Сейчас на сайте

27 октября 2008 г.

Россия перед вызовами нового миропорядка

Доклад Вячеслава Игрунова на круглом столе. Домашняя заготовка

Когда Глеб [Павловский] предложил мне прочесть лекцию, приуроченную к моему юбилею, я, разумеется, немедленно согласился, но так же немедленно впал в замешательство: о чем, собственно, лекция. По-видимому, Глеба это тоже смущало, поскольку он спросил: «Может быть, посвятить ее текущему кризису?» Разумеется, я не являюсь специалистом по ипотеке или кредитной системе, и не могу рассуждать о реформе валют или рекомендовать те или иные финансовые инструменты для преодоления неизбежной рецессии. Больше двух десятилетий я борюсь против идеологии фундаменталистского капитализма, даже однажды создал политическую партию с такой целью. Однако если меня не слышали прежде, то тем более не станут слушать теперь. Ко мне иногда прислушивались, когда я говорил о политических проблемах и решениях, да и широко известен я  в узких кругах  почти  исключительно, как диссидент, неформал, политик или, по крайней мере, политолог. Наверное, правильно было бы произнести речь на какую-нибудь политическую тему. И, раз эта речь увязана с юбилеем, это должна быть итоговая  речь.

Но, во-первых, моя политическая карьера была полна неудач, и было бы странным, если бы я разыгрывал роль мудреца. Да и политиком я был поневоле. Во-вторых, в практической политике я давно не участвую, и вместо итогового доклада неизбежно получилась бы этакая надгробная речь. Но я ведь жив – и моя голова продолжает работать. Правда, мне интересно вовсе не то, о чем приходилось много говорить в течение последних двадцати пяти лет. Я увлечен темами, которые захватывали меня в те благословенные времена, когда мы познакомились с Глебом. Я думаю, он помнит, что работа, над которой я тогда корпел, называлась «Почему вымирает Homo sapiens?» Эта тема волнует меня и сейчас. Однако было бы еще более странным, если бы я заговорил здесь об эволюционных механизмах, адаптивной иррадиации, генетическом грузе и культуре как изолирующем факторе. К счастью, политика играет немаловажную роль в тех процессах, которые занимают меня, и я решил поговорить, все же, о ней, отталкиваясь от предложенной Глебом темы кризиса. Но говорить я буду не о текущей политике, а о будущем, о чем-то гипотетическом, корни которого, впрочем, уходят в глубокое прошлое.

В последние десять лет я люблю прибегать к одной и той же метафоре – каменной осыпи на горном склоне, ибо политические и социальные процессы повинуются столь же непреложной логике, как и движение масс в поле тяготения. Любые попытки вмешаться в это движение, обратить его вспять, кончаются лишь ускорением процесса, и можно только рассчитывать на деформацию траектории оползня. Но результат предопределен: щебень окажется внизу. Понятно, какую роль могут играть землетрясения. Экономические, социальные и политические кризисы играют роль своеобразных землетрясений в общественной сфере и приближают то, к чему движется общество в рамках стационарной модели. Разве что потери при этом бывают более болезненными. Наблюдая за развитием текущего кризиса, не перестаешь удивляться, с какой ясностью реализуются долговременные тенденции в сегодняшних решениях.

Если совсем недавно французские политики приходили в ужас от возрастающей роли Китая, то теперь Николя Саркози выражает надежду, что страны Юго-Восточной Азии возьмут на себя роль мотора мировой экономики. Еще вчера пропагандистская кампания, направленная против роста китайского импорта, охватывала едва ли не всю Европу и приобретала черты истерики, то сегодня лидеры стран с мощнейшей экономикой бегут наперегонки, чтобы расширить экономическое сотрудничество с этой страной. Если раньше США, мировой банк и МВФ диктовали условия едва ли не всему миру, то теперь для разрешения кризиса собирается ведущая двадцатка, где доминирование Америки и даже Запада в целом вовсе не безусловно. Если в начале кризиса возникали опасения, что национальные правительства в Европе начнут защищать собственные экономики в индивидуальном порядке, то уже видно, что налицо некоторая координация действий, свидетельствующая в пользу европейского единства¹, а на словах и вовсе есть понимание, что выход из кризиса может быть только совместным.

Таким образом, я хотел бы подчеркнуть два этих момента, прежде чем говорить о других. Главными тенденциями современного мирового устройства являются:

- перераспределение экономической мощи и экономического влияния в пользу новых гигантов, и в первую очередь, Китая;

- мощные интеграционные процессы, которые не только поставили во взаимозависимость большую часть экономик мира, но и обеспечили успех региональной интеграции, особенно заметной в Европе. Я говорю пока об экономических основах, хотя этим далеко не исчерпываются интеграционные механизмы.

Поскольку экономические факторы хорошо известны, постоянно обсуждаются, я хотел бы остановиться на иных процессах глобализации, тем более что, возможно, я не являюсь ключевым экспертом в экономической сфере. Прежде всего, я хочу рассмотреть последствия демографических сдвигов, и в этом вопросе, как и в других, я не могу претендовать на полное описание картины, но буду сосредоточиваться на показательных примерах, чтобы изложить свою версию вырисовывающихся тенденций.

Известно, что для поддержания экономического развития и социального благополучия Европа вынуждена будет принимать по одному миллиону иммигрантов в течение ближайших 15-20 лет. Лично я думаю, что это число будет заметно больше, даже если исключить из него нелегальную миграцию. Аналогичные тенденции характерны и для Соединенных Штатов, и для России. Причем масштаб бедствия – я имею в виду дефицит трудовых ресурсов – в России ничуть не меньше, чем в Германии или Италии. Кто эти иммигранты? Прежде всего, выходцы из исламских стран Азии и Африки. Если говорить только о них, то я полагаю, что наплыв иммигрантов-мусульман будет существенно влиять на социальную атмосферу и картину культурного развития. И не только потому, что с увеличением процента мусульман в том или ином обществе происходит их обособление, «геттоизация», отсюда очевидные социальные диспропорции и концентрация конфликтности. К сожалению, будет сказываться дисбаланс в сторону неквалифицированной рабочей силы, в то время как Европа будет все более нуждаться в квалифицированных кадрах. Мусульманские гетто, не будучи в состоянии стать источником соответствующего предложения, не закроют необходимости в дополнительных каналах иммиграции, но зато станут источником дополнительного социального бремени.

Главное заключается в другом. Европа (и Соединенные Штаты, пусть и в менее острой форме) станут ареной нового вызова, а именно евроисламизма. Я хочу привести здесь частный пример. Несколько дней назад в метро я услышал, как мужчина, вполне себе средней русской наружности, обратился на непонятном мне языке к молодым ребятам восточной наружности. Те промолчали. Вопрос был повторён. Реакции никакой.

- А, не понимаете! Вы все теперь русские! – и в этом «вы все теперь русские» звучало столько презрения, что это поразило даже меня, много слышавшего и видевшего в жизни. При этом, замечу, русский язык мужчины был абсолютно чистым – я бы ни за что не подумал бы, что он не природный русак.

Так вот, неприязнь к принимающему обществу, принимающей культуре тем распространенней, чем более массова иммиграция. И она характерна, как кажется,  для всех этнокультурных групп. Но если в первом поколении сирийцы, алжирцы, нигерийцы и пакистанцы связывают себя со своей исторической родиной, то их дети, родившиеся в Великобритании, Испании, Франции, Германии, чисто говорящие по-английски, по-испански, по-французски, по-немецки, неизбежно должны воспринимать себя как общность. Тем более что отрицание этнических различий в исламе заложено изначально. Ислам становится матрицей интеграции, и это требует повышенное внимание к нормам ислама и его чистоте. Так же, как в Пакистане, который выстраивал себя как мусульманская нация в противовес индуизму, в Европе должно вырасти мощное исламское движение, паневропейское или всемирное по своим целям. И если учесть, что ислам не допускает подчинения мусульман иноверцам и видит конечную цель в установлении ислама во всем мире (ислам является религией объединения, единства и единой общности во всем огромном мире), то с неизбежностью нас ждет профетическое движение, направленное на установление мирового халифата. И чем выше интеллектуальный уровень иммигрантов, тем с большей вероятностью они будут содействовать движению в этом направлении.

Впрочем, развитие ислама в Европе может пойти также  и по другому пути. Современная Европа представляет условия для реформирования ислама в не меньшей степени, чем Индия и Иран, где возникли такие синтетические религии, как сикхизм, бахаизм и ахмадийя. Мне кажется, что европейцы имеют возможность содействовать такому ходу развития, но сегодня не видно, чтобы эта проблема была осознана и совершались шаги в этом направлении. Но и такой процесс с неизбежностью будет оказывать давление на систему ценностей европейцев, на их образ жизни, включая трансформацию политических систем.

Таким образом, я хочу высказать еще один промежуточный тезис:

Одной из важнейших проблем для Европы становится исламский вызов и при этом именно Европа может превратиться в центр мирового исламизма.

При этом я исхожу из того представления, что в других частях мира, особенно Пакистане, пассионарность исламского обновления будет нарастать, увеличивая мировую нестабильность. Учитывая это, Европа должна искать союзников в исламской среде, там, где отсутствует комплекс неполноценности или, по крайней мере, он минимален и есть возможности его компенсации. Я не достаточно сведущ в обсуждаемом вопросе, поэтому могу сильно ошибаться, однако я пока не вижу ни одной страны, способной сыграть роль лидера исламского мира и предложить спокойную модель взаимодействия с миром христианским, кроме Ирана. Иран, страна с самой древней из сохранившихся культур, гордящаяся своим историческим прошлым, не нуждающаяся в гальванизировании исламской пассионарности, единственная из великих стран ислама способна ощутить себя соучастником строительства многоконфессионального мира. Взять на себя роль лидера ислама в новом мировом порядке, предполагающем партнерство культур и народов, вот, на мой взгляд, неартикулируемая цель иранского общества. В каком-то смысле Турция претендует на ту же роль. Но секулярный характер турецкого государства, слишком афишируемая ориентация на Европу, слишком глубокое сотрудничество с США делегитимизируют эту страну в глазах правоверных. Если же исламизация Турции станет реальностью, то тогда эта страна, скорее, станет источником опасности, которая всегда возникает в условиях реакции, тем более религиозной.

Сегодня задача Запада, а я включаю сюда и Россию, не загонять Иран в угол, не ставить его в унизительное положение, которое делает ислам агрессивным, а, напротив, пригласить Иран в пул держав, принимающих решения. То же, что делают сейчас с Ираном, не может не вызывать возмущения. Это говорю я, русский человек, а как же чувствуют себя иранцы, да и мусульмане вообще? Почему Иран, стремящийся к ядерным технологиям, бесконечно убеждающий Запад в том, что желает ограничиться мирными технологиями, должен подвергаться давлению и открытым обвинениям в неискренности? Да еще со стороны кого? Судьи кто? Иран не вел захватнических войн на протяжении, пожалуй, двух столетий. А его гонители еще недавно вели войны за передел мира, устраивали геноцид целых народов, уничтожали мирное население, чтобы сломить дух солдат противостоящих армий и сбрасывали на детей и стариков атомные бомбы. И они же обсуждали возможность применения тактического ядерного оружия для уничтожения Ирана. Да и почему, собственно, Иран должен оправдываться перед Великобританией и Россией, еще недавно деливших иранское наследие? Или Соединенными Штатами, которые постоянно демонстрируют не только в высшей степени эгоистическую, но и в высшей степени безнравственную политику?

Политика в отношении Ирана должна быть радикально пересмотрена. Следует отказаться от любой угрозы применения силы. Следует вступить в переговоры не о прекращении ядерных разработок, а о сотрудничестве в этой сфере. И следует сделать ставку на Иран в межконфессиональном диалоге и в поисках предотвращения столкновения между исламским миром и западным обществом. Давление на Иран бесперспективно. Это страна с огромным населением – во всяком случае, по европейским масштабам, - при этом с огромным накопленным социальным капиталом, обеспечивающим этой стране высокую динамичность при сохранении национального единства и стабильности. Иран обладает огромным потенциалом сопротивления и всеми предпосылками для быстрого научно-технического и технологического взлета. И самое главное, в случае конфликта Запада с Ираном, этот последний обладает невероятными возможностями для исламской мобилизации и создания тотальной угрозы стабильности европейскому обществу. Напротив, сотрудничество с Ираном, к которому так стремится народ этой страны, обещает относительную стабилизацию в клокочущем котле исламского возрождения и дает шанс на поиск взаимоприемлемых решений и интерпретаций Корана.

Иранская проблема высвечивает еще одно явление современности, которое не может не вызывать самого пристального внимания. Я уже говорил о своем недоумении относительно того, почему Иран должен оправдываться по поводу строительства атомной станции в Бушере или своих программ по обогащению урана.  Существует никоим образом недоказанное мнение о стремлении Ирана к обладанию ядерным оружием. Я не хочу сейчас обсуждать, является ли это реальностью или действительной угрозой чьей-либо безопасности. Я хочу отметить ответ крупного американского специалиста в области разоружения и нераспространения ядерного оружия Роберта Джозефа на вопрос о том, почему Соединенные Штаты не предпринимают никаких шагов в отношении Пакистана или Израиля, имеющих уже ядерное оружие. Ответ был поражающе прост: Израиль давно имеет ядерное оружие и это никого не беспокоит. Очень характерный ответ. Я не думаю, что ядерное оружие Израиля не беспокоит, например, Сирию. Или тот же Иран. Или еще ряд стран, имеющих проблемы с Израилем. Однако их обеспокоенность не имеет значения. Они не входят в пул тех, чье мнение имеет значение, они никто. Группа сильных стран вправе самостоятельно решать, чья безопасность имеет значение, а чья – нет. Кто может защищаться от подавляющего превосходства гегемонов, а кто нет.

Это нельзя назвать иначе, как доктриной ограниченного суверенитета, проявившейся особенно ярко в дни энергетического кризиса 1973-74 года, когда американцы готовили десант на нефтяные поля Саудовской Аравии, чтобы не дать задушить Запад рукой нефтяного голода. И с этой доктриной, в принципе, согласны все ведущие страны мира. Следовательно, можно полагать, что даже если Ирану удастся сломить сопротивление и довести свои программы до конца (а я думаю, что, скорее всего, так оно и будет), то это не помешает в дальнейшем лидирующей группе консолидировать свои интересы и выступать по отношению ко всему миру, как законодателю глобального порядка. Этот круг будет расширяться и видоизменяться. В него войдет и Иран и еще несколько стран. Возможно, их будет 12-15. Но именно они будут определять границы возможного.

Но постольку поскольку такой порядок станет возможным, постольку поскольку роль государств в экономической жизни будет возрастать, поскольку экономики будут интегрироваться, следует ожидать проявления метагосударственного регулирования мировой экономики. При этом я хотел бы сказать о том, что такое регулирование в некоторых отношениях будет принимать черты мобилизационного характера. Что это значит, и чем это вызвано?

Во-первых, мы уже существуем в условиях сокращающейся ресурсной базы для экономики. Во-вторых, мы вступаем в фазу ускоренного разрушения среды обитания и сокращения видового разнообразия, а, значит, и устойчивости биосистемы в целом. В-третьих, перераспределение ресурсов и сфер влияния, а также идеологические вызовы на фоне стремительных демографических перемен сделают мир крайне нестабильным. Выход из складывающейся ситуации не может быть найден в хаотическом некоординированном поиске, но требует выработки совместной стратегии и солидарных усилий. Я полагаю, что без принуждения к солидарности не обойдется. Сербия, Северная Корея, Косово, Афганистан, Сомали… это только наиболее упоминаемые эпизоды движения к очерченному порядку. Так что следует ожидать выстраивание мировой авторитарной пирамиды, которая покончит с идеями национального суверенитета, невмешательства и прочими священными коровами Вестфальской системы.

И еще о двух темах, связанных с предыдущими, я хочу сказать несколько слов.

Как я уже говорил, ускоренная иммиграция в страны Европы создает предпосылки для роста социальной и, в конечном итоге, этнокультурной напряженности. Смягчение этой проблемы может быть найдено, в частности, и через привлечение китайских иммигрантов, способных заполнить вакансии, требующие высокой квалификации. Разумеется, здесь есть место и для иммигрантов-индусов, которые безопасней для Европы, чем иммигранты-пакистанцы. Но для простоты я буду говорить только о китайцах. Итак, Европа должна разработать программы, предусматривающие ускоренную адаптацию китайских мигрантов и создать для них привлекательные условия. Кроме того, превращение Китая в ведущую экономику неизбежно приведет к значительному распространению китайских бизнесменов по всему миру. Сегодня пять миллионов американцев, работающих за рубежом, оказывают гигантское влияние на политические процессы в других странах Можно говорить об американской сети, опутывающей мир. У нас чаще говорят о Вашингтонском обкоме. Но хуацяо уже сейчас больше 50 миллионов человек и одни держат под контролем экономики нескольких азиатских стран. Огромно количество новых мигрантов, а с усилением Китая китайская диаспора приобретет новое могущество. И эта сеть будет способствовать окончательному перемещению центра экономической власти из Соединенных Штатов в Китай. Уолл-стрит середины века будет находиться где-нибудь в Шанхае. А, учитывая и китайскую политическую мощь, на которую сегодня мало кто обращает внимание, поскольку плохо понимают отличие китайской дипломатии от дипломатии западной, превратит Китай в центр мира (где, кстати, Китаю комфортно находиться в силу исторической традиции). А Европа и США будут, в известном смысле, экономиками-спутниками, пока не превратятся в китайскую периферию.

Если эта картина хоть сколько-нибудь отражает тенденции, я хочу задать два вопроса:

Где в этой картине мира место России? – и

Позволит ли радикальное изменение культурного рисунка общества организовывать западные страны по устоявшимся шаблонам европейской демократии?

Прежде всего, о демократии. В крупных западных странах демократия все более и более принимает вид манипулятивной игры. Это, в сущности, процедура для элит, но с апелляцией к некомпетентной массе, что и вызывает снижение стандартов принимаемых решений и стратегий. В мире конфликтов такое государственное устройство опасно и неэффективно. Появление значительного нового этнокультурного компонента усилит неэффективность распространенных сейчас форм демократии и потребует пересмотра подходов к этой религии современности. Россия тоже не должна бессмысленно повторять мантры о демократической панацее и искать свою форму государственности, адекватную вызовам современности. Я при этом понимаю, как опасно в России произносить эти слова, поскольку у нас альтернативой демократии является либо авторитаризм, либо хищническая олигархия. Они еще страшнее демократии, но это не значит, что демократия излечит нас, поскольку демократия содержится не в законах, а в культуре общества. Там, где демократию вводили под воздействием идеологического обаяния, мы видели множество проблем, которые охотно решали при помощи отказа от демократии при вящем благословении Запада. Критические вызовы современности наряду с изменением доминантной системы координат потребуют и облегчат выработку новых форм организации общества.

И, наконец, о России. Россия сегодня обладает великолепными возможностями вписаться в завтрашнюю картину мира. Она не растеряла вполне своих козырей на всем постсоветском пространстве, да и даже за его пределами сохраняет некие реликты влияния. Она обладает минеральными и не только минеральными ресурсами. Которые в состоянии доставить средства для модернизации общества и экономики. Она занимает идеальное геополитическое место на карте между Китаем и Европой, межу Европой и исламским миром. Если Россия будет активно конструировать будущую мировую архитектуру, у нее есть шанс оказаться в лидирующей группе стран, стран-законодателей. Но для этого надо как можно быстрее модернизировать свою экономику, создавать государственные программы развития хай-тека и в ускоренном порядке инвестировать средства в образование и науку. Разумеется, и политическая жизнь должна быть либерализована.

Если всего этого не сделать, раньше или позже Россия окажется на периферии нового мира, в лучшем случае окажется сырьевой базой и территорией транзита на пространстве единого экономического континуума Азии и Европы. Со сверхдоходами от ресурсов можно, конечно, неплохо жить. Однако это относится к узкому слою экономических элит. Все остальные граждане окажутся париями в новом мире, а русская культурная традиция растворится незамеченной в глобальной цивилизации.

1 Об этом см. также в статье А. Минеева "Как кризис стал базисом" (Новая Газета, 16 октября 2008 г., № 77)

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!