Сейчас на сайте

Петр Бутов

Очерки о немецкой жизни

<< Части 7 и 8

9. Странная война

1.

Начался сентябрь 1992 года. Визу нам, по существу, не продлили. Наши друзья, которые были в постоянном контакте с чиновниками, сообщили нам, что мы имеем Duldung сроком на один месяц. Однако мы не получили письменного подтверждения. Duldung является разрешением на проживание в Германии с самыми маленькими правами. Duldung переводиться как терпимость, допущение. Нас терпели, не более того. Чиновникам было известно, что мы приехали как политические беженцы, поэтому никто не решался подписать документы о нашей высылке из страны. Кроме того, против письменного решения можно было наложить письменный протест и довести дело до суда.

Я получил от Fachhochschule характеристику. Это была развёрнутая, подробная характеристика. В ней было указано, что я выехал из СССР и там преследовался по политическим мотивам. Это было важное для меня замечание. Это означало, что я информировал немецких беамте о причинах переезда в Германию. Далее было написано о том, что я, несмотря на языковые проблемы, быстро втянулся в работу и умело работал со студентами, поскольку обладаю высокой профессиональной квалификацией.

Кроме того, было указано так же, что в свободное время я занимался исследовательской работой. Как обоснование того, что Fachhochschule не может продлить договор со мной указывалось на технические причины.

Заканчивалась характеристика фразой:

«Мы сожалеем о его увольнении и желаем ему большого успеха в его профессиональной деятельности». Лучше было бы, если бы было написано «Мы очень сожалеем о его увольнении и т.д.», но это было бы чересчур в моём случае.

Подпись: Professor Dr. Zaradnik. Zaradnik был ректором института.

Перед увольнением я поговорил с Zaradnik по поводу работы. Он был настроен дружественно , но помочь мне по существу было не в его силах. Перед этим разговором управляющий делами Fachhochschule направил на все факультеты письмо и спросил о том, не имеют ли они возможности дать мне работу. Все ответы были отрицательные. Сам Zaradnik сказал мне в этом, последнем разговоре со мной, что пока он является ректором, мне будет гарантирована почасовая работа на факультете и своё слово сдержал. В тот семестр все часы уже были распределены, но со следующего, зимнего семестра, он обещал мне твёрдо маленькую работу как Lehrbeauftragte, что в переводе означает приблизительно как уполномоченный по обучению. Я знаю, что ему было не так просто добиться часов для меня. В конце концов, решал вопрос не он, а факультет. Правда, он был физик и принадлежал к тому же факультету, но часы — это деньги и претендентов было не так уж мало. То есть эту работу он для меня действительно пробил. Но это было 8 часов в неделю по 32 немецких марки в час и только во время семестра. Прожить на эти деньги было нельзя. У меня много претензий к Германии как государству и к немецким беамте, но с другой стороны, да, я часто встречал людей, которые бескорыстно помогали мне и моей семье. Я знаю, что сам Zaradnik был на моей стороне, но его возможности были ограниченные. Многие сотрудники были против меня.

Один профессор весной 1992 предложил уже было мне место ассистента , я, конечно, согласился. Но эта история не имела продолжения. У меня было чувство, что существуют некие силы, которые мне мешают. В моём случае были соединены две проблемы неразрывно - научная и проблема права проживания в Германии. Если бы я получил работу, я мог бы получить и визу. Но в Германии существует правило: если человек проработал на одном месте более двух лет, то он получает неограниченный временем договор на работу. Но если я получаю постоянную работу, то, автоматически, я получаю не ограниченную временем визу. Вот эту связь и хотели разорвать беамте. Я считал что я имею право оставаться в Германии неограниченное время, поскольку Германия добровольно взяла на себя обязательство защищать политических беженцев и предоставлять им убежище. Все беамте непосредственно участвовавшие в деле — профессора и сотрудники Landratsamt — хорошо знали, почему я приехал в Германию.

2

«Дорогой Пётр, я говорю тебе просто «ты», поскольку ты, да, доверил мне историю почти всей твоей жизни. За это я тебе очень благодарна. Собственно это письмо должно было быть готово к Рождеству, а теперь уже стоит Пасха. Ты наверное уже перестал надеяться получить ответ от меня, но я должна была сначала прочитать твои переживания — поэтому я ответила так поздно. Я не могла читать твои воспоминания как какую-нибудь другую книгу. Я должна была сначала вчитаться — и тут пришла Пасха. Чтение далось мне не легко и я спрашивала себя всё время, откуда ты, и не только ты, брал силы нести такой груз ради истины» - так написала мне одна моя знакомая, когда прочитала мои воспоминания на немецком. Далее она пишет о том, что трудно себе представить, сколько пришлось пережить Тае и двум старшим мальчикам и далее пишет: «Но если бы не было таких мужественных людей, как бы выглядел тогда мир?» Моя знакомая писала мне, но имела в виду и моих знакомых,о которых я писал — Вячеслава Игрунова, Глеба Павловского, Леонида Тымчука, Анну Михайленко, Анну Голумбиевскую, Василия Барладяну и других.

В Германии я встретил совершенно разных людей. И с некоторыми из них я мог свободно говорить почти обо всём. Но каждый народ имеет свои предубеждения. Немцы боятся России. Этот страх возник не вчера и не позавчера. В течение нескольких столетий Россия укреплялась как политическая власть, сначала в Европе, а затем и в мире. В период (условно) с 1914 до 1945 сопротивление Запада возрастанию роли России в мире достигло апогея. Россия выстояла в этой жестокой и бескомпромиссной борьбе Запада против неё. Россия открыла в себе огромные силы к сопротивлению и развитию и умению собирать силы для отражения нападения. Поэтому и отношение к России двойственное. Есть понимание того, что Россию победить нельзя, а, с другой стороны, нежелание признать этот факт. На этом противоречии основана пропаганда агрессивности России. Запад воспринимает всякое сотрудничество как вид борьбы. Все, кто не уступает Западу — враг ему. Представление о мирном сосуществовании для Запада неприемлемо. Эта доктрина в совершенно ясной и чёткой форме проявилась в американской политике.

В Европе в последние десятилетия как бы царит мир. Войну против Сербии европейцы за войну не считают и говорят, что в Европе с 45 года не было войн. Как раз сегодня в Мюнхене закончилась конференция по безопасности (07.02-09) и это было произнесено. Но за пределами Европы европейцы пускают в ход оружие постоянно. На это все, и интеллигенты в том числе, смотрят сквозь пальцы, поскольку понимают, что их благополучие зависит от того, что страна покупает дешевое сырьё и дорого продает свои товары. На этой разнице держится, в большой степени, их благополучие. Без применения военной силы эта система не может существовать.

Европейцы эгоистичны. Наверное, о каждом человеке можно сказать, что он эгоистичен. Но здесь возникает вопрос — в какой степени человек эгоистичен. Разве нас удивляют Ростовы, которые сбросили свою мебель с повозок и отдали их раненым солдатам при отступлении из Москвы, как это описывает Лев Толстой? Ростовы не были коммунистами — тогда коммунизм ещё не существовал как идеология в России. Толстой в этом эпизоде выразил наши важные национальные качества.

Тем не менее и сегодня существуют здесь люди, как показывает письмо моей знакомой, которое я цитировал выше, которые вполне разделяют наши представления об идеалах. Без таких людей этот мир бы уж совсем неприемлемым. Только влияние таких людей незначительно.

Правда, в настоящее время сопротивление абсолютизму финансового капитала, как выразился Оскар Лафонтен (Oskar Lafontaine), один из лидеров партии die Linke, Левые, растет, поскольку задеты интересы большого числа людей, которые ещё недавно были состоятельны. Но это сопротивление носит слишком прагматичный характер.

3

Моя позиция была очень слабой. Я получил последнюю зарплату. Оставалось только жить на то, что мы скопили. Я тогда стал подумывать о том, не подать ли заявление на политическое убежище.

Напрямую я не хотел связываться с Heiner Geißler. Но я написал одной моей знакомой и знакомой Heiner Geißler, о своей ситуации. Она оценила ситуацию в моём смысле и передала ему содержание моего письма. Вскоре я получил письмо от 22.09.1992 от Heiner Geißler


«От госпожи B. из Майнца мне стало известно о вашей профессиональной ситуации и о праве на проживание. В связи с этим я связался с профессором, доктором Циммерманом из университета бундесвер Мюнхен и попросил его, еще раз проверить, может быть, всё-таки можно найти одно место в его институте.

Я буду вам благодарен, если вы информируете меня о состоянии ваших дел в отношении права на проживание. Я свяжусь тогда ещё раз с министром внутренних дел Baden-Württemberg.

Как только я получу ответ от профессора Циммермана, я вновь свяжусь с вами.

С дружеским приветом,

Heiner Geißler“


Впоследствии я получил копию письма от Heiner Geißler к профессору Циммерману так же от 22.09.1992.


«Глубоко уважаемый господин профессор Циммерман,

От одной хорошей знакомой моей семьи, госпожи В., я узнал что Петр Бутов, который в настоящее время живет в Furtwangen, попытался получить одно место в вашем институте. Как мне далее стало известно, Вы, к сожалению, не смогли предоставить ему место для работы, поскольку, очевидно, ни одного свободного места сейчас нет.

Я полагаю, что вам известно, что если господин Бутов в ближайшее время не сможет получить рабочее место, то ему грозит высылка из Федеративной Республики Германии, как и его жене и его трём сыновьям.

Господина Бутова я знаю давно, поскольку ещё в прошлом году я помогал ему продлить визу через министерство внутренних дел Baden-Württemberg. Я сам не в состоянии оценить его знания и профессиональные качества, но мне хорошо известно, что в случае господин Бутов является прилежным и готовым трудиться человеком.

Высылка его и его семьи из страны означала бы для них сильный удар.

Поэтому я прошу вас еще раз проверить, нельзя ли найти для него всё-таки одно место.

Большое спасибо и с дружескими приветами.

Heiner Geißler“


Поучив это письмо, профессор Циммерман реагировал следующим образом. Он написал письмо в наше краевое управление, Landratsamt Schwarzwald-Baar-Kreis, на имя господина Горни, который заведовал службой по делам иностранцев.


Глубокоуважаемый господин Gorny!

В прошедшие месяцы господин Бутов, сначала письменно, а затем лично обратился ко мне с просьбой опекать его теоретическую работу в области распространения сферических волн в жидкостях с границей с целью защиты диссертации.

После проверки его дела, чтения одной его работы на английском (русский, к сожаления я совсем не понимаю) и подробного разговора, я согласился руководить его работой, в особенности потому, что тема его работы пересекается с темой работы одного моего сотрудника, который ведет экспериментальные исследования.

Как дипломированный физик, он удовлетворяет всем существенным условиям для защиты диссертации на нашем факультете. В процесс подготовки диссертации должен быть включен ещё один докладчик. Это должен быть математик, один из двух работающих на факультете. Таким образом, господин Бутов имеет на основании права высшей школы гарантированное право на то, что факультет будет проверять его диссертацию, в случае, если тема попадает в рабочую область факультета, что в данном случае выполняется.

Мой факультет имеет, правда, пять мест для научных сотрудников (BAT II a до A15), которые, однако, заняты на длительный срок. Поэтому господин Бутов должен зарабатывать деньги на жизнь в другом месте. Это могла бы быть, например, какая-нибудь работа на полдня, как если бы он в одной регулярном положении одного дипломированного или повышающего квалификацию студента, иначе говоря одного дипломированного в стадии академического повышения квалификации. Работа полдня хорошо бы влияла на развитие диссертации.

Руководство теоретической работой можно вести из Мюнхена. Разумеется, разговоры с господином Бутовым абсолютно необходимы. Я исхожу из того, что численные расчёты можно будет провести в вычислительном центре Fachhochschule Furtwangen.

Впрочем, господин Бутов может некоторое время работать на компьютерах моего института.

С надеждой, что и с вашей стороны господин Бутов получит поддержку, остаюсь,

с дружеским приветствием,

Питер Циммерман

4

Я бы сказал, что Циммерман лавировал в этом письме, поскольку не хотел называть мой статус. А статуса у меня не было, поскольку со мной университет договор не заключал. То есть я не был признан официально аспирантом, а был как бы аспирантом.

Ситуация сложилась такая, что никто не мог мне прямо отказать и никто не мог сказать «да».

Я напомню, что в сентябре 1992 года СССР уже не существовал. А это означало, что я стал человеком без гражданства. Нас уверили, что мы автоматически получили украинское гражданство, что якобы существует некое соглашение между Украинской республикой и Германией на этот счёт. Мы ставили это под сомнение, поскольку нам не показали никакого текста. Заниматься ещё и проблемой выяснения гражданства у нас просто не было времени. Кроме того, всё-таки мы тогда ещё доверяли системе и я стал писать в письмах, что мы являемся украинскими гражданами.

Далее произошло следующее. Горни сообщил моим знакомым о письме Циммермана.

Это была семья Ронер. Они поговорили с Циммерманом и договорились с одним владельцем лесопилки, Зигфридом Вильманом, чтобы он взял меня на работу. Брата Зигфрида, Манфреда и его жену Карин, мы знали уже давно. Они оба работали учителями. Мы встречались редко, но отношения были дружеские.

Итак, мне нашли работу на лесопилке и договорились с Горни. Он пообещал им выдать мне официальное разрешение на работу. Нас свозили на лесопилку, познакомили с Зигфридом. И Ронеры мне сказали, что с разрешением на работу проблем не будет. Я, сказать по правде, не горел желанием там работать. Но, с одной стороны, нам нужны были деньги и мои друзья убеждали меня, что это необходимый шаг и это предложение исходит от профессора Циммермана, а он хочет мне помочь, желает мне только лучшего.

Почему беамте не дали нам письменного решения о Duldung? Если бы мы получили письменное решение, то с ним мы могли бы получать социальные выплаты. Хитрость заключается в том, что нас не хотели грубо высылать из страны. Нам не дали никакого решения и стали ждать, когда у нас закончатся деньги и мы уедем сами. Получалось, мы и Германия находились в состоянии необъявленной войны, которую против нас вели немецкие беамте.

5.

К войне в Германии совсем иное отношение, чем в России. Мне было очень интересно почитать книгу , написанную Вальтером Гöрлицом и изданную в 1952 году издательством Steingrüben – Verlag Stuttgart о Второй мировой войне Der Zweite Weltkrieg.

В XXII главе Партизанская война 1939 — 1945.

Основная цель этой главы, на мой взгляд, заключается в том, чтобы выгородить Вермахт. Борьба с партизанами в большой степени была борьбой местным населением и приводит к преступлению против мирного населения, взятию заложников.

В Германии до сих пор не утихает дискуссия о том, совершал ли Вермахт военные преступления, или военные преступления совершали только особые команды, соединения СС. Эта дискуссия меня несколько удивляет. Конечно, не всё равно, с юридической точки зрения, кто конкретно совершает конкретное преступление, кто должен нести ответственность. Но есть в Германии традиция, в соответствии с которой всю ответственность за вторую мировую войну и возникшие последствия возлагают на Гитлера и его окружение, все остальные только вынуждены были подчиняться диктатору, поскольку у них не было иного выхода.

Гöрлиц рассуждает следующим образом по поводу партизанской войны в Сербии.

«Некоторые факты являются совершенно очевидными! Во-первых, те, кто на оккупированной территории развязал партизанскую войну, несут не только моральную ответственность за террор бандитских формирований, но и за последовавшее противодействие и карательные операции. После войны неоднократно возникали попытки этот тезис обернуть в противоположную сторону и правомочность Капитуляции югославской и греческой армии в связи с образованием правительств в изгнании опровергать и утверждалось, что поскольку Рейх был агрессором, партизаны имели право вести нерегулярные боевые действия.

Не может быть никаких сомнений в том, что эта капитуляция совершилась в соответствии с законом и что оккупационные силы, таким образом, взяли на себя ответственность за соблюдение порядка».

Перед этим Гöрлиц ссылается на Гуго Гротиуса, которого он называет отцом европейского международного права, который утверждает, что война — это борьба между государствами. В семнадцатом столетии сложилось представление, что война — дело исключительно армии, которая принадлежит определённому государству и состоит из солдат, одетых в форму. Нет формы, нет солдат, а есть нерегулярные формирования, которые не имеют права вести боевые действия. Такой же точки зрения придерживаются американцы в войне против Афганистана.

Но была ли война беамте против меня законной, соответствующей законам Германии или это была нерегулярная война с их стороны? На этот вопрос каждый может сам найти ответ, прочитав эту историю до конца.

6.

Я взвесил все «за» и «против», согласился со своими друзьями и взял предложенную мне работу. С Зигфридом я договорился, что я работаю сколько я хочу. В конце концов, я подсчитал и получилось, что я в среднем работал 4 часа в день. Когда я не хотел, я не шёл на работу. Кроме того, с февраля 1993 я таки получил часы в институте и ездил два дня в неделю туда. Зигфрид оплачивал дни, когда я не приходил, как отпускные. Правда, в апреле он мне сказал, извини, больше не могу платить за пропущенные дни. Ты слишком много отсутствовал. Я, конечно не стал с ним спорить.

Основным правилом моей жизни была установка не делать то, что я не хочу. Решения, которые я принимал, не всегда давались мне быстро и легко и почему-то почти всегда, если смотреть со стороны, скорее наносили нам вред, чем приносили пользу. Единственное, что я сохранял — это независимость и свободу. Это, по моему опыту, очень дорогие вещи.

Много-много лет тому назад я понял, что ценно только то, что я могу унести с собой, то есть мои знания и мои способности. То есть я ничем из вещей, даже книгами, не дорожил и старался не иметь привычек. Я годами привыкал к мысли, что нет таких ценностей, которые нельзя было бы выбросить, оставить. После того как меня арестовали, и я попал в следственный изолятор, и мне удалось раздобыть бумагу и карандаш, я стал восстанавливать необходимые мне для работы формулы и с лёгкостью это сделал. Это был мой мир, который я носил с собой, и я чувствовал себя и в следственном изоляторе достаточно комфортабельно.

Конечно, прагматичные люди могут сказать — а зачем всё это было нужно, если так таки в конце концов я не опубликовал свои результаты, из сотен стихов, которые я написал, я почти ничего не смог сохранить?

На этот вопрос я не собираюсь отвечать, хотя он выглядит вполне закономерным и логичным вопросом.

Основным моим аргументом в пользу этой работы на лесопилке было даже не то, что другой возможности у нас нет, а то, что я получу очень интересный жизненный опыт. Так и вышло.

10. Театр теней

1

В сентябре 1992 к нам заехал один раз профессор. Как бы просто так. А потом вдруг спросил меня, какая инстанция рассматривает наш вопрос. Я сразу воспринял этот вопрос как враждебное действие, за которым стоит желание помешать нам остаться. То, что профессор в последнее время относится враждебно, не было для меня тайной. Причем эта враждебность накапливалась постепенно. Бывает. Симпатия, антипатия — это то, чем мы часто не можем руководить.

Но это относиться к личным отношениям. Впрочем, в Германии, на таком уровне нет личных отношений. По крайней мере, так как мы это понимали в Союзе, потому что на первом месте здесь стоит личная безопасность. Дело в том, что в этом мире все ведут войну против всех. Называется этот вид войны Mobbing.

Это слово я бы перевёл как третирование. Иногда Mobbing проводят коллеги, иногда начальствующие. Это часто приводило к вынужденным увольнениям. Как сообщили как-то по телевизору, Mobbing подвергается каждый немец хотя бы один раз в жизни.

Тае как-то сказали в Arbeitsamt (бюро по трудоустройству):

- Вот вы работаете с людьми. Как вы думаете, это ваши коллеги?

- Да, - ответила Тая.

- Нет, - торжествующе возразили ей, - это ваши конкуренты!

Посмотрев в интернет, я убедился в том, что Mobbing уже известен и в России.

По крайней мере, в Wikipedia есть об этом статья.

Но всё таки, я думаю, не в таких масштабах, как здесь. Здесь Mobbing дело обычное и настолько распространенное, что недавно был принят закон, запрещающий Mobbing. Так что народ здесь жесткий, всегда готов к нападению и отражению.

Летом я с профессором почти не общался, но когда я получил первое письмо от профессора Циммермана, я позвонил ему. К телефону подошла его жена. Они в это время обедали, и он достаточно громко, так что бы и я услышал, сказал, что они должны дальше кушать. А его жена возразила, что он может подождать, поскольку дело очень важное. Тогда он стал стучать ложкой по тарелке. Она сказала, не мешай разговаривать и выслушала меня до конца, хотя у меня самого уже отпало желание разговаривать.

В те времена меня уже трудно было поколебать. Я давно уже наметил точку, к которой я шел, и мне нельзя было помешать хамской выходкой. Враждебность профессора я заметил уже давно.

В середине августа у среднего сына возникла проблема с коленом и нужно было доставить его к ортопеду, чтобы сделать рентгеновский снимок. Ортопед находился в Sant-Georgen, городе который расположен километрах в 15 от Furtwangen. Здесь нет поликлиник, как это было в Союзе или как это есть в соседней Франции. Каждый врач основывает свою практику. Недостатком такой системы является то, что каждый врач оборудует свою практику исходя из своих финансовых возможностей. Иногда врачи объединяются и образуют совместную практику.

Проблема заключалась в том, что с этим городом было плохое автобусное сообщение. Необходимость заставила меня просить помощи, и я позвонил профессору и попросил его отвезти меня и сына в Sant-Georgen. Он отказался это сделать и посоветовал обратиться к предпринимателю, поскольку тот имеет там бюро и всё равно туда ездит. Я был уверен, что профессор откажется нам помочь, но захотел в этом сам убедиться. То есть, я обратился к нему с просьбой, чтобы выяснить его отношение к нам. Ещё в Одессе, перед отъездом сюда я объяснял Тае, что нам помогают люди, которых мы не знаем, и мы не знаем, почему они нам помогают, какие цели они преследуют. Я не рассчитывал на дружбу этих людей. Нас пригласили две семьи и повели себя совершенно различно по отношению к нам. Я позвонил предпринимателю, и его жена согласилась нас отвезти к врачу.

Было очевидно, что вопрос профессора является шпионажем, и он хочет использовать полученную информацию с враждебными для нас целями. С этого момента я уже рассматривал его как врага, хотя мы ещё общались около года. Сейчас мы живём неподалёку друг от друга и иногда случайно встречаемся на улице. Прошло более 15 лет с тех пор и страсти давно улеглись. Мы здороваемся, но не разговариваем друг с другом.

2

Профессора почему-то очень беспокоило то, что мы не уехали и не собирались уезжать из Германии.

Судя по тому, как легко меня приняли на работу в институт, профессор согласовал всю операцию с некоторыми политиками. Он (или они) имели неясное представление о диссидентах. С другой стороны, и сама ситуация в Германии и уж, по крайней мере, здесь в Шварцвальде, в Фуртвангене была такова, что профессор не хотел, чтобы стало известно, что это он нас пригласил. Иначе он мог бы ухудшить свое положение в местном обществе. Я узнал об этом вскоре после приезда, месяца через два, то есть в ноябре 1990 года. Народ здесь достаточно консервативный. Здесь и к немцам, которые приехали из других частей Германии, относятся недружелюбно. Об иностранцах и говорить не приходится.

Он нас пригласил сюда и взял на себя некоторую ответственность. Но он пригласил нас не из добрых чувств к нам как людям, которые ему симпатичны и с которыми он хотел бы общаться. Причины того, что он нас пригласил, была политические. Германия взяла на себя определённые обязательства по отношению к политическим беженцам, поскольку это было политически выгодно. Профессору это было хорошо известно. Эта область права была ему знакома.

Он пригласил нас формально как частных лиц, но фактически он пригласил нас потому, что мы принадлежали к определенной группе.

Но с тех пор, как он нас пригласил, многое изменилось. Так получилось, что развитие мировой политики стало оказывать на мою жизнь непосредственное влияние. Распад Союза, приход к власти Ельцина, привели к тому, что западные политики решили, что они выиграли партию, и игра в права человека им больше не нужна и не нужны диссиденты. Я думаю, с самого начала профессор попытался так определить наше правовое положение, чтобы мы были от него зависимы. Ведь эти изменения были довольно давно запрограммированы. Вопрос был, как произвести изменения без большого быстрого нарушения равновесия сил. Перестройку нельзя приписать одному политику. Это был сложный процесс. Я считаю, что это был гениальный политический ход, и в первую очередь потому, что перестройка была проведена быстро и решительно.

Я пишу, что перестройка была проведена, как будто ею кто-то руководил.

Перестройка выглядит процессом хаотическим, но в общем хаосе прослеживается определённая логика. До 1992 года я очень опасался за судьбу страны. Но в 1992 году я понял, что логика развития событий, основанная на историческом опыте, такова, что США будут ввергнуты в очень сильный кризис, который должен будет нарушить внутреннее положение государства. Я полагаю, что этот момент настал. Собственно, началом сегодняшнего кризиса была первая иракская война. Всё остальное было лишь следствием. Конечно, многие ждали, что перестройка перерастет в рай на земле. Но катастрофическое развитие принадлежит к быстро изменяющимся процессам.

Если не считать, что развитие политических событий сильно осложнило мою жизнь, я доволен развитием событий. Но в те времена, которые я описываю, нам было не до анализа политической ситуации. Мы должны были решить собственные проблемы. Я был некоторое время ещё достаточно наивен и не связывал наши проблемы с изменением политической ситуации в Союзе. Я считал, что наши проблемы связаны, в первую очередь, с нашими отношениями с профессором.

3

Германия неохотно поддерживала диссидентов из Союза, когда они приезжали туда. Как правило, большинство, по крайней мере, из известных мне людей, вскоре переезжало в США. Это я уже заметил. Однако, в общем, антисоветская пропаганда использовала диссидентов и противопоставляла их системе. Соответственно, местные СМИ вырабатывали положительный образ диссидента вообще. Мы это чувствовали по отношению к нам других людей.

Но, например, пророка диссидентов А. Солженицына встретили в США холодно. Насколько я знаю, он подавал заявление на гражданство и не получил.

Почему — я не знаю и нигде не нашел объяснения. Сам Солженицын, насколько мне известно, об этом случае не говорил. Я недавно купил книжку Heinrich Böll, Louis Fischer, William Hayter, Jean Laloy, Pietro Quaroni под названием „Antwort an Sacharov“, то есть «Ответ Сахарову». Книжка карманного формата издательства Diogen. Это ответ на работу А.Д. Сахарова «Как я себе представляю будущее» в переводе на русский (наверное имеется в виду работа Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе).

Сама книжка по объёму меньше работы Сахарова и по содержанию очень поверхностная. Оставить без внимания работу Сахарова Запад не мог, но по существу никто и не хотел вступать с ним в диалог или в дискуссию. Запад не устраивала позиция Сахарова. Сам Сахаров писал: «В работе четко сформулирован представляющийся мне очень важным тезис о сближении социалистической и капиталистической систем, сопровождающемся демократизацией, демилитаризацией, социальным и научно-техническим прогрессом как единственной альтернативе гибели человечества». Я сейчас не хочу входить в детали, но его основная идея — нужно сближение, а не конфронтация — не устраивала Запад и особенно США, которые как это видно сегодня, стремятся закрепить за собой лидирующее положение в мире. В диссидентах Запад надеялся, и не всегда, к сожалению, безуспешно, найти силу, которую можно было бы использовать в своих целях.

Диссиденты, в большой своей части, считали что политическая система СССР

порочна по своей природе, её нужно исправить и это приведет к расцвету и усилению страны. Запад, конечно, это тоже не устраивало. США провозгласили себя ведущей силой в мире ещё после первой мировой войны, но не смогли в действительности это лидирующее положение удержать. Пришлось организовать вторую, которая так же не привела к желаемому результату.

Единственной целью США, в конечном счёте, было ослабление Союза, который оказался единственной силой, способной США противостоять.

После второй мировой США организовали «холодную войну». В ходе этой войны особую роль играла идеология. Поэтому они поддерживали диссидентов в любом случае и любых. Насколько я понимаю, для США было важно показать, что СССР - вовсе не монолит и что правительство не всех способно держать под контролем.

Кстати упомянутая работа Сахарова была в одесской библиотеке в тамиздатском варианте, в таком пластиковом переплёте карманного формата. В момент моего ареста она гуляла где-то в Ленинграде и, конечно, пропала. После возвращения из лагеря я её уже не смог найти. Они, западники, готовы были истратить деньги и напечатать эту и другие книги для нас, но сами её всерьёз не воспринимали, как я понял из отзывов на эту книгу. Идеи Сахарова не укладывались в американскую стратегическую доктрину.

4

Мы продолжали жить в Neu Kirch. Мой знакомы прилежно приезжал по утрам и отвозил меня в Urach. Это было, конечно, очень неудобно. Особенно было неудобно мне возвращаться назад с автобусом. Хотя расстояние было и не большое, но эти городки и деревни расположены в горах, поэтому с сообщением дела обстоят довольно плохо, ехать можно только с пересадками. А в Urach к тому же ездил только школьный автобус, вечером сообщения не было. Короче говоря, мне в Urach нашли дешёвую квартиру с квартплатой в 600 марок полностью. Сначала я там оставался ночевать, а потом туда переехала вся семья. Но пока мы жили ещё в Neu Kirch и как то к нам заехал ещё один раз профессор и спросил меня, как я буду возражать, если я получу решение, в котором будет написано, что мне не могут продлить визу, поскольку работа на лесопилке несовместима с написанием и защитой диссертации. Я сослался на письмо профессора Циммермана, где он утверждал противоположное. Позднее в моих актах я нашел текст проект отказа, в котором была эта формулировка, но всё-таки Regierungspräsidium не решился писать решение и отказывать нам в продлении визы с такой формулировкой.

Ситуация была щекотливой, поскольку были две конституционные статьи, которые беамте боялись нарушить в моём случае — право на политическое убежище — тогда ст. 16 и право на свободу научного творчества — третий абзац ст. 5 основного закона. Я тогда ещё не знал этих законов. Познакомился я с ними в 2001 году. В 1992 году у меня ещё не было достаточных знаний, чтобы разбираться в юридических текстах.

Regierungspräsidium боялся вынести спорное решение и проиграть процесс в спорном случае. Поэтому они вообще, как мне казалось, ничего не предпринимали. Но вскоре для меня ситуация изменилась к худшему. Я имею в виду политическую ситуацию. И Regierungspräsidium всё- таки собирался высылать нас из страны.

5

О развитии дальнейших событий я и сам узнавал от моих друзей и знакомых, которые звонили, разговаривали с учреждениями, выясняли обстановку. Уже тогда Линда Ронер заметила, что вокруг меня плетётся интрига. Она рассказывала нам, что когда она звонила в учреждения и рассказывала нашу историю, она сначала встречала сочувствие по отношению к нам и понимание к нашему положению. Но в дальнейшем она всюду сталкивалась с упорным сопротивлением. Такое развитие событий вызывало у неё неё изумление, но ей никто ничего не объяснял. Я также не говорил с ней о разговорах с профессором и о его вопросах. Каждый профессор в Германии обладает уже потому авторитетом, поскольку он профессор и беамте. Критика кого либо из немцев чужаком, а я был чужак, для других немцев вообще очень неприятна, даже болезненна, но критика профессора — просто недопустима. Такой критикой можно только всех восстановить против себя. Сам профессор объяснял другим, что он желает мне всего лучшего и желает мне помочь, как я понял из разговоров. В чужом кругу нужно держаться достаточно осторожно, а уж в чужой стране и подавно.

В это время, в ноябре, как это можно увидеть из письма от 02.11.92 Циммермана, ситуация обострилась. На этом письме написано «Eilige Terminsache“, что по-русски означает «срочное дело». В этом письме Циммерман обращается к Гайсслеру и пишет ему:

«Драматическое ухудшение ситуации господина Бутова заставляет меня обратиться к Вам в это, очень неудобное для Вас время, с просьбой замолвить хорошее слово за нашего подопечного».

Это время было для Гайсслера очень неудобное. Он был заядлый спортсмен и любил летать на дельтаплане. И как раз в это время разбился. Далее в письме стоит:

«Руководитель Ausländerbehörde Landratsamt Schwarzwald-Baar-Kreis Herr Gorny сообщил мне по телефону, что Regierungspräsidium отклонил его предложение, основанное на моей идее. Одновременно было дано указание Regierungspräsidium выдворить господина Бутова из страны. К счастью, господин Горни готов решать это дело так долго, насколько это возможно и поэтому имеется ещё приблизительно месяц времени, для того чтобы провести «спасательную» операцию».

«По мнению господина Горни Regierungspräsidium мог бы согласиться с продлением визы, если бы возможности, которые имеются согласно предписаниям, были использованы полностью. Зацепкой может служить общественный интерес в том, что бы оставить господина Бутова. Одну возможность могла бы доставить тема разрабатываемой господином Бутовым гидромеханической проблемы. Ожидаемые результаты могли бы быть полезны для определения положения вражеских подводных лодок и для защиты своих».

«Я хотел бы Вас теперь попросить, интервенировать в Regierungspräsidium с целью, что бы там негативное для господина Бутова решение ещё раз обдумали»

Конец письма носит личный характер, и я его опускаю. Идея, о которой пишет Циммерман — это моя работа на лесопилке. Идея о том, что мою работу можно использовать в военных целях несколько притянута за уши. Моя работа была чисто теоретическая, и чтобы её результаты можно было использовать практически, нужно было бы ещё хорошо поломать голову.

Несмотря на то, что Гайсслер находился тогда в тяжелом состоянии, он почти тотчас отреагировал, и я вскоре получил письмо от него, датированное 6 ноября.

В этом письме он информировал меня о том, что получил письмо от Циммермана и что он написал уже письмо президенту Regierungspräsidium доктору Конраду Шредеру, чтобы он ещё раз проверил моё дело.

В тот же день, шестого ноября, Гайсслер отправил письмо Шредеру по адресу Regierungspräsidium, Kaiser- Josef- Str. 167, 7800 Freiburg.

Гайсслер пишет о том, что ему стало известно, что Regierungspräsidium решил больше не продлевать мне визу и просит ещё раз его лично перепроверить моё дело. Его аргумент был, во-первых, гуманитарного характера. То есть, мы уже хорошо вжились здесь и возвращаться для нас было бы тяжёлым ударом. И второй второй был наигран Циммерманом — имеется общественный интерес к моей работе. И заканчивает своё письмо словами:

«Это было бы выгодно, предоставить возможность господину Бутову продолжить его работу. Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы отдали указание, ещё раз проверить решение».

Кроме того, Гайсслер написал письмо Циммерману и поблагодарил его за то, что он сообщил ему о положении моих дел.


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.