Сейчас на сайте

Эдуард Зильберман. Между 1970 и 1972 гг.[1]

МИФ О ВЕСТЕРНИЗАЦИИ ЯПОНИИ

 

Кое-кто из историков утверждает, что смысл истории – в переменах. Другие усматривают её в непрерывности традиций. Пожалуй, правы и те и другие, в особенности, когда речь идет о Японии. Изменения здесь на лицо: они прослеживаются во всех сферах жизни нации. Однако непрерывность традиции всегда была и надолго останется внутренним механизмом, составляющим сущность японского образа жизни.

Какой-то японец сравнил однажды свою родину с бамбуковой тростью, отделанной сталью и обернутой в пластик. Пожалуй, это удачный образ. Чужестранцу, прежде всего, будет бросаться в глаза яркая обертка, так услужливо имитирующая национальный колорит Японии. Все здесь выглядит точь-в-точь как на Западе. Но внутри, непременная, неизменно сохраняется бамбуковая сердцевина.

Многие европейцы и американцы, посещающие страну, видят в ней первую, по-настоящему «вестернизированную» азиатскую нацию. Это объясняется удивительной способностью японцев в тонкостях копировать западный образ жизни и мыслей. Кажется поразительным, как быстро сумели они превратить недавно ещё феодальный политический и социалистический строй в образцовое, на первый взгляд, демократическое общество. Усилия этих людей по созданию первоклассной по организации и производительности экономики внушают невольное уважение. Перемены, которые пережила Япония за какую-нибудь сотню лет, столь разительны, неисчислимы, что многие на Западе всерьёз полагают, будто изменились и сами японцы – в такой степени, что уже ничем не отличаются от нас и остаются жителями азиатской страны разве что в силу географической случайности. Увы, впечатление это – иллюзорно и поверхностно. Жизнь японцев, в её глубине, по-прежнему складывается под влиянием идеалов, этических норм, обычаев и институтов, восходящих к основаниям японской культуры и истории. Американцы и европейцы из факта использования японцами достижений западной цивилизации ошибочно заключают, будто это должно повлечь за собой пересмотр японской системы ценностей. Подобный подход явно не учитывает избирательный характер всех японских заимствований. Более того, при этом недооцениваются творческие способности японского народа, который, как правило, взяв у западного образца его форму, стремится воплотить в ней сугубо национальное, японское содержание. Японцы переделывают все то, что заимствуют – сами же при этом меняются мало.

История показывает, что новшества, возникшие внутри данного общества, всегда оказывают на него гораздо более продолжительное и глубокое влияние, чем заимствования со стороны. Поэтому, при всем разнообразии действующих в настоящее время в Японии культурных тенденций внутреннего или внешнего происхождения, неверным было бы утверждать, что основу японской культуры образует смешение признаков западной и восточной культур, скорее даже с преобладанием первых. Япония по существу своему осталась все той же чужеродной Западу и на него не похожей.

Можно указать на несколько причин распространенного, но ошибочного мнения об усиленной «вестернизации» Японии. Всем нам в какой-то мере свойственен этноцентризм, и мы судим о событиях и фактах зарубежной жизни в привычных понятиях и картинах своей собственной культуры. Мы склонны замечать у японцев в первую очередь то, что кажется знакомым. Нам кажется, будто легче достичь взаимопонимания с людьми, одетыми на наш манер, живущих в таких же домах, владеющих такими же манерами и автомобилями, что и мы сами. Японцы же, со своей стороны, охотно поддерживают у иностранцев иллюзии в таком роде. Разговоры о модернизации, индустриализации, вестернизации – излюбленная тема для многих японцев, стремящихся «угнаться» за Западом. Чужестранцам, которые только об этом и слышат и читают повсюду, в правду может показаться, будто Япония становится «западной» страной.

Непременной принадлежностью реквизита японского национального театра Кабуки является куромаку, то есть «черный занавес». Попытаемся же отдернуть занавес, скрывающий многие потаенные механизмы, действующие в глубинах японской жизни, делающие её странной и не похожей на нашу. В результате мы убедимся, что японцы не только не собирают сменять свой национальный характер на западный манер, но, напротив, скорее стремятся упрочить систему традиционных ценностей и неповторимую организацию народной жизни.

Пожалуй, для наших целей можно ограничиться немногими аспектами политической, экономической и социальной организации японского общества, лучше всего отражающими истинный характер японского образа жизни. Что касается искусства, литературы, театра, музыки и многих других областей культуры, то здесь следование традициям не выглядело бы столь удивительным.

ПРАВЯЩАЯ ЭЛИТА. Лучшую характеристику системы управления в Японии дает, пожалуй, меткая пословица: «Отряд властителей верховных страною правит полюбовно».

«Отряд властителей верховных» – это элита, включающая высших правительственных чиновников, представителей деловых кругов и политиков, а также избранных представителей интеллектуальных кругов и лиц, пользующихся особым престижем. Они задают тон в любой сфере жизни японского общества – в политике, дипломатии, экономике, просвещения. Трудно указать на какое-либо образование в политической жизни Запада, которое понимало бы японскую правящую элиту. По-видимому, это связано со своеобразным представлением о том, что такое нация. Понятие о современном западном национальном государстве основывается на политических теориях и институтах, возникших за последние триста лет. В Японии же образ нации, как большой семьи, возник еще в те отдаленные времена, когда отдельные семьи составляли роды, роды – племена, понимавшиеся как своеобразные большие семьи. Японский социальный строй, основывающийся на синтоистской религии и конфуцианской философии, выводится скорее из персоналистических представлений и интуитивных чувств, чем из понятий общественного договора и разумной организации. Японское общество по своей природе авторитарно, а не эгалитарно, и ориентируется оно на группу, а не на индивида. Кроме того, ввиду островного положения страны, японское общество отличается исключительной этнической одаренностью.

В Японии, этом государстве-семье, император играет роль отца, первосвященника синтоистской религии, высшего авторитета в этических и эстетических вопросах. Он – источник политической законности и символ национального единства. Но сам он не правит непосредственно. Правящая элита – «старшие братья» в семье-государстве берут на себя всю ответственность управления и заботы о благоденствии простых людей – «малых детей» в этом своеобразном семейном укладе. В идеале правящая элита обязана поддерживать общественный порядок, являя образцы благоволения и отеческой заботы. Народ же, в свою очередь, должен выказывать ей почтение и быть послушным. Все японцы связаны чувством лояльности, во-первых, по отношению к императору, во-вторых, друг к другу. И не смотря на все внешние изменения, в современной, индустриальной Японии такой взгляд принимается как естественный, правильный и достойный.

Сегодняшняя элита является прямой преемницей правящего класса старой Японии и олигархии эпохи Мэйдзи (период после реставрации императорской власти в 1868г.). В результате медленного своего расширения, она включила в себя верхи бюрократии, представителей военных, деловых и политических кругов. Современная бюрократия, будучи старейшей из трех основных групп элиты, по-видимому, лучше других сохранила традиционные японские ценности. Японский чиновник в каком-то отношении родственен старокитайскому мандарину. В своей деятельности он руководствуется конфуцианским этическим учением о природе власти, о благоволении отеческой ответственности. Высшая бюрократия несколько утратила окружающий её прежде ореол почти религиозного почтения, и нынешние чиновники не считают себя более слугами императора.

Правительственная служба всегда обеспечивала высокий престиж в японском обществе, и это привлекало в ряды бюрократии наиболее одаренных людей. Чиновники получали всестороннее и глубокое образование, как общего, так и специального характера. Интеллигентность, вышколенность, престиж – все эти качества придают высшим чиновникам особый вес и особую роль в механизме принятия решений, как правило, вполне заслуженную. Иностранным дипломатам, вступающим в официальные переговоры с высшими правительственными чиновниками, на своём опыте пришлось убедится, что на такие переговоры следует являться во всеоружие, ибо им придется встретится с целым штатом квалифицированных экспертов, располагающих самой свежей и исчерпывающей информацией и весьма искусных в аргументации. В дополнение ко всему сказанному, необходимо заметить, что, в согласии с обычаем и законом, высшая бюрократия наделена правом независимых политических действий, то есть по своему усмотрению может менять существующие политические и экономические решения на более соответствующие интересам страны. Бюрократия обладает такой широтой власти, что редко какие сферы японского общества оказываются незатронутыми её влиянием.

Жизнь японских деловых кругов также уходит своими корнями довольно глубоко в национальные традиции. Предками современных представителей большого бизнеса являются выходцы из купеческого сословия, сформировавшегося во вторую половину периода Токугава (ХVIII - 1-ая половина ХIХ вв.), а также самураи, ставшие после Реставрации Мэйдзи промышленниками, банкирами и торговцами. Особую независимость и силу приобрели деловые круги в послевоенный период, в процессе реконструкции разрушенной войной экономики и последовавшей тотальной индустриализации хозяйства страны. Финансисты, промышленники и торговцы располагают властью, поскольку удерживают ключевые позиции в экономике. Японский бизнесмен, как это вообще характерно для любой полукапиталистической экономики, работает ради дохода. Но мотивирует он свою деятельность тем же принципами конфуцианской этики, что и правительственный чиновник. Он отвечает перед держателями за эффективность и доходность проводимых операций, но в то же время испытывает чувство ответственности по обеспечению благосостояния нации в целом. Он сотрудничает с правительственными чиновниками и политиками в принятии решений, представляющих максимальную выгоду для страны, даже если то или иное решение не приносит непосредственной выгоды ему самому. Ведь бизнесмен унаследовал традиции долга от самурая, ставшего предпринимателем сто лет тому назад и привнесшего в «дело» свою этику. Отложив в сторону меч и усевшись за счеты, люди изменили свой образ жизни, но строй мышления остался тем же.

Третья крупная группа в современной элите – профессиональные политики из правящей консервативной партии. Эта группа самая молодая, традиции её наименее глубоки, и именно здесь возникают самые серьезные трения при попытках применения на японской почве западных образцов. Однако политики являются наименее влиятельными членами правящей элиты, потому что у них за плечами нет достаточного авторитета власти. Кроме того, политики зависят от бизнесменов, субсидирующих их деятельность, и от высшей бюрократии, которая может вмешиваться в их решения. Сила политиков – в законодательном контроле над деятельностью правительства и в контроле над общественным мнением через депутатов парламента. Многие опытные послевоенные политики сами являются выходцами из высшей бюрократии и деловых кругов и сохранили личные связи, которые используются ими как каналы влияния.

Особое положение в правящей элите занимает группа интеллектуалов. Согласно конфуцианской этике, сэнсэй, или учитель, всегда пользовался высочайшим уважением. К его советам прислушивались, его мнение часто считалось непререкаемым. Нынешний интеллектуал обязан моральной ответственностью использовать свои знания на благо общества. Круг интеллектуалов не ограничивается университетскими преподавателями, но включает еще две других категории. К первой относится дзъёгенс, или “умудренный” – лицо, не имеющее себе параллели в западной традиции. Нередко такое лицо обладает высшей квалификацией в какой-нибудь узкой области: оно подает советы в частном порядке либо же возглавляет небольшой исследовательский институт, также финансируемый из частных источников. Ко второй категории интеллектуалов относятся журналисты: издатели газет, журнальные обозреватели, писатели по специальным вопросам. С ними консультируются в период принятия решений относительно состояния общественного мнения.

Общественное мнение, которое на Западе бывает зачастую эффективным, хоть и не явным фактором, определяющим правительственную политику, в Японии остается довольно неопределенным и оказывает не значительное влияние при принятии важных решений. У японцев существует исторически сложившаяся привычка полагаться на власти предержащие, которым дозволяется действовать, как они сочтут нужным. Впрочем, все имеет свои пределы, и правящая элита хорошо знает эти пределы. Весьма сомнительно, чтобы какой-нибудь лидер на сегодняшний день рискнул предложить принять участие в заморской военной авантюре: столь велики антивоенные настроения в народе.

Правящая элита Японии почти целиком сосредоточена в Токио. Размеры элиты определить трудно, потому что она начинается с четко очерченной верхушки и постепенно сливается со слоем людей более низкого социального положения. По грубым оценкам, она насчитывает около трех тысяч человек, среди которых почти нет женщин. В возрастном отношении элита в основном состоит из людей от 50 до 60 лет, хотя ключевые позиции принадлежат лицам старше 60.

Правящая элита по существу объединяет в себе функции мозгового центра, законодателей образовательных норм и верховного судьи в вопросах нравственности. Любой японец, даже самого низкого происхождения, может добраться до элитных верхов, если начинает своё восхождение достаточно рано, будет следовать предписанному пути и докажет свой конформизм по отношению к системе, в которой он движется. Люди знатного происхождения и высокого знатного положения, не обладающие достаточными способностями для эффективного продвижения, всегда имеют возможность удовольствоваться какой-нибудь синекурой. То же самое, относится к людям из зажиточных семей и сыновьям бизнесменов. Правящая элита более не является аристократической организацией, хотя влияние знатных семей продолжает оставаться чувствительным. Однако это влияние определяется заслугами аристократов, а не их пышным титулам.

Пути продвижения индивида в социальные верхи жестко очерчены. Наибольшее, почти исключительное значение придается образованию. Очень важен соответствующий выбор начальной школы. Решающий шаг – сдача общеобразовательных экзаменов и поступление в специальную школу для привилегированных. Второй рывок – очередные экзамены и высшее учебное заведение, окончив которое можно рассчитывать на поступление в один из государственных или частных университетов, а это уже верный залог того, чтобы стать бизнесменом или правительственным чиновником. Вершину образовательной иерархии образует Токийский университет, а в нем – факультет права. Весьма примечательно, что все образовательные учреждения, за исключением частных университетов, являются общедоступными: к экзаменам может быть допущен любой человек. Это с удивительной силой подхлестывает честолюбивые помыслы юношей, более того – их родителей. Популярное родительское наставление перед экзаменами гласит: «По четыре часа в сутки спать будешь -пройдешь, по шесть – провалишься».

Правящая элита Японии, как и любая другая элита в мире прочно связана формальными, зримыми организационными узами. Но, кроме того, существует еще тайные, незаметные связи, характерные только для этой страны. Японцы с предельной заботой относятся к налаживанию густой сети персональных отношений, от которых всецело зависит их собственное положение в социальной структуре. Личная преданность и персональные обязанности считаются главными добродетелями. Ими определяются все тонкости поведения человека в семье, на работе, в школе, во время отдыха. Все члены элиты имеют определенные обязательства по отношению к императору и двору, к своим семьям, а через членов семьи – к другим, более далеким родственникам, к своим школьным товарищам, к деловым партнерам и сослуживцам, – короче говоря, к широкому кругу людей, с которыми они оказываются связанными тем или иным образом. Для налаживания личных отношений существует официальный регистр, так называемый инсэки, где указывается какого рода отношения связывают многих выдающихся людей. Примечательно, что все три последних премьер-министра были дэси, или протеже покойного премьер-министра Иосида Сигеру. Киси Нобусуке и Сато Эйсаку – братья, причем Сато был усыновлен семьей жены с целью продолжения рода.

Важным элементом, обеспечивающим стабильность, даже жестокость социальной системы, является японский обычай пожизненного трудоустройства. Молодой человек, окончив университет и сдав экзамен на должность, поступает на работу в корпорацию или правительственное учреждение. Здесь он остается навсегда и не сменит места работы, невзирая на самые выгодные предложения. Он считает необходимым хранить верность своей организации точно так же, как самурай был верен даймё, своему феодальному сюзерену. В свою очередь, организация должна проявлять отеческую заботу о служащих. Никто не может быть уволен – разве что если совершит преступление или окажется замешанным в крупный скандал. Все люди, поступившие на службу одновременно, равномерно продвигаются по служебной лестнице, причем темы продвижения во всех организациях устанавливаются примерно одинаковыми. В результате все служащие одного возраста, как правило, знакомы друг с другом еще со школьной скамьи, делают карьеру параллельно, и лишь на верхних ступенях иерархии становится заметной некоторая дифференциация. Наиболее удачливые и способные попадают, наконец, в элиту.

Чтобы не сдерживать продвижения молодых, обычай предписывает выходить в отставку в возрасте 55 лет. Это правило не распространяется на директоров и вице-президентов компаний, однако обязательно для высших правительственных чиновников и крупных бизнесменов. Но чтобы их таланты не преподали зря, элита часто прибегает к их неформальным услугам и консультациям.

Наивным было бы полагать, будто правящая элита и в самом деле образует гармоничное единство, венчающее собой стройную иерархию семьи-государства. В действительности она несовершенна, как всякое человеческое установление, и в недрах ее происходит беспрерывная борьба за власть, положение и престиж. Существующие оппозиции редко принимают явный характер, между соперничающими сторонами ведется тонкая и запутанная игра, но, тем не менее, конкуренция принимает весьма ожесточенные формы. Однако стоит возникнуть какой-нибудь внешней угрозе интересам элиты или страны в целом, борьба за власть моментально прекращается и быстро вырабатывается стратегия совместных действий по ликвидации угрозы.

В механизме принятия решений роль правящей элиты прослеживается буквально на всех уровнях. Независимо от важности принимаемого решения и степени вовлеченности в него функционеров элиты, сложный процесс достижения согласия очень многое может сказать о действующей в Японии системе ценностей. По возможности, японцы стремятся избегать однозначных решений, предоставляя событиям развиваться своим естественным чередом. Принятие любого решения почти неизбежно чревато конфликтом, а всякий конфликт все-таки возникает, и какое-то решение оказывается необходимым принять для его устранения, члены элиты затягивают длинную замысловатую и дотошную процедуру обсуждения, прежде чем приходят к результату. Многие проблемы в Японии так и остались погребенными под грудой консультаций и переговоров.

Решения в Японии никогда не принимаются в индивидуальном порядке, но всегда коллегиально. Процесс обсуждения начинается с большой группы и постепенно захватывает все более широкий круг людей. Отдельный человек никогда не возьмет на себя ответственность за принятое решение и постарается разделить её с возможно большим числом людей. В пределах группы, как во всей элите в целом, решения принимаются в результате постепенного согласования всех точек зрения. Представления о выборе одного из возможных вариантов путем голосования чуждо японскому мышлению. Даже в парламенте голосование обычно проводится после того, как согласие по обсуждаемому вопросу уже достигнуто. Подобная практика весьма обычна также при формировании центральных органов Японской социалистической партии. Настоящие выборы здесь практически и фактически не проводятся.

Японский метод достижения согласия в пределах небольшой группы называется матомари, или «договоренность». Типичное собрание, на котором должно быть принято решение, открывается выступлением старейшего члена группы, разъясняющего существо проблемы. После этого каждый присутствующий высказывает часть своих соображений, но никогда – все до конца. Японцы очень самолюбивы и терпеть не могут оставаться в меньшинстве или в изоляции. Самолюбие не позволяет им также резко выступить с предложением, прямо противоречащим мнению одного из коллег. Поэтому дискуссия затягивается надолго, и каждый выступающий медленно и тщательно излагает свою позицию, попутно согласовывая её с чувствами и мыслями других, без особого нажима с их стороны. Когда лидер группы чувствует, что общая основа для устраивающего всех решения найдена, он суммирует взгляды выступающих, спрашивает, все ли согласны, – как правило, его выступление завершается одобрительными кивками. Если же, однако, решения не удалось достичь и тупик кажется неизбежным, лидер группы не проявляет излишней настойчивости, не прибегает к голосованию, а просто предлагает отложить заседание для более углубленного обдумывания проблемы и неформальных переговоров в частном кругу. Как правило, к следующему заседанию это приносит свои плоды, и решение оказывается найденным. Во всей этой процедуре главным считается не отстаивание принципов, а достижение решения. Все подчиняется этой основной цели.

Никакое решение или соглашение для японцев не носит абсолютного характера. Они здраво полагают, что любое соглашение имеет силу до тех пор, пока сохраняют реальность те условия, при которых оно возникло. Если ситуация меняется – соглашение также должно быть приспособлено к новым обстоятельствам. По этой причине японцы всячески избегают практики обращения к прецедентам, столь излюбленной англичанами. Они хотят чувствовать себя свободными для принятия новых решений, более подходящих и более выгодных во вновь складывающейся ситуации. Японец не мыслит общими категориями, но сообразуется с требованиями момента, принимая решения «применительно к случаю». Он приложит всяческие старания, особенно если имеет дело с иностранцем, чтобы решение, принимаемое сегодня, не ограничило его свободу в принятии решений в будущем. Это довольно необычно для западного склада ума, и потому многие считают японцев вероломными. Но японцы попросту не видят смысла в том, чтобы придерживаться старых договоров, когда обстоятельства, их породившие, престали существовать.

Неформальные каналы коммуникаций в механизмах принятия решений имеют для правящей элиты гораздо большее значение, чем формальные комитеты и консультативные группы. Члены элиты на любом уровне встречают друг с другом ежедневно. Большинство из них работает в пределах общей площади не более двух квадратных миль, а в некоторых случаях они находятся буквально на виду друг друга. С холма, на котором расположено здание парламента, являющегося штаб-квартирой политиков, открывается вид, с одной стороны, на кварталы Касумигасеки, где сосредоточены министерства и все основные бюрократические учреждения, а с другой – на императорский дворец и квартал Маруноучи, центр большого бизнеса. Телефонные переговоры используются своим чередом, однако японцы предпочитают личные контакты, особенно если речь идет о чем-нибудь серьезном. Весьма популярны короткие пешеходные прогулки или поездки в автомобиле от одного «офиса» к другому в пределах этого небольшого района. Кроме того, немалую роль играют вечерние встречи в барах, ресторанах или домах гейш.

Чтобы добиться эффективных решений по некоторым трудным проблемам, японцы часто создают временные комитеты представителей разных слоев элиты, включающие в свой состав также людей из академического мира и других интеллектуалов. Эти комитеты работают в такой же манере, что и постоянные группы, походят к соглашению по основным вопросам, а затем самораспускаются. Однако отношения, наладившиеся во время работы комитета, добавляют еще одну связь к сложной системе социальных уз, объединяющих элиту в сплоченный орган. За последние годы консультативные и специальные комитеты создавались для решения важных вопросов государственной политики по использованию угля, нефти, атомной энергии, по определению статуса Окинавы, по пересмотру избирательной системы, системы образования, по борьбе с инфляцией потребительных цен. Рекомендации подобных комитетов очень удобны в тех случаях, когда необходимо уклониться от прямой ответственности либо избежать действий, которые имели бы неприятные последствия.

Японская процедура принятия решений занимает много времени, нередко может вызвать раздражение и порой приводит к явным абсурдам. Но эта запутанная система вполне устраивает самих японцев, и они не проявляют ни малейшего желания изменить её. Это свидетельствует о глубоко свойственных японцам предусмотрительности и осторожности. Японец будет ходить битое число раз вокруг да около проблемы, прежде чем коснется её по-настоящему. Такой подход придает японцам чувство устойчивости в жизни, то и дело создающей непредвиденные, внезапно возникающие ситуации. Перед Второй мировой войной были сделаны отступления от традиционной схемы принятия решений, и японцы последовали за милитаристами, переведшими их на край гибели. С тех пор отступления от правила наблюдались крайне редко – и всегда они были связаны с неприятностями. И только лишь твердое, хоть и ненавязчивое, следование привычными путями приводило нацию на курс, который, по мнению элиты, мог считаться наилучшим.

Парадоксально, но факт, что представление о правящей элите и о процессе принятия решений не очень отчетливо осознается самими японцами. По-видимому, все это столь глубоко вошло в их плоть и кровь, что редко кто оказывается способным дать объяснение и анализ. Большинство японцев, даже из самых высших кругов, понимают действующий механизм не разумом, а инстинктом.

ДВОЙСТВЕННОСТЬ ПОЛИТИКЕ. Японская политическая жизнь, пожалуй, лучший образец того, как сильно отличается здесь видимость от действительности. Японская политическая система напоминает западную демократию, с конституцией, парламентом, политическими партиями и выборами. Однако такая демократия не соответствует духу японской политике. Теория и практика здесь гораздо больше зависят от исторического наследия, чем от влияния Запада. Основными понятиями политической теории являются кокутай, или «национальный дух», и тэнио-сэй, или система императорской власти. Практика же развертывается вокруг борьбы хабатсу, или соперничающих клик – основных движущих факторов в политике, преемников феодальных кланов прошлого века. Парламент – поле их битвы, а Кабинет министров – орудие правящей клики. Широкая публика в основном остается апатичной и слабо ввязывается в политические распри. Японская политика как будто основывается на предположении необходимости действий во имя всеобщего блага, однако существуют разные стандарты блага для высших и низших. Различая эти столь велики, что в японском языке даже отсутствует слово, обозначающее «демократию». Очевидные контрасты не встречают никакого морального осуждения и это лучше всего говорит о том, что в Японии и на Западе политические идеалы понимают совершенно по-разному.

Если попытаться определить форму японской государственности в западных понятиях, то легче указать, чем она не является, нежели дать политическое определение. Тэнно-сэй лучше сего охарактеризовать как императорско-патриархальный уклад с сильными теократическими обертонами. В раннюю эпоху правительственное управление назвалось матсуригото, что означает «религиозный ритуал» и указывает на нерасчлененность государственной и религиозной функций. Император считался «ходатаем перед богами за свой народ». Это, однако, не означало его «божественности». Ультранационалисты 30-х годов исказили священные функции императора в целях своей пропаганды, но пропаганда эта имела незначительный успех. Император Хирохито в 1946 году публично отказался от атрибута «божественности», как от ложного понятия, и вернулся к своей традиционной роли «ходатая» - лица священного и всеми почитаемого, но не сверхъестественного. Император живет довольно уединенной жизнью в своем дворце. Каждый день он скрепляет печатью правительственные документы. Большую часть дня он посвящает ритуалам и церемониям. Император направляется в святилище Изэ и сообщает о состоянии дел государстве Аматерасу-о-ми-ками, Солнечной Богине, а также своим предкам. Каждую весну он всаживает первые ростки риса, в виде подношения полевым богам, с надеждой на обильный урожай. Кроме того, он открывает каждую сессию парламента короткой тронной речью. Частная жизнь императора мало известна посторонним. Он считается образцовым семьянином и довольно не плохим специалистом по биологии моря: во всяком случае, им сделано несколько оригинальных открытий и опубликовано восемь книг, пользующихся признанием в ученом мире. По правде говоря, император ведет жизнь пленника. Каждый его поступок контролируется специальным Управлением Императорского Двора. Когда император показывается на публике, чиновники из Управления указывают, где он должен ступать, куда ему следует сесть, что ему надлежит говорить. Штат Управления комплектуется из представителей старой бюрократии, отставных военных и дипломатов.

Политическая теория кокутай представляет собой неясно очерченную идеологию, коренящуюся в синтоистских верованиях и понятиях конфуцианской философии. Она служит выражением идеалов лояльности, сыновней почтительности, благоволения, чувства единства между управляющими и управляемыми, гармонии, взаимного уважения, обязанностей по отношению к семье и императору, подчинения власти и следования добродетели. Теория кокутай была положена в основу японской политической мысли в эпоху Мэйдзи, в частности, при создании конституции и организации системы образования. Предвоенные годы милитаристы исказили «кокутай», придав этому слову воинственный и тоталитаристский оттенок. Дискредитация кокутай создала вакуум в японской политической мысли, который теперь всеми силами стремятся заполнить. Послевоенная конституция – так называемая конституция Сёва – призвана была заполнить этот вакуум и заложить основы японской государственности на новых, демократических принципах. На первый взгляд, она выглядит как образцовая конституция, содержащая в себе немало положений о демократическом идеале, праве и законе. Но это иллюзия. Конституция Сёва – плод ужасающей путаницы, царящей в японской политической мысли, а также искажаемого понимания японской политической жизни со стороны оккупационных властей. Она не имеет никакого отношения к реальности японской политики. Конституция Сёва составляет невыгодный контраст с конституцией Мэйдзи, где западные политические институты были приведены в удачное сочетание с основами японской политической мысли. Конституция Сёва была продиктована американскими оккупационными властями, мало смыслившими в японской культуре, истории и традиции, под их нажимом принята парламентом и утверждена императором. Она содержит множество двусмысленных или абсурдных пунктов. Например, декларируется, что «все люди должны быть рассматриваемые как индивидуумы». Между тем, в японском национальном сознании индивидуализм – кодзин суги – приравнивается к эгоизму и себялюбию и никак не может считаться добродетелью. Поэтому сомнительно, чтобы конституция Сёва надолго удержалась в русле японской политической мысли. В настоящее время все более согласованными становятся усилия мыслящих людей нации, которые, располагая глубокими познаниями в японской истории, культуре, политической мысли, философии и психологии, со временем создадут конституцию, по-настоящему отражающую сущность Японии. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что центральная символическая роль императора найдет новой конституции четкое отражение, и обновленные принципы кокутай вновь выдвинутся на первый план.

При взгляде на японскую политическую картину важно не смешивать политическую теорию с практикой. Одной из древнейших японских традиций является двойственность управления: отделение института императорской власти, как источника идеальных ориентаций и законности, от фактических правителей страны, как правило, настроенных весьма по-земному. Дуализм, возникший в древности, сохраняется и по сей день, хотя внешние формы его изменились. Олигархия Мэйдзи, милитаристы, новые политические партии, парламент и Кабинет министров внутри правящей элиты – все это проявления политической власти по линии практической. Другая традиция, восходящая к родовой организации, как основной политической единице, также существует. Приспособление «родовой политики» к формам западного парламентарного управления сделалась одной из основных задач современного этапа, особенно в последний период, когда политики стали полноправными членами правящей элиты.

Как уже говорилось, современные хабатсу, или клики – основные оперативные единицы в японской политике. Хабатсу являются политическими преемниками хан’ов, или доменов, управляющихся даймё, феодальными владыками, на службе у которых состояли самураи. Хабатсу имеет лидера, современного эквивалента даймё, окруженного группой приверженцев – своими «самураями». «Хабатсу» создается каким-нибудь парламентским политиканом, обладающим способностями к лидерству, политически искушенным, располагающим финансовой поддержкой в деловых кругах и собирающимся таким путем достичь своих честолюбивых целей. Весьма важны в организации хабатсу личные отношения, которые налаживаются годами, а отнюдь не единство идеологий. Отношенья лояльности распределяются по вертикали – от будущих членов Кабинета принимается во внимание в последнюю очередь. Звучит почти анекдотом следующий случай. Вновь назначенный министр иностранных дел на вопрос корреспондента о том, каковы будут его первые пожелания, ответил: «Прежде всего, я хотел бы узнать, где находится министерство иностранных дел».

Кабинет принимает свои решения, как и все прочие группы, полюбовного соглашения. Никакого голосования не проводится, и если согласия не удалось достигнуть, вынесение решения откладывается до полного совпадения взглядов. Протоколы заседаний не ведутся, и министры имеют возможность высказываться вполне непринужденно.

Роль общественности в политической жизни Японии чрезвычайно мала. За всю историю японский народ ни разу не потребовал собственного представительства в правительстве. Бывали, разумеется, крестьянские возмущения, рисовые бунты и прочие движения экономического характера – но никогда не бывало массового политического выступления. Поэтому может показаться парадоксальным высокий процент участия в выборах избирателей. Все объясняется своеобразным отношением к выборам. Для рядового японца участие в выборах – не право, а обязанность или долг. Японец голосует за своего кандидата из чувства лояльности к нему и к его политической организации, использующей народные голоса в своих частных интересах. Для японцев голосование – привычка, а не подлинный выбор. Политическую несущественность выборов можно понять по тому, как проходят избирательные компании: это тупые, скучные процедуры.

Единственным приемом народных выступлений, получившим распространение в послевоенный период, является дэмо, то есть демонстрация. Демонстрация – это, как правило, протест, организованный левыми силами. Особую важность в последние годы приобрели студенческие демонстрации. Студенческое движение в Японии является политической силой неслыханной мощи. В какой-то части оно остается неорганизованным. Студенты протестуют против устаревшей системы образования, против плохих жилищных условий, недостатка учебных помещений, против политической индифферентности профессоров. Однако значительная часть студентов объединены в политическом отношении. Около половины из полутора миллионов студентов университетов Японии принадлежат к левой студенческой организации Зэмгакурэи. Студенческие протесты в 1968-69 годах почти полностью парализовали работу токийского университета. Тем самым студенты ударили в самое сердце системы японского образования, играющей огромную роль в экономической и политической жизни страны.

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ. Больше всего на свете японец любит поговорить об экономике. В любой речи японского политика или бизнесмена обязательно встретятся ссылки на «экономическое положение или послевоенное «экономическое чудо». При беседе с правительственным чиновником разговор рано или поздно свернет на процент прироста промышленной продукции в прошлом году и виды на этот год, и, пожалуй, нигде в мире пресса не уделяет так много места экономическим темам. Водители такси, владельцы лавчонок, домохозяйки – со знанием дела толкуют об экономическом положении нации.

Японцы по праву гордятся огромной работой, проделанной за последние сто лет, но в особенности – успехами, достигнутыми за последние четверть века. По валовому продукту японская промышленность вышла в настоящее время на третье место в мире, уступая только супергигантам – США и России[2].

Однако «экономическое чудо» нельзя назвать ни полным, ни совершенным. Быстрая экспансия повлекла за собой нарушение равновесия во многих областях. Финансовые основы экономики довольно шатки, запасы иностранной валюты незначительны, а иностранный долг угрожающе велик. Многие предприятия неэффективны и укомплектованы архаичным оборудованием. Инфляция потребительских цен начиная с 1960 г. беспрерывно растет. Японскому рабочему приходится трудиться долгие часы, чтобы обеспечить себе самый скромный прожиточный минимум. Образование и медицинское обеспечение не соответствует достигнутому уровню промышленного развития. Дороги в плохом состоянии и не справляются с возросшим числом владельцев автомобилей. Водоснабжение до того дурно поставлено, что губернатору Токио пришлось признать: жителям проще купить бутылку кока-колы, чем раздобыть глоток чистой воды.

Иностранцам, разумеется, бросается в глаза показная сторона японской индустриализации. «СДЕЛАННО В ЯПОНИИ» - отштамповано на радиоприемниках, телевизорах, станках, оборудовании тяжелой и легкой промышленности, мотоциклах, бейсбольных перчатках, и массе других изделий. Видя этот ярлык всюду и езде, люди с Запада наивно полагают, что сходство во внешнем виде товаров означает аналогичный способ их изготовления. Но за «западным» фасадом корпораций и промышленных предприятий скрывается экономическая структура совсем иного рода. Японцы глубоко впитали достижения западной техники, методы ведения торговли, усвоили финансовые понятия и методы организации корпораций. Но при этом они развили свои собственные способы оперирования и управления экономической машиной. Централизованный контроль над экономикой возник еще в период Мэйдзи, когда олигархи образовали крепкий альянс с бюрократией и новыми промышленниками. Бизнесмены, политики, правительственные чиновники и милитаристы боролись за контроль над экономикой в 20-е и 30-е годы. Оккупация Японии положила этому конец, но после восстановления суверенитета страны в 1952 году, усилия по созданию организованной экономики возобновились. Японцы с большим предупреждением стали относится к идеи бесконтрольной конкуренции, поскольку опыт показал, что она способна привести страну к экономическому хаосу. Япония обладает ограниченным пространством для развития сельского хозяйства и промышленности, а соответственно ее ресурсы весьма скромны, запасы капитала – невелики. Поэтому, по мнению японцев, свободное предпринимательство и игра рыночных сил – слишком большая роскошь в их положении.

Жестокий контроль над экономикой осуществляется путем комбинированных действий высшей бюрократии, представителей политического мира и деловых кругов. Единого управляющего органа фактически не существует, однако все линии связи сходятся к Правящей элите. Имеется Агентство по экономическому планированию, директор которого входит в кабинет министров. Агентство занимается сбором фактов, их анализом, подготовкой проектов и публикацией экономических планов. Кроме того, большим влиянием располагают экономисты из исследовательских институтов, коммерческих фирм и банков: они в значительной мере подсказывают необходимые решения правительственным экономистам.

Наиболее влиятельным органом финансовой политики является, несомненно, Министерство финансов. Оно диктует денежную и налоговую политику и осуществляет контроль над всеми прочими министерствами. Главным орудием управления для Министерства является Национальный банк. Темпы индустриализации в стране намного превзошли скорость накопления капитала, и масса частных вкладчиков предпочитает хранить свои сбережения в банках или государственных бумагах, вместо того чтобы подвергать их опасности рыночного оборота. Японские фирмы полностью зависят от банков, резко отличаясь в этом отношении от западных капиталистических предприятий, которые могут наращивать деньги независимо, через рынок. Почти все японские компании имеют крупные задолженности банкам. Все это делает управление экономикой страны со стороны Министерства финансов через Национальный банк Японии и коммерческие банки весьма эффективными. Государственные расходы, составляющие 20% суммарного национального дохода, так же оказывают существенное влияние на экономику. Но деятельность правительства всецело контролируется все тем же Министерством финансов, которое самостоятельно верстает государственный бюджет, а затем передает его правительству в готовом виде. Впрочем, бюджетный отдел министерства проводит предварительные консультации с членами парламента и другими представителями Правящей элиты. Слово Министерства финансов считается законом. Например, в длительном, затянувшемся на несколько лет споре между этим министерством и министерством иностранных дел относительно размеров зарубежных субсидий победа осталась за «финансистами». Министерство финансов без колебаний способно ответить отказом даже самому премьер-министру. Сато, отправившись в 1967 году в длительную поездку по странам Азии с миссией доброй воли, запросил кредит в 100 мли. долларов, но не получил ни полушки.

Япония дает нам примеры, пожалуй, наибольшей концепции экономической власти. Японские деловые круги объединены в так называемые цайбатсу. Такая форма организации бизнеса уникальна. Цайбатсу иногда называют «финансовой кликой», «плутократией» или «конгрегациями большого бизнеса». Кланы цайбатсу образуют часть правящей элиты и тесно связаны с политическими лидерами и их хабатсу. Четыре крупнейших цайбатсу, возникшие еще в эпоху Мэйдзи, поделили между собой сферы влияния в промышленности, торговле и финансах. Мицубиси господствуют в тяжелой промышленности, Мадуи - в торговле. Сумомото эксплуатирует естественные ресурсы, Ясуда занята банковским делом и финансами. Каждая цайбатсу обладает своей индивидуальностью и традициями. Например, Мицубиси не имеет формального правящего органа, который решал бы все дела этого клана бизнесменов. Президенты компании и старшие директора действуют в теснейшем личном контакте. Президенты встречаются регулярно раз в месяц в Киньё-Кай – «Пятничном Клубе» - где выслушивают доклады и обсуждают текущие проблемы. Если компания Мицубиси собирается вложить капитал в новое предприятие, высшие исполнительные лица собираются совместно с представителями Банка Мицубиси, торговой компании Мицубиси Содзи и других дочерних промышленных компаний и решают проблемы фондов, рынка сбыта и урегулирования возможных трений с правительственными чиновниками. Может показаться, что коллективное руководство в верхах и на средних уровнях управления не всегда эффективно для такой большой организации, однако оно действует.

Характерной чертой японской экономики является её двойственность, то есть существование наряду с промышленными гигантами многих тысяч мелких производителей. Каждый промышленный район кишит мастерскими и заводиками, изготавливающими детали и оборудование для своих более крупных соседей. Существованием своим эти архаичные предприятия, часто застывшие на мануфактурном уровне, обязаны прочности семейных традиций в японской жизни. Владельцем такого предприятия обычно является отец семейства, его братья работают механиками и техниками, а сыновья – рабочими. Люди, нанятые со стороны, приравниваются к членам семьи. В условиях массового производства такие мастерские-заводы оказываются довольно конкурентоспособными, поскольку накладные расходы у них малы, технику свою они изнашивают до самых крайних пределов, проводят очень жестокую специализацию, и каждый работает изо всех сил. Большей частью они связаны с крупными компаниями, заказы которых выполняют быстро и дешево. Глубоко внедрившееся чувство материализма никогда не позволит представителям крупного бизнеса задушить инициативу этих мелких предпринимателей. К тому же, мелкие предприниматели специализируются на единоразовых заказах, выполнение которых для крупной компании было бы неэкономичным.

Вторую характерную черту японской деловой организации составляют торговые компании. Большие торговые компании скупают и продают все. Промышленные корпорации нанимают специальных торговых агентов, следящих за положением на внутреннем и внешних рынках и выступающих в классической роли посредников, подыскивают потребителей и покупателей, договариваются о ценах, заключают договоры о кредите, оптовых поставках и т.п. Эти посредники – накодо всегда составляли одну из характернейших черт японской жизни. Торговые компании возникли в период Мэйдзи, набили себе руку на иностранной торговле, научились находить рынки сбыта и довели до совершенства технологию коммерческих сделок. Каждая цайбатсу имеет свою торговую компанию, заботящуюся о сбыте её продукции и закупки сырья. В то же время эта же торговая компания занимается сбытом продукции, производимой массой мелких ремесленников. Эта черта весьма показательна для двойственной японской экономики. Некоторые западные бизнесмены предсказывают упадок торговых компаний, расценивая их как анахронизм и считая, что японские промышленные компании должны заняться непосредственным сбытом своей продукции, минуя посредников. Торговые компании процветают и будут процветать. Например, торговый баланс фирмы Мицубиси Содзи с 1963 по 1967 гг. удвоился.

Западный бизнесмен, впервые попадая в здание японской компании, может вообразить, что он по-прежнему находится в Лондоне или Нью-Йорке. Но к концу своего визита он, как правило, приходит к твердому убеждению, что японские представления о деловой жизни совершенно отличаются от того, к чему он привык у себя дома.

Сюрпризы следуют один за другим. Японский бизнесмен почти никогда не примет гостя в своем «офисе», но непременно в приемной частного дома, с неизменной чайной церемонией, в которую каждая компания вносит некоторое разнообразие согласно своим традициям и вкусу. Непременным атрибутом приема является мэйси, или именная карточка, которая вручается сразу же после представления друг другу. Именная карточка в Японии содержит существенную информацию, и обмен такими карточками составляет серьезнейшее требование этикета. По карточке узнают не только о самом ее владельце, но и о его связях, о занимаемом им месте в обществе и других престижных соображениях. Во время приёма никогда не приступают к делу сразу, но задают целый ряд вопросов, внешне напоминающих проявления формальной вежливости, из которых, впрочем, узнают очень многое о характере гостя, о его манерах, целях приезда, о возможной стратегии отношений с ним и т.п.

Коммерческий директор компании Мицубиси Содзи сказал как-то одному зарубежному посетителю: «Если вы хотите понять, что нужно Мицубиси, вы должны прежде понять склад японского мышления». Здесь корпорация – отнюдь не безличная организация, на которую работают и от которой получают зарплату, как на Западе. Каждый служащий испытывает чувство глубокой лояльности к компании и вкладывает в свою работу порой весьма бескорыстное рвение. Компания так же не смотрит на своего служащего как на простую наемную единицу. Японская компания – это тоже семья, как бюрократическая организация и все государство в целом. Слово кайся, или компания, имеет явные социальные и религиозные обертоны. Этим легко объясняются патернализм, система пожизненного найма, глубокая личная привязанность служащего к фирме. Компания обязана заботиться о своем пожизненном служащем во все время его карьеры. Будучи принятым на работу, любой служащий равномерно продвигается старшими и начальниками, пока не достигнет средней иерархической лестницы, где начинают играть несколько больший вес его личные деловые качества. Система иерархии здесь довольно жесткая, но, наряду с прочими парадоксами японской жизни, обладает изрядной гибкостью. Большинство японских компаний не имеют штатного расписания и фиксированных должностей, так что глава того или иного отдела может подбирать штат подчиненных по собственному усмотрению, не заручившись на этот счет согласием старшего начальства. Если при этом он хочет возвысить кого-то из молодых, но сделать это необходимо достаточно тонко, чтобы не задеть более старых служащих, обойденных вниманием. Выдвиженец при этом может не получать даже повышенного оклада, что впрочем, волне компенсируется обильными премиями и поощрениями. Выдвиженцу следует проявлять крайнюю осторожность в новой ситуации: в случае неадекватного поведения он может быть довольно бесцеремонно срезан и поставлен на место.

Несмотря на отсутствие угрозы потерять работу, служащие японских промышленных фирм работают весьма напряженно. Это мотивируется отчасти желанием достичь более высокого положения, но скорее – чувством лояльности и обязательствами по отношению к компании. Эти чувства основываются на японской этике. Кроме того, японец усматривает цель своей деятельности в ней самой. Излюбленным эпитетом для хорошего работника является ким-бэн, то есть «усердный». Это означает, что он проводит долгие часы на работе, вникает во все детали, чутко реагирует на малейшие пожелания старших, словом, на него можно положиться.

Деньги не составляют значительного мотивирующего фактора, поскольку все, занимающие одинаковое положение, получают примерно одинаковый оклад. Переход в другую компанию, с высшими окладами, невозможен. Кроме того, сам оклад составляет всего лишь часть дохода служащего, поскольку дважды в год каждый получает специальную премию от компании, в подтверждение взаимной лояльности. Многие японские компании обеспечивают своих служащих жильем за минимальную стоимость, оплачивают их транспортные расходы, обеспечивают дешевые обеды в кафетериях, оплачивают основные расходы на медицинское обслуживание, организуют досуг и отдых своих работников по минимальным ценам и предлагают им целый ряд внеслужебных занятий, например, обучение дзюдо или игре на саку-хачи, японской флейте. Оклады старших служащих довольно низки в сравнении с западными стандартами. Впрочем, каждый служащий более высокого ранга обеспечивается домом за не большую цену, одним или двумя слугами, автомобилем с шофером, членством в клубе игроков в гольф и почти неограниченным кредитом для организации развлечений в домиках гейш и путешествий с целью отдыха.

Патерналистская система предпринимательства кладет бремя социального обеспечения не на правительство, а на сами компании. Безработица почти отсутствует, и о выплате пособий думать приходится редко. Расходы на медицинское и пенсионное обеспечение покрываются главным образом из специальных отчислений из средств компаний.

Патернализм является так же причиной отсутствия сильного рабочего движения, по сравнению с западными капиталистическими странами. Большинство профсоюзов – это профсоюзы одной компании, включающие только ее служащих. Каждый год рабочие профсоюзы ведут свое «весенние наступление» за повышение зарплаты, за более высокие премии, за улучшение жилищно-бытовых условий и условий труда, но забастовки продолжительностью более суток весьма редки, а длительные конфликты – вообще явление неслыханное. По-видимому, принимаемые в настоящее время меры по улучшению условий труда и удлинению срока службы должны способствовать упрочнению патерналистской системы предпринимательства, которая глубоко коренится в социальных ценностях страны.

ЯПОНИЯ И ВНЕШНИЙ МИР. Одной из поразительных черт Японии является чувство глубокой изоляции и сознание своего островного положения, пронизывающее японское общество. Японцы за всю историю, пожалуй, имели меньше контактов с другими народами, чем любая другая нация. Этим, по-видимому, объясняется их уникальные качества, отличающие их не только от людей Запада, но и от большинства азиатов. До современной эпохи единственное крупное влияние Японии пришлось испытать со стороны китайской культуры.

После столкновения с Западом японцы освоили четыре основных канала отношений с внешним миром. Первый – это милитаризм, военная агрессия. Этот путь они попробовали в сопоставимых с западными масштабах, но он привел страну к катастрофе. Второй путь – торговля. Деятели эпохи Мэйдзи правильно рассудили, что этот путь – единственный, по которому можно прийти к организованной экономике и промышленному процветанию. Третий путь – дипломатия. Япония располагает штатом квалифицированных дипломатов, но они оказывают мало влияния на её внешнюю политику. Четвертый путь – культура. Культурные контакты Японии достаточно широки, но и здесь островное мышление японцев оказывает сдерживающее влияние. Японцы заинтересованы во внешнем мире скорее из практических, чем из спекулятивных соображений. Среди интеллектуалов чувствуется явная реакция против западного влияния. Например, известный писатель Кавабата Ясунари, награжденный Нобелевской премией по литературе в 1968г., решительно размежевался со всякими попытками ориентироваться на европейский лад. Он и его последователи пишут на японские темы и в японской манере.

Изоляция Японии, сто лет спустя после Реставрации, до сих пор остается весьма сильной. За исключением поверхностного любопытства, японцы крайне редко проявляют интерес ко всему тому, что происходит за пределами их берегов. Народ и правящая элита за отдельными исключениями, не понимают, как живут другие нации, что они считают для себя важным, почему они поступают так, а не иначе. За последние годы многие японские бизнесмены и официальные лица побывали за рубежом, многие японские туристы посетили незнакомые страны. Но обычно они повсюду держатся группками, жмутся друг к другу и очень мало замечают из реальной жизни чужого народа. Японские ученые, проводя год или более за границей и возвращаясь в Японию, обнаруживают явную неспособность синтезировать приобретенный опыт и дать исчерпывающий анализ встающих перед ним проблем. Точно также, японские журналисты не в состоянии усвоить технику и приемы работы своих американских и европейских коллег. Японские предприниматели, побывав за рубежом и вернувшись на родину, никак не в состоянии понять огромную разницу между методами ведения дел на Западе и в Японии. Позиция Японии в иностранных делах в настоящее время проникнута сильным пацифизмом. Это вполне вытекает из японской истории, в которой внешние войны были редки, а внутренние конфликты захватывали лишь самураев, составлявших не более 5-6% населения. Основная масса народа не участвовала в войнах, вплоть до печального опыта в недавнем прошлом. Налеты американской авиации, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки вселили в японский народ отвращение к войне. Этим в значительной мере объясняется стремление Японии к нейтрализму в международных отношениях. Нейтрализм этот особого рода. Японцы не только не хотят вмешиваться в чужие конфликты, но и уклоняются от призывов выступить в роли посредников. В отличие, например, от Индии, нейтралитет которой помешает ей оказывать влияние на ход международных событий. Япония упорно отказывается от всяких усилий в этом направлении. Она держалась в стороне от всех крупных международных мероприятий последнего десятилетия, за исключением договора о запрещении ядерных испытаний.

Японцы не проявляют особой охоты принять участие в международных делах. Подобно тому, как отдельный индивид боится ответственности и действует лишь внутри группы, точно так же и страна в целом боится ответственности, держится себе на уме, следит, куда подует ветер всеобщего согласия, пытается приспособиться и непременно хочет выговорить для себя свободу независимых действий на будущее.



[1] Статья ходила в Самиздате среди узкого круга лиц. 

[2] К 2004 году впереди Японии были только США. Россия находилась далеко позади не только Японии, Германии или Китая, но даже Австралии и Южной Кореи – прим. ред.


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.