильмов, сказала ему:

- Что, опять получил задание из Центра? – и он вынужден был прекратить эту работу, чтобы не беспокоить свою мать. К счастью, она не пошла в КГБ. Мне очень жалко, что я не могу рассказать о многих моих старых знакомых, поскольку пока мои планы заключаются в том, чтобы набросать хотя бы эскизы нашей жизни. Может быть, ещё удастся написать поподробнее об одесситах, моих друзьях и знакомых. Меня иногда просят об этом, но никто не хочет мне помочь, восстановить всю историю, по возможности. Я просил прислать мне хоть какие-то воспоминания, детали. Но никто не прислал, из тех, кого я просил. Может быть, мне ещё удастся вернуться к тем далеким и славным временам, когда мы были молодыми идеалистами.

В мае 1992 года я послал два письма в Немецкое физическое общество (Deutsche Physikalische Gemeinschaft DPG) и Немецкое общество исследователей (Deutsche Forschungsgemeinschaft- DFG). Я описал своё положение, основание, почему я приехал в Германию и выразил своё желание защитить диссертацию и, соответственно, назвал тему работы. Письмо от DFG я получил 26.05.92. Мне порекомендовали посмотреть годовые отчеты DFG, сообщения подходящего Макс-Планк-института, VADEMECUM (название от латинского «VADE MECUM», что означает «следуй за мной», книга, в которой занесена информация о немецких ученых) и т.д., чтобы найти подходящее мне место для защиты. Второй мой вопрос был – могу ли я получить от DFG стипендию. «На Ваш второй вопрос должен я Вам сообщить, что только защитившие диссертацию исследователи могут просить о финансовой поддержке. Вы должны, таким образом, обращаться непосредственно в институт, который заинтересован в Вашей работе».

Письмо от Немецкого физического общества я получил 29 мая. Вместе с письмом было прислан справочник, в котором содержалась информация о физических факультетах немецких университетов. По поводу стипендии порекомендовали обратиться в DFG (от которого я уже имел письмо) и в немецкую академическую службу по обмену (Deutschen Akademischen Austauschdienst). Я знал, что эта служба занимается тем, что поддерживает обмен учёных. Обычно по обмену приезжают профессора или исследователи на короткий срок и потом должны возвращаться в страну проживания. В Союзе тоже была аналогичная служба. То есть общались между собой службы разных стран. Но я-то уже был в Германии, и смысла обращаться в немецкую академическую службу по обмену не было. Все же я написал туда письмо и получил ответ от 05. 06.92. Мне опять предложили обратиться к DFG и поводу стипендии – в Otto-Bencekt-Stiftung. Из Otto-Bencekt-Stiftung мне написали, что они поддерживают изучение языка немцами-переселенцами из Восточной Европы, а также помогают тем, кто не закончил институт, получить диплом. Помощь в защите диссертаций они прекратили из финансовых соображений. Кроме того, я не принадлежу к переселенцам, поскольку имею разрешение на работу и визу.

Немцам-то, переселенцам, виза не нужна, они у себя дома.

Я должен был бы обращаться за помощью в Украинскую Академию наук. Но я уже к ней не принадлежал.

Кстати, я знаю, что когда я вернулся из лагеря в Одессу, именно Президиум Академии в Киеве возражал против того, чтобы меня приняли на работу.

Мне стало понятно, что я нахожусь вне научной среды и вновь попасть в неё мне будет нелегко.

КГБ был прав, когда изгнал мне я из Академии до ареста.

Я выбрал около 15 адресов физических факультетов, которые занимались областями науки, близкими к тем, которые интересовали меня, и написал туда письма. Кроме того, я по одной рекомендации, написал письмо в институт им. Макса Планка по изучению потоков и я ещё написал письма в физические общества Швейцарии и Австрии. Я получил в то время ответы из всех немецких университетов, в которые я написал и из института им. Макса Планка. Но не получил ответа из Австрии и Швейцарии.

В то время я уже заметил, что (мой) профессор заинтересован в том, чтобы я уехал из Германии. То, что мне не продлевали договор на работу, я воспринимал как нечто нормальное. Мы так договаривались. Но я находил несколько странным, что Германия не дает мне никакого шанса остаться. Впоследствии я понял, что это не связано с моей личностью. Немцы очень неохотно оставляют в Германии людей, от которых они не могу получить непосредственную пользу. Я уже раньше заметил, что кроме тех, кто окопался на радио «Свобода», никто или почти никто не задерживались в Германии. В то же время я узнал, что и радио «Свобода» в Мюнхене закрывается и переводится в Прагу. Я позвонил Крониду Любарскому. К телефону подошла его жена Салова и сказала, что они уезжают в Москву.

- Эти пивные бочки забыли всё, и поскольку они думают, что мы им больше не нужны, перестали церемониться.

Я спросил в упор:

- Вы уезжаете, потому что потеряли работу?

- Не только, - ответила мне жена Кронида, и я почувствовал, что вопрос ей неприятен. Я понимал, что этот вопрос не может быть приятным, но я должен был его задать, для ясности.

Один ответ на мои письма, который дал мне надежду, я всё таки получил. Это было письмо от доктора, профессора из института им. Макса Планка по изучению потоков.

E.-A. Müller от 17 июня 1992 года:

Глубокоуважаемый господин Бутов!

Большое спасибо за Ваше письмо. К сожалению, у нас нет никого, кто работает над проблемой, которую Вы описали. Я также не знаю никого в Германии, кто работает над подобной проблемой. Возможно, мой знакомый, господин доктор Gerhard Wittek; группа гидроакустики из Fraunhofer-Gesellschaft Waldparkstrasse 41, 8012 Ottobrunn b. München, может Вам дальше помочь. Лучше всего будет, если Вы напишете ему и передадите добрый привет от меня.

С надеждой, что я Вам немного помог и с добрыми пожеланиями в отношении исполнения Ваших планов

Ваш E.-A. Müller

Я, конечно, тут же написал доктору Gerhard Wittek и получил ответ от 9.7.1992 года. Его письмо показалось мне очень обнадеживающим:

Глубокоуважаемый господин Бутов!

Относительно Вашего дела я вступил в контакт с университетом Bundeswehr München. По мнению приват-доцента доктора Fleischer (Fakultet für Luft- und Raumfahrttrchnik, Institut für Mechanik), имеется возможность для Вас там защитить диссертацию. Обратитесь, пожалуйста, поэтому к следующим господам

Профессор, доктор P. Zimmermann

Профессор, доктор F. Emmerling

Я надеюсь, что с этим указанием смог Вам помочь.

У меня был выбор. Я решил обратиться к профессору, доктору P. Zimmermann и написал ему следующее письмо:

Глубокоуважаемый господин P. Zimmermann,

извините, что я обращаюсь к Вам со следующей просьбой.

Я обратился со следующим письмом к доктору Gerhard Wittek:

«Как Вы можете увидеть из моей биографии и приложенного объяснения, я живу около 2 лет в Германии, после того как в бывшем Советском Союзе по политическим основаниям долгое время был в заключении. Перед моим арестом я занимался научными исследованиями в Академии Наук Украины. Там я занимался теоретическими проблемами распространения волн в неоднородных жидкостях. Насколько я знаю, и сегодня можно в этой области защитить диссертацию. Так как на Украине защита диссертации из-за политических и экономических оснований была бы невозможна, я бы охотно закончил диссертацию в Германии».

В конце письма я спросил о возможностях защиты в Германии. Из ответа господина Gerhard Wittek я понял, что Вы мне можете помочь в деле защиты диссертации. Поэтому я и обращаюсь к Вам.

С дружескими приветствиями - Бутов

Наша виза подходила к концу. Поэтому я ожидал ответ на каждое письмо с большим нетерпением. Тая сейчас вообще не может вспомнить, что происходило. Она занималась семьёй. Младшему, Дмитрию или Мите, как мы его называли, не было в то время ещё пяти лет. Алексею было 11 и Захару 16. У всех них были большие трудности, что и не удивительно в чужой стане. Тая как-то с доверием относилась к тому, что Германия, как демократическая страна, должна бы была защищать наши интересы. Поэтому она с оптимизмом смотрела в будущее. Я тогда был относительно молод. Летом 1992 года мне было 46 лет. Это, конечно, довольно зрелый возраст. Но в то время я уже оправился от того ущерба здоровью, который мне был нанесен в лагере, чувствовал себя снова сильным, математические формулы опять повиновались мне и я был уверен в том, что мне удастся добиться своих целей. А Тая верила мне.

Двадцать первого августа 1992 года я получил ответ от доктора Peter Zimmermann. Наша виза заканчивалась через 10 дней. Я ему, собственно, написал два письма 16.07 и 17.08 с разницей в один месяц. Он долго не отвечал после первого письма, и я решил ещё раз напомнить о себе – поджимали сроки или, как говорят немцы, я стоял под давлением времени.

Глубокоуважаемый господин Бутов!

После возвращения из отпуска я нашел Ваше письмо от 16 июля. Между прочим, я нашел возможность поговорить с доктором Gerhard Wittek из Fraunhofer- Gesellschaft по вашему поводу и могу Вам сообщить следующее:

1. Тема запланированной Вами диссертации попадает в область, в которой я компетентен. Я считаю проект интересным и готов перенять руководство. Как второй руководитель мог бы подойти математик или теоретик в области теории механики жидкости. Специалисты из этих областей имеются на нашем факультете. Поэтому подготовку защиты диссертации можно провести на нашем факультете.

2. Все места в моём институте BAT II a b A13/A14 в настоящее время заняты, и я не могу Вас принять на работу. Единственная возможность была бы получить стипендию у DFG или учреждения Volkswagen.

Volkswagen, как известно, автомобильный концерн, но он же давал и стипендии для защиты. В то время я уже понимал, что стипендию от этого концерна я не получу, а в DFG я уже обращался. В течение последнего месяца начальник управления Fachhochschule вел переговоры со службой по ведению дел иностранцев (Außländeramt), от которого зависело продление визы. В то время нам активно помогала ещё Linda Röhner, жена одного из сотрудников Fachhochschule. Она созвонилась с Außländeramt и договорилась, что мы приедем поговорить о моих делах лично. Но настоящего разговора не получилось. Frau Dischenger, о которой я уже писал, вела себя очень агрессивно, истерично. Она кричала:

- Как мы можем продлить Вашу визу? У Вас же нет никакого дохода! И в этом она была вроде бы права. Linda была просто шокирована этим разговором. Она впервые столкнулась с хамским поведением чиновников. Она, как и некоторые другие немцы, которые знали нашу историю, стремилась нам помочь, хотя помогать нам должно было бы в первую очередь именно государство, а не частные лица.

Linda Röhner, как бы неофициальный представитель Fachhochschulе, договорилась ещё с Peter Zimmermann о личной встрече и отвезла меня в Мюнхен. От нас до Мюнхена около 5 часов езды. У неё возле Мюнхена жили родственники. Мы поехали на встречу, кажется, в пятницу. Разговор был короткий, но откровенный. Peter Zimmermann объяснил, что он не может взять иностранца на работу. Я тогда ещё не знал ситуацию так, как теперь, но университеты Bundeswehr – это университеты, в которых учатся офицеры. Это что-то вроде наших военных академий. Там не было такого уровня секретности, как в Союзе, но офицеры в Германии довольно праворадикальные. Он ещё спросил Linda Röhner, нет ли в Fachhochschule враждебности к иностранцам. За этим скрывался вопрос – а почему меня, собственно, туда взяли на работу? Тогда мне стало ясно, куда я попал, и что у меня очень мало шансов в Германии. Я ещё спросил профессора, не может ли он написать заявление на стипендию в смысле письма из DFG для меня. Он сказал, что может, но он в любом случае получит через две недели отрицательный ответ. Кроме того, он сказал, что защита диссертации в Германии – личное дело. Это значит, что в защите диссертации кем-либо нет государственного интереса.

Чтобы написать и защитить диссертацию, нужна финансовая поддержка, нужны деньги. Это понятно. В Советском Союзе было понятие аспирант, в Германии говорят Promotionsstudent, потому что диссертация называется Promotion, так что Promotionsstudent означает аспирант, а перевести это слово буквально можно как студент, пишущий диссертацию. Это звание должен присвоить соответствующий факультет. Очевидно, что профессор не хотел поставить дело на официальный путь и признать меня официально своим аспирантом, подписывать соответствующее соглашение, что предусматривают общие правила. Если бы профессор Zimmermann всерьёз отнесся к моему делу, он должен был бы хотя бы организовать мой доклад на тему диссертации, чтобы окончательно выяснить, что за работу я пишу. Но он не хотел делать никаких формальных шагов по признанию моей работы, потому что он не хотел делать ничего такого, за что университет должен был бы выкладывать деньги. Впрочем, он ещё посочувствовал мне в том смысле, что очень жалко, что люди высокой квалификации оказываются без поддержки. Но от этого сочувствия мне было мало пользы.

На чудо я не надеялся. Но у меня не было другого выхода – я продолжал играть ту же игру. В то время, когда я написал второе письмо Zimmermann, я написал также снова письма в Швейцарию и Австрию. И вскоре получил оттуда ответ. Ответ из Австрии был очень важен для меня, поскольку содержал важную информацию, но не в смысле моей научной работы. Письмо было написано Univ.- Prof. Dr. Wolfgang Janisch; управляющим Австрийского физического общества, который работал в институте экспериментальной физики университета им. Иоганна Кеплера и отправлено из города Linz. Письмо было датировано 31.8.1992 года.

Глубокоуважаемый господин Бутов!

К сожалению, я не получил Ваше письмо от начала июня. Конечно, в Австрии имеется возможность защитить диссертацию. Но не так просто найти место для защиты, поскольку аспиранты финансируются из средств со стороны и поэтому нужно иметь счастье в нужное время, к началу соответствующего проекта, написать заявление.

Конечно, ваши шансы будут выше, если Вы напишете заявление в один институт, который работает в области, близкой к Вашей дипломной работе. Если вы хотите получить обзор тем работ физических институтов в Австрии, купите «FjDok-Austria“ . В качестве указания я прилагаю рекламу этого издания.

W. Jantsch

В целом ситуация в Австрии была такая же, как и в Германии. Это меня уже не удивило. Поразило меня то, что моё первое письмо, написанное в июне, не дошло. Я получил аналогичное письмо и из Швейцарии. Нарушение тайны переписки в Германии – уголовное преступление (ст. 206 StGB). Я могу только гадать, был ли это человек или организация, которые не пропустили мои письма в июне в Австрию и Швейцарию. Я не знаю, но очевидно, что это было сделано с целью помешать мне остаться на Западе, и для этого некто пошёл на уголовное преступление. Я полагаю, что и на профессора Zimmermann давили. Понятно также, почему мои письма адресатам внутри Германии дошли – некто, зная адресата, мог позвонить в соответствующий университет и дискредитировать меня. Что это произошло, я вполне допускаю. Но вне Германии лицо, которое следило за моей перепиской, действовать свободно не могло. Чтобы обойти эту трудность, письма просто изъяли.

В июле я уже понял, что существуют силы, которые меня пытаются выпереть из Германии. Почему? Ответов может быть несколько. Первое, что мне пришло в голову – это моя публикация в газете, о которой я уже писал. Уже моя установка, что Запад не должен вмешиваться во внутренне развитие Союза, должна была вызвать негативное отношение ко мне. Ещё в Союзе я несколько раз разговаривал с американцами и понял, что их интересуют только люди, которые могут проводить их интересы. Я, очевидно, не принадлежал к этой категории. Понимая, что я имею дело с людьми, которые ко мне относятся враждебно, я ещё в июле стал делать всё так, как будто мы готовимся к отъезду. Я даже договорился с одним человеком, который хотел съездить на Украину, о том, что он отвезет нас в Одессу на своей машине. Он даже ездил в украинское посольство с тем, чтобы выяснить возможность получения визы. Видимо, это усыпило бдительность моих врагов настолько, что они перестали контролировать мою переписку. Поэтому, я полагаю, моё второе письмо в Австрию прошло, и я получил ответ, который неявно содержал важную информацию о том, что за мной, очевидно, наблюдают.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!