<К Гефтеру >

<О добре и зле>

Я часто нравлюсь людям. Не то, чтобы всем, иной сразу пламенно невзлюбит меня, но, к счастью, те, кто симпатичен мне, обычно отвечает симпатией. Расположение я вызываю сразу, иногда надолго, сравнивая, люди предпочитают меня другим, но… Но! Но через некоторое время чуть ли не каждый уходит. Или начинает конспирировать против меня.
Что в этом удивительного? - долгая дружба явление редкое, а близкие люди чаще всего и становятся врагами. Но поражают быстрота и почти неотвратимость. Поражают, заставляют мучительно сосредоточиться на себе и устрашают.
Да, я человек бесцеремонный. Я слишком часто говорю вещи не из приятных. Да, я скоропалителен, и хватаю через край. Я резок, я мнителен - я вижу изъяны и там, где их нет, где их можно было бы и не заметить, - я перенял нудный, дотошный характер матери, стремящейся везде поставить точки над i. И это неумно, неприятно, я согласен - это бывает и отвратительно. Но кто сказал, что есть люди без недостатков?! Или у меня их чересчур много?
Мне слишком часто пели дифирамбы, чтобы я стал ломаться и кокетничать: да, и у меня есть достоинства! Но по глупой и непреклонной закономерности наши достоинства оборачиваются недостатками. У кого остр взгляд, у того резок слог. Кто видит много, мало молчит. Но у меня не так много достоинств, чтобы породить тьму недостатков! Или немногие достоинства мои утоплены в бездне пороков? Но я не вижу этого! Неужели я слеп, когда обращаю взгляд на себя? В чужом глазу…?
Нет, я думаю, здесь не то. Я думаю, что мы отвыкли - или никогда не умели? - мириться с чужой оценкой. Мы привыкли не исправлять, но скрывать. У нас нет мужества признавать свои дефекты, нам легче дается грим. Но в праве ли мы забывать об этой своей несовершенности? Я думаю - нет. Возможно я делаю излишний упор на это, как обычно, перегибаю палку - но ведь так сложилась жизнь, может быть - история, что мы почти лишены стимулов к совершенствованию. Мы могущественны и рвемся к самоутверждению. Наш комплекс неполноценности толкает нас к самореализации, к поспешности, к властвованию. Чужие укоры возбуждают ненависть, злобу, обостряют страсти. И у нас почти всегда хватает сил (и лазеек, каналов, торных путей!) преодолеть критику, насмешку, скепсис, сопротивление. И в нашем самоуспокаивании, вытеснении, в нашем самоутверждении зреет ужасный мир. Так что же есть, кроме отчаянного критицизма? Этой затравленной ярости, в которой проблески надежды?
Пусть меня не обвинят в слепоте, огульности - есть люди хорошие, есть люди смиренные, есть люди добродетельные. Отсюда индуизм, дзэн, христианство. Я не о тех, в ком смирение паче гордости, - нет, о тех, кто и в самом деле ищет пороки в себе самом и жаждет очищения. Но я не могу не видеть порочности этого круга: терпимость и всепрощение, отказ от сопротивления активному злу активным, энергичным действием ведут к общей деградации - хищники плодятся так, что пожрав травоядных, грызут друг друга. Что им до подвижнического примера! И личное совершенствование, по-видимому, от отчаяния - не индивидуального, частного, но от глубокого всечеловеческого поражения активного добра. Бесперспективность активности, кажется с неизбежностью превращающейся во зло, уже тысячелетия назад толкнули человека к альтернативе недеяния, личного совершенствования. Но и это последнее потерпело поражение!
Да, чтобы остаться незапятнанным, надо заниматься самосовершенствованием, а не лезть в политику. Надо искоренять зло в себе, а не исправлять мир. Зло непобедимо, и прав Померанц, когда пишет об осквернении добра в борьбе со злом. Политика - борьба, активное добро - добро фанатиков с пеной на губах. Нравственная политика - такое же зло, как и иное. И в этом Вы правы - Вы сомневаетесь. Но я ведь и не выбираю Добро. Все дело в иерархии зол. Я человек - и я грешен. И чтобы жить, я должен творить зло. И если я уйду от мира, уйду в пустынь добродетельности, то не торжествующему ли, не безудержному ли злу я уступлю место?¹
Сила примера удивительна. Разве не Христос, не Будда более других принесли в мир добра? Но разве они спасли мир? Разве мир не стоит на грани гибели? И сегодня мало быть распятым. Мир привык к мученикам. Мир устал от мучеников, как устал от праведников. Он равнодушен к ним. Слюни восторга - это пятиминутная дань благодарности за ущекотанные нервы. А дальше… Дальше начинается жизнь.
Есть много путей в мире. Можно расталкивать локтями и давить ногами в поисках места под солнцем. Можно просто жить, без претензий, тихо, скромно, по-доброму, не слишком задумываясь - ибо только не задумываясь, можешь жить в иллюзии добра, негреховности. Впрочем, может быть и не иллюзия, а сама негреховность, которая встречается среди простых людей, чаще старушек, та негреховность, которая приносит светлую радость, но которая, увы!, так мало решает… Это самый благородный и самый благодарный путь, доступный - опять увы! - немногим. И вряд ли доступный обреченным думать.
Можно стать поборником добра. Воином благодетели. В моих глазах мало отличаются ретивые христиане, истовые аскеты, сыроеды и вегетарианцы от революционеров и бунтарей. Будда не желал быть простым крестьянином (или простым кшатрием), Будда желал быть просветленным. В этой гордыне, в самоуверенности проповедников, в этой замашке на совершенство столько же хвастовства и неправды, сколько в обещаниях всеобщей справедливости и вечного счастья.
Я не хочу быть совершенным, я хочу быть просто человеком. Я хочу просто следовать пути, который достался мне в мире. Потому мне нравится Лао-Цзы, который никого не желал учить, никому не желал проповедовать и подавать пример. Лао-Цзы, который с готовностью ответил, но который не унижал себя до наставлений, который не оскорблял себя афишируемым благочестием. Я хочу лишь честно исполнить долг, и если долг понуждает меня творить зло, то я не устранюсь от него, ибо устранение - тоже зло. Вот почему я обязательно вернусь к Бхагаватгите.
Лет десять, быть может больше, назад я определил себе так: каждая эпоха, каждое время по иному требуют быть человеком. Сегодня мы не знаем, как. И все, что могу я, - учиться им быть. Не совершенным. Не Христом. Не архатом. Человеком.
И потому - я выбираю зло.
Я хотел было кончить на этом эффектном, патетическом и эпатирующем восклицании, но мне самому претит поза эпатажа, ибо как не тяжело сдвинуться с веками - куда там! Тысячелетиями! - устоявшихся догм, нарочитый экстремизм противопоставления тоже ложь. Глупо сказать "зло" и заткнуться. Я не собираюсь продаваться дьяволу. Я не желаю пить на брудершафт с Сатаной. Я прекрасно понимаю, что наклонная плоскость принимаемого зла ведет в пучину ада не менее успешно, чем тернистый путь добрых намерений. Я выбираю не геенну огненную, но я отказываюсь от билета в рай. Черт с ней, с нирваной, пусть мне достается сансара, но однако же здесь, в мире, обреченном на зло, я должен, я обязан исполнить свой долг.
Часто говорят: кто будет определять? Вот и здесь: кто определит допустимость зла? Да отстаньте вы от меня, каждый раз хочется крикнуть мне, я не Господь Бог, я не знаю, я знаю лишь, что император Яо был мудрым человеком.
Не нравится.
Я бы мог ответить тем, чем отвечал в Движении: совесть, - однако это шарлатанство, и мне сразу скажут: моя совесть - твоя совесть… Да ведь и движенцы, сталкиваясь с необычным, спрашивают: а определять кто будет? Совесть, видите ли, сама собой не напрашивается.
Вот потому я и говорю - не знаю. Известно - нет ничего страшнее знания. Но кто сказал, что незнание лучше? Все дело в борьбе. Знание отвергает борьбу, борьбу-соревнование. Знание требует сокрушения тьмы, уничтожения неверных. Незнание творит зло, как и знание. Но незнание всегда интересуется результатом. Не конечным! Нет! Ежеминутным, ежесекундным. Незнание - сама обостренность, трепетное внимание, само дыхание. Незнание творит зло. Но оно дает шанс спохватиться. Знание творит добро. Безостановочно и целеустремленно. Вам не страшно угодить под бульдозер добра и знания?
Наверное Вам - страшно. Вот поэтому Вы и спешите не исключить никого. Это не моя идея. Напрасно Вы приписываете ее мне. Это Ваша идея, и я ее принимаю - разве только я не представляю, как ее реализовать. Я говорил лишь о том, что нельзя исключить этих вот или тех. Вы довели это до философского обобщения. Я же, скорее, практик. Меня интересует, нет, не интересует, волнует, трясет бурлящая стихия диалога (полилога - как там еще?) И мне нет нужды бросаться в нее - она клокочет во мне, беспрерывно, всечасно.
Вот эта стихия слепого поиска, выбора своего добра и своего зла, вот это незнание, страх - более - ужас ошибок - вот что понуждает меня не только мучительно страдать, но и изливать свою ярость на других. Мы отвергли недеяние и вступили на скользкую и зыбкую почву. Мы все на ледяной корке - неверный шаг любого из нас может увлечь в пучину всех - виновных и невиновных, робких и смелых, ловких и неуклюжих. Мы все повязаны одной нитью - так как же нам отказаться от ожесточенного спора, от взаимных укоров? Что из того, что время от времени раздаются неверные выкрики? Кричите, аукнетесь!
Мало кто поверит в искренность этой просьбы. Да, правда, мне, как и другим, больно слышать упреки. Незаслуженные - втройне. Как и другие, я буду отбиваться от них. Злость, возмущение, гнев. Ну и что же, что? Я готов в пароксизмах ярости карабкаться на стены - я научился и прощать. Пусть я буду несправедлив в своем гневе, но ведь гнев ускоряет прозрение - пусть простят меня за минутный аффект, если не прав - повинюсь и исправлюсь.
Когда-то, в 71 г., меня познакомили с парнем, который месяца через два совместной работы наконец сказал нечто внятное, не обычные междометия, - в лице его была ярость. Он был неправ, я был глубоко задет и обижен. Но с тех пор он стал мои Другом. И, слава Богу, научился говорить грубости прямо в лицо.
Вот только растерял приятелей… Хотя еще не всех.
Ночь с 7 на 8. 06. 81.

Примечания редактора:

1 Ср. со словами из книги С.Л. Франка "Свет во тьме": "… в деле нашей христианской обязанности ограждать наших ближних и весь мир от зла, облегчать страдания, наша моральная ответственность за реальную эффективность нашей помощи ближним и миру может всегда вынуждать нас прибегать, где нет иной возможности, к мирским способам борьбы, неизбежно обремененным грехом, т.е. вступать на путь… расходящийся с путем внутреннего христианского совершенствования В этой сфере христианский долг вынуждает нас скорее брать на свою совесть грех, чем, блюдя нашу личную чистоту и святость, из-за бездействия оказаться повинным в торжестве в мире зла, с которым мы не вступили в борьбу. Христианин обязан идти на грех в своей внешней борьбе со злом, т.е. в деле ограждения мира от зла, в том случае, если перед голосом совести грех бездействия будет больше греха, связанного с активным противодействием злу". См. также интервью В. Игрунова К. Немировичу-Данченко от 1992.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!