|
НАЧАЛО КОНЦА
Вывернутый наизнанку столбик пупка ходил, как поплавок над безумной рыбой,
наворачивающей круги. Волны перекатывались слева направо и, слева же, вздымался
бурун, маленький и остренький, словно рыбка выставила локоток, стараясь
справиться с наворотом очередного круга. Наконец, ей удалось затормозить
движение, и, видимо, сорвалась она с крючка. Боль приутихла, поплавок замер,
локоток убрался вовнутрь. Четыре глаза отпустили последнюю волну, шторм
затих.
Хозяйка живота улыбалась, а ее мужчина осторожной ладонью огладил купол –
атласный снаружи, твердо-живой внутри.
- Пупок уже не спрячется? - спросил мужчина.
- Не спрячется. Он теперь опустится ниже, когда Малыш надумает выйти, -
ответила женщина.
Минут десять Коля и Вита общались со своим первенцем.
- Запомни число, - Вита озабоченно помолчала, - какое сегодня?
- Двадцать первое апреля.
- Зашевелился! Ему надо двигаться. Он так кислород себе добывает! Чем больше
ему будет нужно ветра, тем активнее он будет. Понимаешь?
- Ну, гулять станем, чтобы больше кислорода.
- А ты понимаешь то, – Вита побледнела, – что мы будем гулять снаружи себя, а
он …внутри меня! И вот такие штуки будет выделывать живот. Думаешь, мне это как?
- Да ведь он маленький!
- Пока маленький. Его там все больше, это я – маленькая, а он – растет, и ему
тесно, он локти выставляет, видел? Тебя это умилило. Но – это ему во мне тесно,
это меня он изнутри расталкивает. А ты – умиляешься?!
Вита погладила живот слева внизу, оттуда отозвалось, остренько локоток
выставился. Или пяточка… разве разберешь?
На улице воздух был упоительно сиренев. Душные облака застывали и радовали
глаз концентрированным цветом. Пробегали под ногами красные кошки тюльпанов,
игрушечные барашки гиацинтов.
Ему сладок был воздух, он запах ощутил его и вкус. Обнаружил, что видит
барашка то розового, то другого какого - то, то опять розового. Иных он от
розовых отделил, потому что иных она определила, сказав – фиолетовый, почти
черный гиацинт! - И ему стало душно, его сдавило волной ее страха, от которой
его кожа поджалась, а дыхание прервалось. Он запомнил, что барашек - это еще и
гиацинт, если розовый – сладко, фиолетовый – дышать трудно и холодок по коже. И
он запомнил ее интонации: – почти черные гиацинты звучали как вопль о пощаде,
громкая жалоба, крик о защите.
Второй голос, не ее, а того, который рядом, спасающе и непонятно
произнес:
- Это всего лишь красивый цветок, забудь, не якори фиолетовым себя и малыша!
Забудь.
- Он видит через меня, - сказала Вита. Он внюхивается. Я чувствую. И он
понимает про гиацинты. Он чует мое горе!
- Не мудри. – Успокаивающе сказал Голос, который рядом. Он не может ничего
понимать и чувствовать о том, о чем ты сама уже плохо помнишь.
Малыш мягко тыкался внутри живота, как тычется лбом собака в ладонь.
- Хорошо, - сказала Вита. Ему сейчас хорошо, и когда он не похож на
обезумевшую рыбку, мне тоже хорошо. Он тычется в меня носом!
Он в такой позе, что носом не может, - произнес Голос, который рядом. - Это
не носом, лбом. Головенкой.
И легла на голову Малыша дополнительным и вопрошающим теплом его рука. Сквозь
купол с листком ладони Малыш ощущал мир, в котором его не было. Мир был
странным, в нем быстро и громко двигалось, и все, что было не она, его
продолжающая, было чужим. Посягающим на нее.
Малышу не нравилось, что она часто отвлекалась от него, пропадала среди
иного. Особенно раздражало, когда она сжималась, и где-то глубоко и низко
трогала похожее на нее же. Вроде волосы гладила, но где, куда она тянулась?
Волос было много, и они не были неподвижны, как вверху, а уворачивались, и
влажно прикасались к ее щеке, или колену, остро прихватывая руку. Тогда она
вскрикивала, пугала Малыша обжимающей теснотой, криком сдавливала. Это
называлось « не дергай тигра за усы», так определял Голос, который рядом.
Она отвечала – не может собака вреда мне причинить, собака понимает!
У Малыша постоянно возникали сложности, смысла которых он не понимал.
Например, барашки, которые розовые гиацинты, были сладкие, а фиолетово – черные
барашки были опасны холодным сжатием. Тигр, которого «за усы не дергай», был
собакой « не приносящей вреда», которая «понимает». Почему же тогда она
вскрикивает, руку отдергивая?
Голос, который рядом, не всегда защищал, а делал иногда так, что она
напрягалась, бежала, Малышу тогда становилось тесно, жарко или холодно, он
двигаться начинал, судорожно сопротивлялся ей, плохо реагирующей на Голос,
который рядом. Почему?
С каждым новым днем Малыш все лучше понимал ее, ему нравилось, что она
выбирает места, где много барашков - гиацинтов, облаков сирени и кошек -
тюльпанов, «у них ушки глянцевые, как не у кошек, им жесткой шерстки недостает»,
бормотала, присев на корточки. Эта ее поза тревожила Малыша, он оказывался
близко к месту, где Вита заканчивалась. И тогда Голос, который рядом, звал
ее:
– Мамочка! Мамочка, поднимайся, а то китайчонка родишь!
- Почему китайчонка?
- Потому, что в Китае, – объяснял Голос, который рядом, рожают на корточках.
Над горячим кирпичом! Малыш твои приседания поймет как приглашение, и
заторопится…
- О, - сказала Мамочка, - О! Он тебя слушает! И еще хочет…
- Я? Еще? Я вообще ничего не хочу, - подумал Малыш. – Вы там все двоите, одно
есть одновременно другое, и еще там есть это, волосяное – мокрое - острое,
отчего Она отшатывается, оно сразу тигр и собака, два в одном! Два в одном,
лижущее, кусающее и…перхоть убивающее, оно все понимает! Не хочу я к этому. Еще
чего!
Малыш взбрыкнул протестующе. Мамочка аж присела.
-Ух! – сказала Вита. - Он меня саданул из-за этой собаки. Почему он ее не
выносит? Ник, ты купал Фимку шампунем, два в одном?
- Угу.
- Вот! – сказала Мамочка торжествующе – вот! Малыш не переносит шампунь. Он
будет грязнулей!
- Откуда ты знаешь? Как он может уже что-то не любить?
- А он меня стукает всякий раз, когда речь заходит о Фимке, обо всем, что с
собакой связано. Ни погладить псину, ни шампунь в руки взять. А когда я
облокачиваюсь на подушку с тигром, - вдруг добавила, - и взгляд расширился: – О,
Ник! Он думает, что тигр и собака – одно и то же!
- Не фантазируй, - сказал Голос, который рядом, он же Коля, и Ник, - Малыш
еще амеба, он не думает.
- Так, - подумал Малыш, - я это вообще что-то! Дитя, Малыш, Наш толстенький,
Драчун, Хулиган, Заинька - Солнышко, и вот еще Амеба. Да… этот Ник, Коля, Голос,
который рядом, – полный крези. Она все о нем правильно знает. Что же мне делать?
С ними…
…Когда она ложилась спать, Голос, который Ник, который Коля, Который Голос
который рядом, мешал дышать Малышу, жить Малышу мешал, врывался в нее, входил в
нее, вползал …пока она ему позволяла. Почему - зачем она позволяет, а сама
плачет из-за этого, приминающего его, Малыша, жизнь. Не делала бы она этого с
Голосом, который рядом! Стоит отдалиться Голосу, который рядом, когда вообще
исчезает он, дышится вольно, и она спокойна. Пока о Нике не подумает. Вспомнит о
Голосе, который рядом – и сразу напрягается – Где он, думает, с кем? И так
далее…Кошмар этот Ник. Он нам с мамочкой мешает, мешает.
А Вита…жалеет его. А не меня, не меня? – пугался Малыш.
Особенно раздражало Малыша настойчивое ожидание, которое Ник и Вита
громоздили с утра и до утра последние дни. Время – все чаще это слово врывалось
в Малыша, заставляя сжиматься: «Время пришло! Уже скоро! Не пропустите
время!».
Малыш ощущал время как мамочкин страх. И пугался. Вита тонкую руку
вытягивала, обхватывала запястье колечком пальцев правой руки и говорила,
тревожась, Нику:
- Ну, просунь кулак через колечко!
- Кулак не пройдет, - сокрушался Ник.
- И тогда они возьмут ножницы – чтобы просто разрезать. Без анестезии! – С
ужасом шептала Вика.
- Но ведь не обязательно, - кости у всех расходятся, и у тебя разойдутся. На
два сантиметра! – Успокаивал Голос, который всегда рядом.
- Всего на два!
- Почему ты думаешь, - спросил Ник, - что голова малыша – как мой кулак?
- Потому, - отвечала мамочка, - что ты отец его!
…-Так, - подумал Малыш, - мало того, что Голос, который рядом, это Коля, Ник,
Гад, Любимый, он еще и - Отец! Вот почему он меня поджимает! Наверное, и
дальше…собирается. Что собирается? Что они вообще такое говорят, при чем здесь
моя голова, его кулак, ее колечко, и – ножницы! И ужас, ужас, которым она меня
стискивает, последнее время… Прямо выталкивает.… Ой! Да ты что делаешь!
По-че-му-ууу. Я не хочу, - подумал вдруг отчетливо и спокойно Малыш. Я не хочу
туда, куда она меня выталкивает – к этому Гаду, Отцу, Голосу, который рядом. К
собаке. К ножницам. К горячему кирпичу. Они говорили, вдруг я стану китайцем,
когда наступит время. Я времени не хочу…наступления! Корточки! Пусть не садится
на корточки! На корточки нельзя. Что делает, что она делает!
Вита, присев с трудом на корточки, застегивала босоножек и, удивляясь,
смотрела, как под ним натекала лужица.
- Все. – Сказала она себе. – Все. Это конец.
Медленно, очень плавно поднялась и сказала Нику:
- Вот. – Показала на лужицу.
- Что?
- Началось. Время!
Малыш напрягся:
- Уф! - Себе она сказала: «Конец». Нику: «Началось». А – мне? Что, конец
начался?
Малыш заерзал возмущенно, - мамочка возмутительная трусиха, - ну, началось
что-то, конец, а дальше-то что? Ему – что делать?
Родители его, путаники несусветные, странно себя повели. Она в постель легла.
А он пошел в гараж, машину готовить. Чтобы ее из постели вытащить и в машину
посадить. Зачем? Вот он ведет машину и говорит:
-Родная, раз началось, скоро все кончится, мужайся, ласточка моя, я с тобой,
не бойся, все будет хорошо!
Мамочка вся топорщится, изумляется, то сжимает Малыша, толкает, то затихает
расслабленно, подышать дает. То опять взашей, и дыхание прерывает, и сама не
дышит, а потом вообще сжалась в комочек – не повернуться, не шевельнуться
Малышу.…Малыш противился, упирался, цеплялся за мягкое, но оно, мягкое это,
внезапно твердело и уходило из-под цепких пальчиков. Толкало, опять приминало и
что-то кожу обволакивало, липло, а привычное, теплое и жидкое, исчезло. Удобно и
мокро больше не было, а только страшно, сухо, шершаво, потом темно, и скользко,
и удушливо …
- А-А-А-А удивленно и певуче прокричала Вита.
Ник газ прибавил
- У-У-У-У - тянула Вика…
У Голоса, который всегда рядом, дрогнула рука с тормозом, и угодила по
затылку Малышу.
- Ах, - сказала Вита. – Не бойся, Ник, мы успеем. Но – а почему он больше не
толкается?! Он перестал…!
- Еще чего, - подумал Малыш. Еще чего! Я уже все понял. Не хочу. Я не хочу к
вам, к собаке, которая все понимает, которая тигр, которую можно дергать за усы,
которая пугает. Потом колечко, ножницы, кирпич горячий, по затылку вот уже
дали…Ужас - ужас- ужас - мужественной будь, начало, которое скоро кончится. А я?
Что? Не надо…Мне – туда не надо.
Меньше чем через час окровавленного Малыша вытащили безжалостные осторожные
сильные умелые руки на Божий свет. И Малыш протестующе закричал.
- Вот и все, - сказали руки, - какой горластый! Посмотрите, мамочка, - лихой
казак, с чубом!
Вита увидела орущего лохматого маленького Малыша и вдруг поняла, что он – не
хочет, протестует, скандалит.
- Солнышко, - сказала Вита, - не бойся, - маленький, я тебя всему научу! Ты
только не бойся. Я люблю тебя!
И Малыш узнал ее голос. И поверил ей.
2002, апрель.
Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
|
|