Сейчас на сайте

Петр Бутов

Очерки о немецкой жизни

<<< Части 19 и 20

19. Европейцы

1.

В 1993 году я не очень задумывался о причинах возникших в нашей жизни проблем. Я и Тая были в известной мере оптимисты. Мы жили и отстаивали наши интересы. Только через много лет нам стало окончательно ясно, что мы не просто жили в Германии, а боролись с существующей системой. Точнее сказать, система боролась снами, а мы оборонялись.

Со стороны Германии это была осмысленная борьба против активных пришельцев. Мы же стремились просто к тому, чтобы начать здесь нормальную жизнь, реализовать наши способности и занять в соответствии с этим положение в обществе. Мы считали, в самом грубом приближении, что западное общество основано на том, что существует конкурентная борьба и в этой борьбе могут принять участие все, кто имеет законное основание жить в стране.

Во всяком случае я считал, что в области науки эти правила должны соблюдаться.

Учёные являются всюду в северном полушарии привилегированной группой и научная деятельность, особенно в естественно-научных областях знания, совершенно необходима современному государству. Поэтому я всё ещё надеялся, что научная работа, которую я тогда писал, полученные мной результаты, позволят нам пробить стену, которую, очевидно, вокруг нас создавали беамте чтобы не позволить нам укорениться в этом обществе.

2.

Я писал научную работу. Немецким я владел тогда всё ещё недостаточно, и мне помогали править текст два профессора, что я находил вполне нормальным. Но стали появляться странные вещи. Я как то шёл по коридору института и обменялся репликами с одним профессором, который вдруг мне сказал что-то вроде того: «Да, это бывает, пишешь, пишешь работу, а однажды утром проснёшся и понимаешь, что сделал грубую ошибку». «Что он хочет сказать?» - подумал я.

Хотя моя работа была чисто теоретическая, но желательно было провести проверку результатов с помощью численных расчетов на ЭВМ, чтобы представить теоретические результаты в наглядной форме. Мне пообещали в институте попытаться выделить неофициально машинное время – у меня ведь не было официального статуса. Мне пообещали и на этом дело остановилось.

Вдруг мне приходит короткое письмо от Zimmermann от 11.10.93 с приложением. В приложении было Положение, в котором регулировались правила, которым должна удовлетворять диссертация и там были подчёркнуты те позиции, которые касаются языка. Поскольку мы с Peter Zimmermann несколько раз обсуждали проблему языка, то это письмо я воспринял с некоторым удивлением – он всегда утверждал и даже письменно, что язык – дело второе, главное результаты. Так, в письме от 22.02.93 он писал, что «плохой немецкий» не является препятствием. А в этом, последнем, письме в конце он написал «Я вам настоятельно рекомендую это Положение – в крайнем случае с помощью специалиста – проработать». Сигнал мне был вполне понятен.

После этого я получаю письмо от управления института с приглашением поговорить и привести с собой пару человек, которым я доверяю. Потом мне объяснили – эти люди должны быть с одной стороны свидетелями, а с другой стороны должны мне правильно истолковать разговор, если я что-то не пойму.

Я пришёл на этот разговор со свидетелем, как меня просили. Суть разговора заключалась в том, что доктор, профессор Peter Zimmermann прислал в институт письмо, в котором, как мне объяснили, было написано о том, что к языку (немецкому) диссертации предъявляются очень строгие требования и работа должна быть написана безупречно. К письму было приложено Положение, в котором регулировались правила, которым должна удовлетворять диссертация и там были подчёркнуты те положения, которые касаются языка. Это Положение я уже имел.

Мне стало окончательно ясно, что Peter Zimmermann меня предал. Его действия я оценил как мягкую попытку меня остановить.

Тогда я письмо в институт сам не прочитал и поэтому не знал его полного содержание. Мне просто пересказали часть текста письма. Это письмо мне попало в руки только в 2002 году. И к этому письму я ещё вернусь.

3

После этого разговора мне было уже достаточно ясно,что Peter Zimmermann меня не хочет поддерживать и что диссертацию я там защитить, скорее всего, не смогу. Тем не менее я продолжал упрямо писать работу. Приблизительно через год я сделал приемлемый вариант и в октябре 1994 послал Питеру Циммерману письмо, где написал, что работа вчерне готова. Он молчал некоторое время, а затем я получил короткое письмо от 27.10.94, в котором он писал, что был очень занят и что я должен выслать ему копию работы, что я и сделал.

Он опять долго не отвечал и я напомнил ему обо мне. Он ответил письмом от 23 февраля 1995 года.

«Глубокоуважаемый господин Бутов,

Ваше желание узнать моё мнение о вашей работе я вполне понимаю. С другой стороны такое мнение должно быть обосновано. Поэтому я должен Вашу работу основательно просмотреть. Но для этого у меня сейчас нет времени и не будет в ближайшее время.

Конечно, я пролистал Вашу работу. При этом я отметил с первого взгляда, что что фрагменты вполне понятны и по крайней мере написаны гораздо лучше, чем тот отрывок, который Вы мне выслали прежде. Я себе могу вполне представить, что Ваш проект вполне можно переработать в диссертацию, в особенности, язык, а так же формально, если Ваша работа содержит существенные новые результаты, то есть содержит не только уже в литературе имеющиеся результаты. Это и только это – а не недостатки языка – играет решающую роль.

Точнее сказать, это собственно моя проблема. Раньше я работал в области теории упругости, но не занимался распространением волн. Поэтому я сам не могу сказать, содержит ли Ваша работа новые результаты, которые можно успешно представить в виде диссертации.

Поэтому я обращусь к моим двум коллегам, которые, возможно, по их специальности ближе находятся к теме и я попытаюсь их заинтересовать. Как быстро они будут реагировать, я не знаю.

После того как я ситуацию реалистически обрисовал, Вы поймёте меня, если я вам настоятельно порекомедую искать возможность защитить диссертацию в другом университете, например, в университете Штутгарта.

С дружеским приветом,

Peter Zimmermann»

Я нашёл это письмо вполне нормальным. Но оно подтверждало моё подозрение в том, что защитить диссертацию мне не удастся. Только вопрос, является ли он, Peter Zimmermann, специалистом, который может оценить мою работу или нет, он мог бы выяснить и раньше.

4

Я стал ждать продолжение. Следующее письмо пришло приблизительно через месяц.

По моему мнению, оно написано довольно грубо. Эту грубость я расценил как попытку перевалить вину с больной головы на здоровую.

Письмо было написано 29.03.95

«Глубокоуважаемый господин Бутов,

три моих коллеги с факультета, которым я предложил Вашу работу, отдали мне отзывы. Вы найдете их в приложении.

Как Вы из их отзывов увидите, никто из них не считает себя компетентным, чтобы оценить Вашу работу. Поскольку мои коллеги действительно как специалисты должны были бы быть ответственными, уже из этого формального основания мой факультет должен отклонить Вашу работу. Другое формальное основание – недостаточная связь с техническими науками, что необходимо для присвоения звания кандидата технических наук (по немецки «Doktor- Ingenieur»).»

На этом Peter Zimmermann мог бы и закончить своё письмо. Работа моя была чисто теоретическая. Я даже не провел численных расчетов, что было принято в области физической акустики. Сотрудники факультета были кандидаты технических наук.

Оценить работу не могли. Правда, Zimmermann обещал для окончания работы устроить меня к себе на факультет на полгода. (Этого письма у меня нет, но оно лежит в моих актах в институте). Я на это должен был бы рассчитывать, а он это учитывать. И в ранней переписке речь шла ещё о том, чтобы привлечь математиков для проверки чисто математической части работы.

Но, с другой стороны, факультет в принципе не обязан брать ничью диссертацию и рассматривать её. Но обычно нужно приводить всё же достаточно веские аргументы, чтобы не брать работу.

Эти аргументы он привёл. Но дальше он ещё приписал:

«Это позволяет не говорить о качестве работы. Это я не хочу уже потому делать, чтобы не отнять у Вас мужества предложить работу другому немецкому факультету, на котором по крайней мере два компетентных специалиста работают и которые могут дать степень кандидата физико-математических наук (в оригинале Dr.rer.nat, Doctor rerum naturalium, то есть доктор естественных наук).

Настоятельно прошу не присылать переработанную версию работы. В приложении Вы получите Вашу работу назад».

С дружеским приветом,

Peter Zimmermann

Последнее замечание было вовсе неуместно, поскольку он сам признался, что некомпетентен в области физической акустики. Что же касается замечания о качестве работы – то это я просто воспринял как попытку как то меня задеть.

Но почему он это хотел сделать? На этот вопрос я не мог долго ответ, до весны 2002 года, когда я просмотрел мои акты в институте. Там я обнаружил письмо Питера Циммермана от 11.10.9, которое поступило в институт 13.10.93. Это и было то самое письмо, о котором со мной говорил представитель управления института в октябре 1993 года. В этом письме он делает акцент на том, что диссертация должна быть написана на хорошем немецком. И вдруг, в самом конце, он пишет: «Единственное, что является положительным в этом деле, это то, что мой институт является компетентен в предложенной теме работы» и далее:

«Связав всё вместе: я открыт, но я сомневаюсь» - имеется в виду успех работы, то есть он сомневается, что работа содержит необходимые новые результаты. Мне он это сказать не мог, поскольку я знал, что он ещё не видел тогда моей работы и ему просто не в чем сомневаться.

Когда я в 2002 году прочитал это письмо, то мне стала ясна причина его трудно скрываемого раздражения по поводу моей работы в письме от 29.03.95.

Его раздражение было вызвано тем, что в октябре 1993 года он стал распространять слухи о том, что моя работа сомнительна. Самое подлое заключается ещё и в том, что институт стал эту информацию распространять. Для этой цели это письмо и было написано. Оно должно было подорвать веру в меня у тех, кто хотел мне помочь и пытался поддержать. И он своей цели добился. Я потерял всякую поддержку в институте и вне его. На меня стали смотреть как на шарлатана.

4

То, что я не могу защитить диссертацию, меня не расстраивало. В 1978 году я понял, что я не смогу защитить диссертацию в Союзе после того, как я отказался разговаривать с сотрудниками КГБ. Сигналом к этому было то, Михаил Иванович Скипа в коридоре подошёл ко мне и сказал, что он кандидат технических наук и не может руководить чисто теоретической работой. До этого он не видел в этом проблемы, но после общения с КГБ у него вдруг все прояснилось в голове.

Здесь ситуация была аналогичная.

Мысль о том, почему Zimmermann поступил как уголовник, а в Германии опорочивание чужой научной работы – уголовное преступление, мне не давала покоя несколько лет. И я не верил, что написал письмо от 29.03.95 по его собственной инициативе. Не мог в это поверить. Я полагал, что кто-то оказал на него прямое давление. И оказался прав. Более того, мне удалось получить в руки документ, который это доказывает. Правда это произошло гораздо позже, году в 2006. Тогда мне было уже 60 лет и обычные мирские заботы меня уже мало трогали. Но я получил удовлетворение от того, что нашел источник зла, то есть моего противника. Это было само правительство нашей достославной праворадикальной земли Баден-Вюрттемберг.

Документ, о котором я говорю, был короткой записью содержания телефонного разговора между одним государственным секретарём и Горным. Государственный секретарь – это представитель какого-либо министра. Должность очень высокая и ответственная.

Вот перевод этого документа:

15.3.93

К сведению

Закон об иностранцах

Украинский гражданин Петр Бутов

Сегодня, в среду 03.02.93, позвонил государственный секретарь Georgi из государственного министерства ( Staatsministerium) в нашу службу.

Он объяснил, что запрашивает по заданию премьер-министра о состоянии дела. У него лежат акты. Он хочет знать, имеется ли новая информация о принятии на работу. Он указывает на информацию от института в Фуртвангене и университета в Мюнхене. По желанию эти два документа посланы по факсу.

Государственный секретарь Georgi видит в этом случае один особенный случай, который нуждается в том, чтобы его урегулировали. Коротко говоря, ФРГ должно объявить особый интерес в дальнейшем пребывании, поскольку до сих пор проф. Zimmermann из университета Мюнхена не высказался отрицательно по отношению защиты диссертации.

Достаточно, если из формальных оснований потерпит неудачу попытка господина Бутова остаться в ФРГ.

Государственный секретарь Georgi будет советовать премьер-министру земли Teufel соответственно обращаться в Regirungspräsidium Фрайбург.

Gorny подпись.

5

Я не знаю, нуждается ли эта служебная заметка Горного в комментарии.

Теперь мне совершенно ясно, что выступить на моей стороне Teufel, премьер-министр правительства Баден-Вюртембер, что соответствовало и международному и немецкому праву, не мог. Это могло ему стоить его поста.

Наша земля очень праворадикальная и иностранцев здесь всегда терпели только как чёрнорабочих, как людей, которые могут делать работу, которую никто из немцев делать не хочет. Это к вопросу о том, что такое немецкая демократия. Но международное право было на моей стороне и сам обойти его Teufel не мог.

И он стал давить на Циммермана через Горного, чтобы тот сказал что-то негативное о моей работе.

Телефонный разговор состоялся в феврале 1993, а свое письмо в институт в Фуртвангене Zimmermann написал только в октябре. Это означает, что он ещё довольно долго сопротивлялся, более восьми месяцев, но потом не выдержал и пошёл на преступление.

Я его понимаю. Если бы он не уступил Teufel он мог бы иметь большие неприятности, а то, что дело раскроется, было почти невероятно.

Профессора имеют большие права, они беамте и так далее, но у себя в университете. А здесь получилось, что он попал в вихри большой политики. И испугался. Я тогда ещё не знал, что университеты Бундесвер являются базами праворадикализма. Там ведь учатся офицеры и они соответственно воспитаны. Они не забывают, кому Германия проиграла войну. Антирусские, антироссийские настроения там были очень сильны.

Я думаю, что если бы офицеры, которых учил Zimmermann, узнали, что из-за него один русский получил визу в Германии, то они нашли бы способ выжить его из университета. Я бы и не узнал об этих тонкостях сам, но приблизительно в то время появилось несколько передач об университетах Бундесвер, из которых, я, собственно, и получил свои знания. Тогда немцы действовали активно и (благодаря Горбачёву и Ельцину) у них сложилось впечатление, что они смогут, как минимум, получить назад Калининград, бывший Кёнигсберг. Об этом, собственно, и были передачи.

Самого Генриха Гейсслера я тоже демократом не считаю. Он был антикоммунист, наверное поэтому и поддерживал меня. Что же касается иностранцев вообще, то он говорил, что те иностранцы, которые уже здесь оказались, должны иметь равные социальные права с немцами (это грубое изложение его взглядов). За это его многие не любят. Немцам вообще трудно отказаться от мысли, что они лучший народ в мире, а у себя на родине иностранцы не должны их обходить. Исключение составляют лишь те, кто имеет деньги, большие деньги. Таким людям немцы рады всегда.

6

Долгое время я думал, что интриги против меня плетёт мой профессор. Считать так у меня были основания. Но всё оказалось сложнее. В моё дело Erwin Teufel, премьер-министра нашей земли, втянул депутат парламента Heinrich Geißler. Он ему написал письмо, которое начиналось словами «Дорогой Эрвин» („Liebe Erwin“), поскольку он его неплохо знал – оба были крупными немецкими политиками, членами одной партии. Но на первый взгляд может показаться, что Heinrich Geißler совершил ошибку, обратившись к Teufel, поскольку тот попытался сделать всё возможное, чтобы добиться обратного результата по отношению к тому, которого добивался Heinrich Geißler. Возможно, чиновники посчитали, что Geißler влез не в своё дело, пытаясь добиться визы для меня.

Тут можно только гадать. Но в конце концов результат вмешательства Гейсслера был очень интересным. Я думаю, что именно это обстоятельство вынудило Teufel оказать давление через государственного секретаря Георга и через Горного на профессора Циммермана. Я об этом не должен был бы узнать и вся история осталась бы для меня загадкой. Наткнулся я на эти материалы почти случайно и спустя 13 лет после этих, бурных для меня событий, четыре года назад. Материалы, конечно, скандальные.

Благодаря тому, что я нашел эти материалы, мне стал довольно ясным образ мышления немецких политиков и беамте.

Теперь я попытаюсь использовать эти знания в своих интересах.

В конце концов мне всё-таки удалось добиться тогда признания части моих прав через суд. Тут «Дорогой Эрвин» оказался бессильным нам навредить.

Но мы добились признания наших прав далеко не в полном объёме, как мне удалось это выяснить между 1995 и 2002 годами.

В 2002 году мне удалось выяснить, где я нахожусь и что понимают немцы под правами политических беженцев. Тогда я вновь начал активную борьбу и вначале это привело к очень злобной реакции беамте и ощутимым потерям для семьи. Хорошо, что моя жена меня вновь, как и в Союзе, активно поддержала, хотя и не без некоторых колебаний.

В результате этой борьбы нам удалось собрать интересный опыт и получить новые интересные материалы.

Я думаю, эта история, имеет не только частное значение, но и общественное. Многим должно быть интересно узнать, как функционирует немецкая система, каково отношение ведущих немецких политиков к международному праву, правам человека и к собственным внутренним законам и что означает западная демократия. И мой случай в этом смысле должен быть интересен для жителей СНГ, особенно потому, что в СМИ там распространяются сказки о западной Европе.

Я надеюсь, что эти очерки кому-нибудь помогут лучше понять Германию, её политическую и законодательную систему.

20. Чёртовы дела

1.

В 1987 году, вернувшись из лагеря, я написал книгу «Под властью маленьких людей», в которой рассказал о времени, когда против меня велось расследование со стороны КГБ. Под маленькими людьми я имел в виду сотрудников КГБ.

Но немецких чиновников и политиков я оцениваю ещё ниже. КГБ в наше время хотя бы действовал открыто, предупреждал, уговаривал. КГБ оценил меня как врага и пытался довольно планомерно разрушить мою жизнь. То же самое делали и немецкие чиновники, только они притворялись друзьями, действовали лицемерно и скрывали свои намерения.

Раздражения по отношению к ним у меня нет. Это настолько другой мир по сравнению с тем, к которому я привык, что мне трудно было долгое время его оценить и до конца понять.

Немцы вообще привыкли ставить себя выше других, а к этому прибавилось ещё и то, что по отношению к окружающим их народам и на востоке и на западе у них был долгое время более высокий уровень жизни. На каждого, кто приезжал в Германию немцы привыкли смотреть как на того, кто мечтает разделить с ними их благополучие, то есть как на опасность. «Вот понаедут эти иностранцы и нам, немцам, станет хуже».

Эту идеологию постоянно подогревало и телевидение.

2

О Германии сложилось мнение, что здесь процветает исключительная честность.

Может быть, когда-то это и было так.

Приблизительно в середине девяностых годов стали появляться сообщения о большом количестве разорившихся предприятий – началась глобализация. Частично в разорении фирм были виноваты и местные органы власти. Они давали заказы и задерживали выплаты по счетам. А почти все фирмы зависят от банков. Они берут кредит и должны отдавать долг. Если они не получают во время деньги от заказчика и не выплачивают долг банку, то они и разоряются. Механизм простой. О честности говорить здесь не приходиться.

Соответственно предпринимателям приходиться ловчить и жульничать. Например, они должны задерживать зарплату или снижать разными способами зарплату, чтобы выжить.

Немецкий телеком был приватизирован в 1995 году, то есть стал акционерным обществом. Но ещё до 1995 года многие жаловались на завышенные счета — тогда, когда телеком был ещё госкомпанией. Обращение в суд не помогало. Суды были на стороне телекома.

Есть обобщающие работы. Например книга Jürgen Roth „Der Deutschland-Clan“, 2006, с подзаголовком «Беззастенчивая сеть политиков, топ менеджеров и правосудия».

Я провёл несколько процессов и по своему опыту могу сказать, что судьи часто выносят приговоры, которые находятся в полном противоречии с реальностью. Но с какой реальностью? С реальностью правового государства. Германия, как я убедился, во многом управляется по неписанным законам.

Ещё раньше, в 1996 году, была написана книга, например, Jürgrn Gaulke „Der Klub der Kontrollerure“ с подзаголовком „Не справившиеся с задачей наблюдательные советы».

Наблюдательные советы должны были бы контролировать крупные компании, банки, страховые общества. Контролёры, между прочим, получают часто солидные оклады. Причём от тех организаций, которые они должны контролировать.

Как написано в введении к книге, контролёры, собственно, являются господами над капиталом и находятся на более высоком положении, чем политики и управляющие, менеджеры. Они принадлежат к клубу избранных. Только небольшое количество людей знают правила этого клуба. Контролёры избегают общественности, поскольку они имеют реальную власть. Они остаются в тени. На свету в политическом театре выступают политики и менеджеры. Конечно, и контролёры не совсем неуязвимы. Но в критических ситуациях они несут ответственность в последнюю очередь.

Они манипулируют судьбами людей, которые и не подозревают о том, что их судьба уже предрешена.

Я не хочу описывать всякие мелочи из своего опыта, поскольку жульничество имеет массовый характер. Ведь все хотят иметь деньги.

Понятие свободы в этом обществе связывают с количеством имеющихся денег.

В этом обществе деньги давно перестали играть ту роль, которую деньгам отводят в наивных экономических теориях, а именно роль универсального обменного эквивалента товаров. Понятие «деньги» вообще трудно достаточно точно определить.

Жизнь нельзя разделить на части.

Выделение денег в самостоятельную часть структуры общества, желание через распределение денег управлять обществом и является причиной и источником кризисов. Во времена кризиса становиться ясно, что деньги – лишь символ некоторой реальности, и при игнорировании этой реальности деньги могут потерять своё значение.

Иные люди ходят в казино и играют в азартные игры, причём с совершенно серьёзным намерением выиграть деньги и разбогатеть. Им можно очень аргументированно объяснять, что выиграть может в конце концов только владелец казино. Это не удержит их, поскольку страсть играть сильнее их.

В современном мире всё более значительную роль играет биржа ценных бумаг и на ней, чтобы выиграть деньги, играют часто тоже вполне серьёзные люди.

От всех этих людей, конечно, трудно, ожидать, что на переднем плане у них стоят права человека и затем всё остальное. Я думаю, что такие понятия, как права человека, совсем чужды этому кругу.

3

Одним из важных актёров на политической сцене ФРГ является канцлер республики. «В феодальных государствах средневековой Европы — высшее должностное лицо, возглавлявшее королевскую канцелярию и архив, хранившее государственную печать».

(из Википедии). В ФРГ канцлер - глава правительства и, по сути, первое лицо в государственной системе (формально выше, в соответствии с конституцией, стоит президент бундестага и ещё выше – президент республики). С приходом к власти федеральный канцлер Гельмут Коль пообещал «духовное и моральное обновление». Но как раз с ним связана очень скандальная афёра. Эта афёра ещё до конца не раскрыта и в связи с ней всё ещё ведётся уголовное дело. Афёра достаточно интересная. и я перескажу её развитие. Четвёртого ноября 1999 года суд города Аугсбург выписал ордер на арест тогдашнего казначея партии ХДС Walter Leister Kiep из-за подозрения в неуплате налогов. Kiep обвиняли в том, что он в 1991 году получил от торговца оружием Karlheinz Schreiber один миллион марок и не сообщил об этом в финансовое управление. Kiep и ещё два человека разделили деньги между собой.

26 ноября 1999 года генеральный секретарь ХДС Heiner Geißler наконец признал,

что во времена канцлера Kohl партия имела «чёрные счета» в Швейцарии. Бывший канцлер Kohl и председатель ХДС признал в конце концов 16 декабря 1999 года в телевизионном интервью, что при нём такие счета имелись и что он получил 2,1 миллиона марок и не занес эти суммы в партийные книги.

Я с интересом следил за развитием этой афёры. Главный свидетель Karlheinz Schreiber успел тогда улететь в Канаду. Долгое время Германия требовала его выдачи. Недавно его таки привезли в Германию. Суд города Аугсбург в мае этого года приговорил его к 8 годам лишения свободы, но никакие подробности на поверхности не появились.

В своё время меня совершенно поразило то, что Коль отказался назвать того человека, который сделал пожертвование под предлогом, что он дал честное слово не называть его имени. Коль, кажется, заплатил 300 000 немецких марок штрафа и на этом дело закончилось. Таким образом канцлер государства поставил себя выше государственных интересов.

Чего он мог, собственно, бояться? По-видимому того, что после этого последуют новые разоблачения. Все восприняли это почти как само собой разумеющееся то, что бывший канцлер позволяет себе не участвовать в расследовании дела, которое может иметь важное значение для государства. Он получил молчаливую поддержку высшего слоя. Возникает вопрос – почему?

Ответ на этот вопрос, возможно, заключается в том, что до открытия границы ГДР многие состоятельные немцы вывозили нелегально деньги за границу и не платили налог. Мотивировалось это тем, что ситуация не надёжная, «русские стоят у дверей», внутри хозяйничают американцы, которые вымогают деньги у государства. Заплатишь налог, а его всё равно вытащат чужаки. Лучше уж припрятать деньги в надежной Швейцарии или в Лихтенштейне. Сейчас появляются CD с информацией о том, кто хранит деньги в Швейцарских банках и государство покупает эти CD , чтобы найти тех, кто скрыл доход и не уплатил налог. Но в массе людей сокрытие налогов и неуплата налогов не считается грехом.

4

Когда-то Александр Солженицын написал вещь «Жить не по лжи». Солженицын в этом эссе призывал каждого поступать так, чтобы из-под его пера не вышло ни единой фразы, «искривляющей правду», не высказывать подобной фразы ни устно, ни письменно, не цитировать ни единой мысли, которую он искренне не разделяет, не участвовать в политических акциях, которые не отвечают его желанию, не голосовать за тех, кто недостоин быть избранным. Кроме того, Солженицын предлагал самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь всё покрыла, всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!

У меня лежит на столе книжечка Вацлава Гавела, чешского диссидента и первого президента Чешской республики «Попытка жить по правде».

По Солженицыну и по Гавелу получалось, хотя и не прямо, что в СССР, в ЧССР все дела идут в соответствии с ложью и подразумевалось, что есть мир большой и светлый - мир правды, то есть западный мир. Я могу понять Александра Исаевича и его позицию, которая во многом определилась его предыдущей жизнью. Я и сам разделял её в большой степени, поскольку вместе с ним считаю, что неучастие во лжи очень важно.

Я, правда, принадлежал совсем к другому поколению, совсем к другому времени, чем Солженицын и видел мир несколько иначе. Впрочем, после пяти лет проведённых в лагере моё, представление о мире некоторое время было очень упрощённое, чёрно-белое.

Если почитать диссидентскую литературу, то можно убедиться в том, что диссиденты часто не могли понять компромиссы, которые заключали западные страны в переговорах с СССР. Это происходило от того, что они примитивно разделяли мир на две части – одна олицетворяла абсолютное добро, а другая абсолютное зло. Себя они неявно причисляли к носителям высших моральных ценностей. Действительно, диссиденты как люди проявляли часто удивительные моральные качества, чем притягивали к себе симпатии многих людей. Но их примитивная идеология как раз отталкивала, уже поэтому они не могли создать массовое движение. Покрайней мере после распада Союза всякий желающий мог убедиться, что Запад отнюдь не является воплощением абсолютного добра.

Вводить такие понятия как «добро» и «зло» в политику довольно опасно. Но это делается постоянно. Диссиденты были, как правило, были, субъекивно, далеки от реальной политики, хотя они, как и Солженицын, занимали определённую позицию в мировой политической борьбе.

Мне бы хотелось избежать крайностей. Мне бы хотелось писать так, чтобы читатель не попадал в ловушку тех фактов, которые я описываю. Германия не так уж примитивна и однозначна, как она выглядит в описании моей истории. Но и Германия и Запад вообще претендуют на то, что они является воплощением добра и справедливости.

В действительности они преследуют свои узкоэгоистические интересы и не более того и поэтому не имеют морального права, например, нападать на Россию из-за того, что в ней нарушаются права человека. Делают они это не для того, чтобы России и российскому народу было лучше, а для того, чтобы на фоне чужих проблем выставить себя получше.

5

Что сделало Европу Европой? Коротко сказать – поиск истины, стремление к познанию, который невозможно было остановить даже угрозой смерти.

Сохранила ли Европа это стремление к познанию и истине? Я думаю, нет.

Это не значит, что перестали рождаться талантливые люди в Европе, но исчезли условия, при которых они могут развиваться. И, кроме того, потеряна точка опоры, опираясь на которую, можно развививаться. Идеалов нет, хотя ещё осталась память о них. В Европе, как кажется, все проблемы решены. Остался только один небольшой вопрос происхождение финансовых кризисов.

Деньги, власть, могущество всегда были сильными стимулами в действиях людей, но невероятно быстрое развитие науки, технологий и производства породило у европейцев параноидальную мечту об абсолютной власти в этом мире, что и привело к страшным войнам двадцатого века.

В конечном счёте, я не могу сказать, насколько был прав Шпенглер, говоря о закате Европы, но определённый упадок здесь, в Германии, чувствуется. Когда-то говорили, что Германия – страна поэтов и философов. Это в прошлом. Искусство когда-то объединяло народ, укрепляло связи, но и делало людей более свободными.

Сегодня на западе есть работа и развлечения.

Высокая культура развивается тогда, когда высшие слои общества настолько развиты, что способны её воспринимать, нуждаться в ней и, вследствие этого, поддерживать. Но если у власти оказываются люди, чьи интересы сосредоточены только на собирании денег, то они и не интересуются развитием культуры и не поддерживают её. Культура их унижает, поскольку всегда ставит под сомнение наживу как цель.

Упадок философии и поэзии меня не поразил. Времена бывают разные.

Но сейчас выяснилось, что в ФРГ не хватает около 400 000 специалистов, что приносит ежегодный убыток порядка 25 000 000 000 евро. Но, тем не менее, жадные немецкие предприниматели не хотят вкладывать деньги в подготовку специалистов в достаточном количестве здесь, в Германии. Они надеются, что они привлекут специалистов из стран с более низким уровнем жизни, будут платить им меньшую зарплату, чем немцам и выигрывать от этого в двойне. Развивается рвачество. Отхватить сегодня, не заботясь о том, что будет завтра.

Называется это жить по правде?

4

В Советском Союзе было такое неофициальное понятие «телефонное право».

Это означало, что решения по многим проблемам принимались не открыто, а на основании телефонных переговоров, которые не фиксировались, но являлись решающими. Здесь, оказывается, существует такая же практика. К моему счастью Gorny не только зафиксировал содержание своего разговора с государственным секретарём Georgi, но и занес информацию о разговоре в мои акты в ОВИРе. Теоретически здесь все телефонные звонки должны фиксироваться. То есть связываться по телефону беамте имеют законное право, что бы решать дела, собирать информацию. Но государственный секретарь Georgi позвонил Gorny для того, чтобы скрыть намерения правительства выставить меня из Германии.

Премьер-министр Teufel, что в переводе на русский означает чёрт, дьявол, в это же время, когда Georgi позвонил в Филлинген и высказал намерения правительства по отношению ко мне, написал мне письмо. Собственно, это была была короткая сопроводительная записка к копии его письма в правящий президиум во Фрайбурге, с просьбой ещё раз рассмотреть моё дело, но подписанная им собственноручно. Так что у меня сохранился его автограф. Обычно высокопоставленные особы не подписывают письма к простым смертным. Обычно отвечает беамте из аппарата по заданию. Но собираясь мне подложить свинью, Teufel пытался продемонстрировать свое расположение и понимание того, что дело важное и хотел показать, видимо, свою приверженность демократии и правам человека.

7

В связи с этим странно то, что мне вообще предложили работу в институте. Во-первых, ещё существовал СССР и меня поддерживали, по видимому, как предполагаемого противника режима. В то время в Баден-Вюртемберг работало несколько профессоров по системе академического обмена из СССР. Приезжали на полгода, может быть на год и уезжали. Наверное, работают по обмену и сейчас несколько профессоров.

В 1990 году, когда мы приехали, в Баден-Вюртемберг был другой Премьер-министр земли – Lothar Späht. Он оставался на этом посту до 13.1.1991. Министром внутренних дел был при нём Ditmar Schlee, который оставался внутренним министром некоторое время и при Teufel и ушел с этого поста 11.6.92.

На его место пришёл Frieder Birzle, который обо мне ничего не знал. После этого начались наши неприятности.

Телефонный разговор с Gorny состоялся 3 февраля 1993 года , но занесен в акты гораздо позднее, 15 марта. Видимо, Gorny ждал указаний от непосредственного начальника из RP во Фрайбурге. Получив эти указания, он стал соответственно действовать и меня обвинили в нарушении общественного порядка, поскольку я работал, не имея разрешения на работу и так далее.

К тому же начав работу в институте, на основании немецких законов, я значительно ослаблял мои права на убежище. То есть поработав в институте некоторое время, я стал полностью зависим от немецких беамте, так они думали. В этом, видимо, и был ключ к решению проблемы. Так что и это объяснимо.

Я разобрался во всех юридических тонкостях гораздо позже. Но тогда я интуитивно действовал довольно правильно.

8

Сравнивать действия КГБ и немецких беамте против меня, по многим причинам, трудно. Что касается моей научной работы, то немцы, очевидно, в моём случае действовали подлее.

КГБ хотя бы действовало открыто и никого не заставляло плохо говорить о моей научной работе в отличие от правительства Баден-Вюрттемберг.

Я довольно быстро разобрался, с кем я имею дело, но я привык свои предположения, по возможности, тщательно проверять. Поэтому мне удалось только в конце 2001 с достоверностью установить, что я имею дело со средой, которая ко мне враждебно относиться. Моя вина заключалась в том, что я пытался занять в Германии достаточно высокое положение, которое соответствует моей квалификации. А это, как я выяснил впоследствии, тайно возмущало даже некоторых людей, из тех, кто мне вначале помогал. Я хотел стать «профессором», а это должно было раздражать многих.

Я получал бы более высокую зарплату, занял бы более высокое социальное положение, чем эти люди.

Они сами выдерживают сильную конкуренцию. Этот мир не так благополучен, как это видится с первого взгляда. Здесь существует «негативная конкуренция», как я это называю. Это означает не стать лучше, чем конкурент, а помешать ему, чтобы он не обогнал, то есть это общество, в котором расталкивают конкурентов локтями, чтобы их обогнать. Теперь, когда выясняется, что в Германии существует острая нехватка специалистов и в короткое время их можно найти только за границей, дискуссия об иностранцах обострилась и люди стали выражаться более откровенно. И выясняется, что немцы плохо знают себя и неверно оценивают положение Германии в мире.

Самое главное, мне кажется, это то, что немцы испытывают страх за будущее, за своё благополучие. Причём телевидение постоянно поддерживает эти страхи. Мне приходилось в жизни встречать случаи, когда человек испытывал панический страх (из-за КГБ). В страхе люди просто теряют рассудок и могут делать то, что они сами бы осудили при иных обстоятельствах. При различных интервью, которые берут здесь телевизионщики, мне много раз приходилось слышать о том, что те, у кого брали интервью, испытывают страх по тем или иным поводам. Вечный страх, конечно – это страх потерять работу, у предпринимателя – страх разориться.

Но это одна сторона медали. Праворадикализм присущ всем народам, хотя и в разной степени. Обычный человек и не знает, какие права имеет политический беженец. Он не знает, что Германия подписала определенные международные соглашения по защите прав политических беженцев. Но это должны знать политики высокого ранга, и они это знают. От них зависит то, как относится народ к иностранцам вообще и к политическим беженцам в частности. Но в том-то и дело, что немецкая верхушка смотрела и смотрит на всех иностранцев только как на источник дешёвой рабочей силы и постоянно поддерживала в народе отрицательное отношение к иностранцам и внушает страх по отношению к ним. Так легче управлять.

Мне известен один случай, когда одному беженцу за 5 000 немецких марок организовали политическое убежище. Я знаю про один такой случай, но я знаю, что существует система по организации убежища. Беамте тоже об этом знают. Они могут подозревать, что каждый из тех, кто получил убежище, получил его за деньги. Они знают лучше меня, насколько коррумпирована система. И тоже, возможно, ждут взяток. В интернет я читал, что в Англии была тоже организована система получения политического убежища за деньги. Верю вполне. Но ведь эти же люди и поучают нас в вопросах прав человека.

Только я думаю, что они не имеют на это право. Не им нас учить.

На этом я заканчиваю Первую книгу «Очерки о немецкой жизни».

25 октября 2010 года

Фуртванген в Шварцвальде

Германия

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!