Положение на селе после «сплошной»

 

Вступительное слово

1930 год – пик сплошной коллективизации, первой пятилетки и волны репрессий против сторонников так называемых партийных «уклонов», то есть оппозиционеров внутри партии. В постсоветской исторической литературе этот период достаточно изучен. Вместе с тем, создано немало мифов, явно искажающих историческую картину. Следует отметить, доминирование в исторической литературе двух основных тенденций мифотворчества, которые условно можно назвать: «очерняющая» и «обеляющая». То есть, существует огромное количество работ, посвященных сталинским репрессиям, коллективизации и голоду, при этом подобные сочинения пестрят явно гипертрофированной статистикой, значительно искажающей историческую действительность. В то же время, прослеживается и противоположная тенденция, навязывающая миф о порядке и народном благоденствии в период правления И. Сталина.

В таком случае, на чьей стороне истина? Каковы критерии истинности тех, или иных суждений и выводов? На наш взгляд, основным критерием истины в исследованиях подобной тематики должна быть жизнь простого человека. В каких условиях он прожил, что чувствовал и переживал, во что верил, или не верил. В зарубежной исторической науке есть такое понятие «микроистория», то есть история жизни одного, самого простого и неприметного, человека, личности неизвестной, так сказать, среднего гражданина.

Микроистория позволяет не только добавить определенные «мазки» в историческую картину прошлого, но и снизить влияние ненаучных стереотипов и мифов в общественном сознании. Источниковедческая база микроистории - частные письма,  дневники, и где есть возможность, личные интервью (в Западной литературе существует целое направление – Oral History (устная история)).

В качестве начала реализации проекта изучения микроистории в Одессе мы начинаем публикацию писем и дневников авторов, не известных широкому кругу читателей, по сути простых граждан. В частности, предлагаем Вашему вниманию документ из частной коллекции, под названием  «Письмо оппозиционеру»,  датированный 1930 годом.   Название не придумано нами, а взято из адресата на конверте, где написано «осужденному оппозиционеру».  

Автор письма, скорее всего, сам находится в ссылке, в Курганской области, и пишет письмо своему другу и соратнику, находящемуся под арестом в тюрьме ГПУ в г. Кургане. Публикуемый документ состоит из личного письма, написанного на клочке бумаги, и аналитического обзора состояния дел в деревне в период сплошной коллективизации, изложенного на двойном тетрадном листе. Все записи сделаны чернилами, мелким, в то же время разборчивым подчерком, литературным языком, что свидетельствует об образованности автора.

По тексту также ярко прослеживается идеологическая принадлежность автора.  Он является сторонником радикальных социалистических идей:  отрицает частную собственность и имущественное неравенство.  Можно предположить, что он воевал в Гражданской войне на стороне красных. Вместе с тем, установившийся после войны режим явно противоречит взглядам автора. Он не является сторонником НЭП, но в то же время страстно осуждает большевиков за политику насильственной и ускоренной коллективизации, спущенной сверху, на неподготовленную почву. Параллельно с этим, он критикует бесхозяйственность, коррупцию и безнаказанность местного руководства, целенаправленную политику, направленную на ограбление и обнищание крестьянства.  По его выводам, непродуманная и директивная политика большевиков ведет к экономической разрухе, голоду, росту спекуляции и «черному» рынку. При этом местные партийные лидеры покрывают спекулянтов, вступают с ними в преступный сговор. Жаловаться на них бесполезно, поскольку это приводит к противоположному результату: осуждению и лишению свободы и имущества самих пострадавших. Автор четко проводит водораздел между Советской властью и народом, подчеркивая, антинародную и беззаконную сущность Советской власти.  

Читая данный документ, невольно возникают аналогии с современной ситуацией в Украине: сращивания бизнеса и власти, коррупция, правовой нигилизм, на фоне массового обнищания народа. Многие наши сограждане, не знакомые детально с историей Советского периода, особенно сталинской эпохи, наивно полагают, что в то время не существовало проблем коррупции и безнаказанности чиновников, был якобы порядок. Однако, факты вещь упрямая. К сожалению, ситуация по своей сути в отношениях между народом и властью ничего не изменилось с тех пор.        

Настоящее письмо вводится в научный оборот впервые, публикуется с сохранением правописания автора. Исправления связаны с явными описками. Крупные зачеркивания не фиксировались.

 

Д.Я. Бондаренко, А.Н. Катчук

---

Г. Курган

Окротделу ГПУ

Заключенному [зачеркнуто ссыльному] оппозиционеру т. Шустеру.

 

Обратный адрес: с. Куртамыш, А. Старт

 

 

16-VI-30. Дорогой друг! Посылаю тебе написанный мною очерк «положения на селе после «сплошной» - на основании данных, материалов и впечатлений моего района. Думаю, что эта картина характерна и для других районов с некоторыми, конечно, поправками на местные особенности. Подтверди получение и пиши, как живешь и проч. У меня все по старому. Изредка читаю военно-химические лекции в порядке общественной работы. Не получаю уже 4-ый месяц пособия – очевидно это метод идеологического воздействия.

Жду от тебя вестей. Крепко жму руку. Привет!

А. Старт.

P. S.  А может быть невыдача пособия – провокация на необдуманный поступок?

 

Положение на селе после «сплошной»

В настоящее время происходит расхлебывание заваренной каши. В этом деле выпирает наружу беспринципность и отсутствие выдержанной линии у партруководства, что отражается на низовом сов.[етском] и парт.[ийном] аппарате. В то же самое время, когда округ массами возвращает имущество раскулаченным и частично восстанавливает в правах, местный райпарторг узнал, что раскулачивание и высылка лишь отложены до осени, чтобы дать всем посеять.  Остальной, меньшей части раскулаченных лишь частично вернули имущество, в том числе то, что необходимо для посева, а также снабдили казенными семенами. Что же касается судьбы еще не возвращенного имущества, то в ответ на просьбы о его возвращении предсельсовета не дает никакого прямого ответа, отнекиваясь тем, что сейчас, дескать, идет сев и не до того. Из этого можно заключить, что возвращение всего имущества всем раскулаченным, но не успевшим быть высланными, уже в принципе решена.  Проведение же этого в жизнь задерживается с тем, чтобы оно прошло более незаметно для партии и бедноты.

Показательна такая история в моем селе. Один крестьянин, разбогатевший в военное время на кражах в интендантстве, где он служил, хотел во время голода 1921 г. за 1 пуд хлеба хороший дом из 4-х комнат и, кроме того, также за хлеб много всяких построек и инвентаря.  Аннулировать эту кабальную сделку и вернуть себе дом, бывшему его владельцу не удалось, из-за продажности сельского и районного совначальства. В последнее время этот кулак так обнаглел, что демонстративно отказался от хлебопашества из-за налогов, за что был лишен земли. Дом его был забран во время раскулачивания и отведен под контору коммуны, а теперь возвращен ему обратно вместе со всем имуществом. Коммунары же тщетно добивались оставления дома за коммуной, а окружающее население с интересом ожидало – чья возьмет до окончательного решения этой тяжбы. (По этому поводу я подавал заявление в райпартком, но кроме словесного обещания – принять меры – ничего в результате).

Неудивительно, что зажиточные издеваются над беднотой, в которой антикулацкие настроения пустили корни, и которая всерьез приняла проводившееся раскулачивание.

Выходы из  артелей, как единичные явления, имеются повсеместно, но массовых пока нет. В массе своей мужики привыкли действовать скопом, - эта старая привычка получила новое подкрепление в современных условиях, когда это стало единственным способом спастись от неведомой кары. Первая волна отлива из колхозов полностью смыла во многих местах артели и частично коммуны. Там, где аппарат оказался крепче и не растерялся, а озлобленность от вчерашних насилий и издевательств не успела осилить страх перед тем, что несет завтрашний день, - там отлив только частично разрушил колхозы, значительно уменьшив число их членов. Если говорить про действительно убежденных в необходимости объединиться для коллективного хозяйничания, то вряд ли в новых артелях таковые имеются. Разве только их руководители-председатели, кладовщики, и проч. Действительно заинтересованы в длительном существовании артелей. Следовательно, эта рыхлая артельная масса – по тезисам Яковлева «действительная и прочная опора Советской власти» - ждет только объединяющего ее толчка извне, стержня, вокруг которого она могла бы сплотиться и новым массовым натиском, поддержанная единомышленниками, разрушит то, что стало поперек дороги привычного индивидуального хозяйства.

Артельные собрания раздираются распрями и междоусобицами, из-за недовольства условиями труда и своими неавторитетными руководителями. Одно сдерживает от распада – посевы общие, с которых нужно получить свою долю, а если выйдешь сейчас, то останешься ни при чем. Во всяком случае, чем дальше, тем сильнее центробежные силы в настроенных карточных домиках.

Иначе дело обстоит в коммунах, где имеется значительная масса бедноты, батрачества и малоимущих середняков (впрочем, последняя группа неустойчива), которым нет выхода на путях единоличного хозяйства и не под силу тянуться за зажиточными верхами и которые серьезно отнеслись к переходу по почву коммуны. Для этой массы – подлинной опоры пролетарской диктатуры на селе – грозная опасность в бюрократических методах командования, какие расцвели в юных коммунах пышным цветом. Организованность и сознательная активность бедняцкой массы заменены самоуправством над середняком и бедняком и попранием революционной законности руководителями из бедняков, которые, в общей атмосфере независимости от низов и зависимости от вышестоящих бюрократов, сами быстро бюрократизируются. Поэтому коммуны не только не являются магнитом для неорганизованных бедняков и батраков, но частью «выплевывают» их. Реже происходит это путем исключения за недисциплинированность и нарушение труддисциплины, за чем подчас скрывается нежелание более активных элементов быть простым объектом, привыкшим к слепому подчинению, а чаще имеется выход по собственному желанию, причем частенько выходят разочарованные активисты. Вряд ли нужно доказывать, что все вопят о необходимости союза бедноты, но нелегко было бы ожидать его появления с развязанной массовой активностью, когда последняя придушена почти полностью.

Чистейшей неправдой является утверждение газет, что вышедшие из колхозов якобы настроены лишь временно постоять в сторонке, и поглядеть, как покажут себя на деле колхозы. В действительности, вышедшие из колхозов или, как их зовут «беженцы» (эта кличка сама по себе характерна) с горечью вспоминают о своих колхозных злоключениях и зарекаются на будущее, даже при новом нажиме, вновь перешагнуть порог колхоза.

Об этом говорят новые частушки:  «Расти грива, расти хвост,

       Не пойду больше в колхоз.

       Как на нашем озерке серы утки крякают,

       Из колхоза все бегут, только сумки брякают».

Как общее явление – слабодифференцированный подход по линии контрактации и товароснабжения к единоличникам, среди которых имеются все градации от бедняков до зажиточных. Контрактация личного не была принята  на собраниях единоличников и заменена голым принуждением по части сдачи коров, под угрозой применения пятикратки, т.е. пятикратного штрафа в случае невыполнения приказа – мера правильная только к зажиточным. Пока что обходилось коровами раскулаченных, переданными ранее коммунам (это означает ухудшение питания коммунаров), и второй коровой двухкоровников, но так как последних осталось совсем мало, то однокоровники чувствуют угрозу лишиться единственной. За сдаваемый скот платят около 30 % базарной цены.

Промышленное птицеводство, которое пытались поставить в коммунах, в общем провалилось. Зимой изрядная часть обобществленной птицы погибла. В некоторых коммунах после этого птица была возвращена в индивидуальное пользование. От контрактации яиц также отказались на собраниях артельщиков и единоличников. Несмотря на  это, сельсовет производят после этого раскладку по хозяйствам. Кроме того, яйца выкачивают путем натурообмена: за сдаваемые 10 яиц – пачка папирос, за 30 яиц – пачка махорки, за сотню – мануфактуры на 70 коп. Этот натурообмен пытаются замазать соблюдением внешнего приличия при расплатах, что никого не обманывают.

Отсюда подрыв веры в совзнаки и первые угрожающие симптомы на базарах, в виде вкладывания денег в товары и даже слухов про скорое прекращение хождения совзнаков. Ходят слухи про нападения банд, вырезавших коммунаров, хотя и «с разбоем»,  на этой почве – единичные выходы из колхозов.

В деревне Таволжанке (моего района) под Пасху, когда жители были в церкви, начался пожар. Мужики из церкви долго не выходили тушить, так как имеющаяся там подпольная контрреволюционная группа предупредила заранее, что, если начнется пожар, из церкви не выходить, потому что будет «перемена власти». Этот случай недвусмысленно говорит о деревенских настроениях полной неуверенности в завтрашнем дне.

Сев начался вяло, но постепенно оживился, благодаря большому количеству навезенных семян – на севере, пытаются нагнать упущенное в севе на юге. Несмотря на наличие семян, единоличники уклоняются сеять много, прикрываясь истощаемостью бескормицей лошадей  Обобществленный сектор сеет много, но на него тяжестью ложатся накладные расходы, благодаря местному головотяпству, подстегиваемому сверху – одна из коммун сдала зимой весь свой овес, а весной брала его по значительно выросшей цене (на него наросли бессмысленные перевозки до железной дороги, на ней и обратно) и закредитовалась на посеянную десятину овса по 100 рублей, - как расплачиваться даже при урожае². Распространенным явлением являются посевы на неподготовленной или плохо подготовленной земле, что существенно снизит будущий урожай.

Производственный спрос деревни свелся к ничтожному минимуму. Такой факт характеризует это: в деревне, неподалеку от моей, ликвидационная комиссия, распавшейся артели долго и тщетно искала покупателя на почти новую 12-тидисковую борону, которая новой стоит 120 руб., а приобретена была за 15 руб. и за столько же вновь продавалась. В такой же цене стоят и другие с.-х. машины. Неудивительно, что к железнодорожным станциям тянутся подводы с грузом для Рудметаллторга, среди которого имеются части и даже целые машины, вполне годные или требующие небольшого ремонта, а иногда и почти новые. По качеству нередко этот «лом» ценят выше новых машин, выпускаемых в последнее время в порядке «соцсоревнования». Хищническая растрата громадных ценностей!

Хотя до установления революционной законности далеко, все же рынок на селе в общем нормализуется. Оживление рыночного оборота породило потребительский спрос, который удовлетворяется в ничтожной мере, что вызывает сильное раздражение крестьян.

Те, кто вовремя приняли защитный колхозный цвет и этим путем уберегли свои хлебные и мясные запасы, понемногу их продают, снимая сливки чудовищных рыночных цен. В продажу поступают кроме собственных запасов и присвоенные при раскулачивании или из запасов коммун и артелей, что вовсе не является редкостью. На дрожжах высоких цен происходит новое обогащение тоненького слоя деревни. Нельзя также забывать о тех, кто хорошо подзаработал на массовых осенних, зимних и весенних продажах за бесценок имущества кулаков и середняков за неплатежи. Но это обогащение носит трудноуловимый характер, так как выражено не в постройках, машинах и скоте, а в деньгах, портативных ценностях и потребительских товарах.

Таким образом, мы вернулись к исходной точке – на смену раскулаченным и высланным, на унавоженной центристскими иллюзиями земле пробиваются новые капиталистические побеги.

 

  с. Куртамыш        2.06.1930. А.Старт.