Сейчас на сайте

Александр Морозов. Октябрь 2005 г.

См. также интервью А.Морозова 2004 года и 1990 года

ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ

НАКАНУНЕ

В 1986 году я ушел из отдела коммунистического воспитания «Учительской газеты», где был штатным корреспондентом. И целиком погрузился в дела «андерграунда». Между 1977 и 1987 годом – целое десятилетие – в той среде, где я общался, высокой ценностью обладали результаты свободного, несоветского самовыражения – подпольные журналы, выставки, клубы по самым причудливым интересам. После того, как закончился «Комбриг» – клуб выросший из «Алого паруса» Комсомольской правды, мы с А.Фурманом около года обдумывали свой собственный машинописный журнал под весьма оригинальным названием «Дневник читателя». Название отражало нашу тогдашнюю самоидентификацию – ведь по большей части мы и были «читателями». Читали Лосева, Баткина, Бахтина, ИНИОНовские сборники, которые до нас доходили в ксерокопиях. «Читатели» – это уже форма протеста против «официоза», а значит, и целый образ жизни.

И вот пока мы ковырялись с этим «Дневником читателя», вдруг на меня вышли Дмитрий Врубель с женой – Светланой Поповой, которые уже сделали первый номер журнала «Лицей». Технически все это было по тем временам огромным трудоемким процессом – напечатать на папиросной бумаге, проложить иллюстрациями, переплести в твердый переплет. Ведь каждая такая процедура была отдельной подпольной операцией. Так я попал в орбиту «Лицея» - стал и автором, и машинисткой. Но это отдельная история. Все это я к тому, что с подпольной прессой и представителями «неформалов» я был связан задолго до 1989 года, о котором идет речь.

Между 1985 и 1988 годом огромное влияние на наш круг оказал Владимир Котов, который писал легко, быстро, рисовал абстрактную графику шариковой ручкой и мистифицировал эти каракули, придавая им значение медитативной практики (флекс). В большой тетради в клеточку за 96 копеек он вел дневник иронического мистика. Мы стали участвовать в его тетрадях. Я писал в его тетрадях, а затем помимо флекс-сборников, появились другие тетради, в которых писал круг людей, не вовлеченных во флекс-движение. К 1988 году и эта деятельность стала для меня как-то исчерпывать свою свежесть и привлекательность. В то время я часто бывал у Котова в его коммуналке на Шмидтовском проезде. В одну из таких посиделок он предложил делать журнал. Название «Параграф» предложил Котов. Оно содержало в себе прямую отсылку к флексу как к «пара-графике». Мне это было понятно и близко в то время. Кроме того, в любой машинке был значок параграфа (которого, кстати, я в данный момент не нашел на клавиатуре своего ноутбука), и это легко позволяло «брэндизовать» название теми полиграфическими средствами, которыми мы располагали.

Не помню ни одного текста, из первого номера. Это было произведение бук-арта – в одном экземпляре, в альбомном формате, с рисунками Котова, с моими аппликациями из цветной бумаги и т.д. Не знаю, где этот номер теперь, возможно в Институте Восточной Европы (Германия) или архиве Кестон-Колледжа (Великобритания), а может быть, и в России засел у кого-то из коллекционеров самиздата.

Первый номер как-то нас взбодрил. Мы решили делать ежемесячный журнал и печатать тираж на ксероксе. Тираж второго номера был выпущен в августе 1988 года.

Это было самое начало исторического трехлетия (1989-1991), когда время резко уплотнилось, солнечная активность повысилась. Сначала рухнула стена, а потом и СССР.

ЖУРНАЛ «ПАРАГРАФ»

Вторая половина 1988 года прошла в горячке – поскольку я заложился выпускать журнал ежемесячно. Были бесконечные «редколлегии», встречи с новыми авторами. Ядро редакции – Александр Морозов, Владимир Котов, Александр Фурман, Шамиль Абряров. Очень тесно участвовал во всех делах журнала Андрей Лебедев (ныне – во Франции, позднее автор многочисленных публикаций в «Русской мысли» и нескольких книг довольно тонкой прозы). В основном как читатель к журналу трепетно относился Сергей Пестов, старый приятель Котова и старый «подпольщик», связанный в прошлом с правозащитной группой Орлова и другими диссидентскими кругами. Игорь Маханьков был тогда в кругу нашего общения и публиковался в «Параграфе». Дмитрий Галковский – одна из ранних версий «Бесконечного тупика», небольшая по объему, была опубликована в «Параграфе». Кроме того, если я правильно помню, некоторые номера журнала тиражировались с его помощью – у Галковского было какое-то важное знакомство на ксероксе, где он много множил для себя дореволюционной и эмигрантской литературы. Вокруг Галковского был свой круг людей, с которыми я во второй половине 80-х общался, но они никак не участвовали в «Параграфе». В конце 1988 года постоянно приносил свои фотографии Александр Подосинов, не помню, каким образом к нам присоединился Алексей Одинг из Питера, видимо, как-то сам вышел на нас, прочитав один из номеров. Одинг стал питерским корреспондентом «Параграфа» – в то время он, в основном, снимал фоторепортажи. Александр Любинский опубликовал повесть о местечковых евреях – красных и белых в годы гражданской войны. Он уже собирался в эмиграцию, как и Андрей Лебедев. Они уехали почти одновременно – один в Израиль, другой – в Париж. Андрей Савельев («папа Карло») и его клуб «Компьютер» оказывали моральную поддержку журналу. Позже он даже предпринял попытку перенести все номера на электронные носители.

С большой энергией в наши дела в начале декабря 1988 года ворвался Сергей Чапнин, вернувшийся из армии. Он восстановился на фотоотделении журфака и начал как бешеный снимать все подряд. До армии он тусовался в среде рок-андеграунда, хиппарей и автостопщиков. Он истосковался по нормальной жизни в своей армейской фотомастерской под Ровно. Его семья жила в поселке художников «Сокол» – в доме с садом, квартира была двухэтажная. Всех этот дом изумлял. Я здесь стал часто бывать.

МОСКОВСКОЕ БЮРО ИНФОРМАЦИОННОГО ОБМЕНА. ИГРУНОВ

Игорь Маханьков познакомил меня в 1988 году с компанией Виктора Золотарева, которая в то время выражала протест против режима в форме изобретенной ими сами якобы спортивной игры для инвалидов под названием «хэб».

Помню, солнечным днем я приехал на Воробьевы горы, где на одном из газонов проходило состязание по хэбу. Я подумал: как дивен мир, сколько в нем форм протеста! А вскоре мы с Володей Котовым вместе с экземплярами «Параграфа» попали на 1-ую Дубровскую. Это была какая-то рабочая встреча лидеров московских политических кружков. Там был и Витя Золотарев.

В то время по отношению к незнакомым людям на тусовках постоянно существовали подозрения насчёт того, не являются ли они засланными  гэбнёй, либо ЦК ВЛКСМ. Контроль за неформальным движением был в значительной степени  возложен на ЦК ВЛКСМ, который во всё лез, всюду посылая своих людей. Так как  Игрунов меня ещё не знал, то  принял с некоторой опаской. Остальные - с ещё большей настороженностью. Правда, меня уже знал Витя. Я оставил там свой журнал, а уже через несколько дней узнал о том, что «Параграф» в этой среде вызвал к себе большой интерес. Игрунов и Прибыловский очень высоко оценили журнал.

Так я в 89-м году оказался у Игрунова, где быстро сблизился с кругом людей М-БИО. Правда, при этом  я лично не сошёлся, например, с Серёжей Митрохиным или Ильей Кудрявцевым (не было конфликтов, но как-то так сложилось, что не возникло и душевной теплоты.) Мне ближе оказались Верховский, Катя Филиппова, Прибыловский, покойная Таня Титова, Гриша Белонучкин, Алексей Степура, Володя Губарев.

Хотя Вячек сейчас в своих мемуарах преувеличивает свою роль в тогдашнем общественном процессе, но она, действительно, была колоссальной. Вместе с Павловским и ещё с несколькими людьми, в частности, с Владимиром Яковлевым и Григорием Пельманом, он действительно создал то, что сейчас бы назвали какой-то новой концепцией. Они придали общественному движению - которое, конечно, формировалось снизу - новый формат, новую рамку. Большая сеть, может быть, более чем в ста городах,  была создана постоянной работой Игрунова и его команды, который постоянно общался с людьми.

А сети, как мы теперь знаем, - и не только из Кастельса, - меняют мир и управляют миром. Игрунов был настоящий spiderman. Кроме того, он был трепетным коллекционером самиздата.

Первые месяцы 1989 года были, видимо, периодом какого-то лавинообразного нарастания самиздата и организационных инициатив неформалов. Все оформлялись в партии, регистрировались.

До этого в 1987-88 гг. была масса «точек роста», которые существовали как клубы, семинары или просто дружеские неформальные кружки. Основные центры притяжения и активности в Москве - «Гласность», «Экспресс-хроника», СМОТ, Бюллетень христианской общественности Огородникова и круг Аксючица, который уже издавал «Выбор», а также круг Демсоюза, учредительный съезд которого прошел в мае 1988. К этому списку надо прибавить клуб «Перестройка».

К моменту, когда я с «Параграфом» вышел на свет осенью 1988 года и начал ходить по московским тусовкам, то были заметны три основных потока: диссиденты-ветераны и их кружки, 30-40-летние социалисты («Перестройка») и молодняк разного толка. Кроме того, были люди, которые играли в ту же игру, оставаясь «в системе», например, редакция журнала «Огонек» и т.п.

В эти месяцы стремительно менялся общественный ландшафт. 13 марта 1988 года Нина Андреева написала знаменитую статью «Не могу поступиться принципами».

В августе 1988 при НТК «Перспектива» Игрунов создал М-БИО, в декабре 1988 прошел 1 съезд Социально-экологического союза. В ноябре 1988 года я был на конференции Клуба независимой печати, созданного усилиями А.Подрабинека. Причем, это была уже третья конференция. В ней участвовали редакторы 56 изданий. Там я впервые увидел многих – людей из ДС, Григорянца, Владимира Осипова. Я выступил с кратким сообщением о «Параграфе». В перерыве после моего выступления ко мне подошел Григорянц и сразу предложил работать в «Гласности».

В январе 1989 был учрежден «Мемориал», в апреле СОЦПРОФ, в мае создано ИМА-ПРЕСС, в августе круг БХО оформился в Христианско-демократический союз (мы с Прибыловским были на этом съезде).

НА ПЕРВОЙ ДУБРОВСКОЙ

М-БИО в 1989 году занимало пустующее помещение почтового отделения на 1-й Дубровской улице. Точнее говоря, собственно М-БИО занимало одну из дальних комнат, в которой когда-то был склад корреспонденции. Сохранились стеллажи для хранения посылок и бандеролей. Тут я впервые сел за компьютер и довольно быстро освоился.

Игрунов был не начальником, а «креативным лидером». М-БИО – что-то вроде клуба. Иначе говоря, у Вячека не было подчиненных, а были «члены клуба». Одни – более преданные и постоянные, другие – приходящие реже и вносящие меньший вклад в общее дело. Когда я пришел в М-БИО, было видно, что постоянные члены клуба - это Владимир Прибыловский, Дмитрий Леонов, Илья Кудрявцев, Сергей Митрохин. Потом Леонов куда-то отодвинулся в сторону. Через МБИО прокачивались десятки и сотни людей, Игрунов поддерживал контакты со всем спектром неформалов, но только два относительно больших кружка примыкали к МБИО плотно – «Община» (Губарев, Исаев, Василивецкий, Шершуков, Тупикин, Гурболиков) и «Гражданское достоинство» (Верховский, Василевский, Папп). Постоянным сотрудником в начале 1989 года уже была Ольга Васильева – очень странная, громкая и как бы чем-то постоянно недовольная. Григорий Белонучкин постоянно был в МБИО еще на первом этаже. Он как-то внутренне крепился к Прибыловскому.

Из круга «Общины» постоянным сотрудником МБИО стала Татьяна Титова. В Москву она приехала из Кирово-Чепецка, где ее семья работала на местном химзаводе. О родном городе она вспоминала без всякой теплоты. Если я правильно помню, она играла в школьном театре и в Москву поехала поступать в театральный, но провалилась и попала в московский областной пединститут, который и был базой анархо-синдикалистов. Ей было лет девятнадцать, но она была внутренне совершенно сложившейся молодой женщиной. Она умерла в 27 лет, прожив короткую, но фантасмагорическую жизнь. У Вячека она была «полевым поисковиком» - ездила в Армению, Грузию, Прибалтику, Молдавию, встречалась со всеми тамошними лидерами национальных и демократических движений, правыми и левыми и привозила оттуда контакты, материалы и просто рассказывала Игрунову о ситуации. Уже в 1990 году она познакомилась с Гейдаром Джемалем и была очарована им. Кончилось это тем, что незадолго до смерти она приняла ислам. Она очень страдала от диабета. Ей приходилось ежедневно колоть себе инсулин.

Когда мы работали в М-БИО, я этого даже не знал. Всякий раз она входила в комнату с улыбкой. Это была доброжелательная насмешечка: ну, чем вы тут занимаетесь? Или даже: а вот я пришла! Она рассказывала мало, но очень хорошо слушала, располагала мужчин-собеседников к себе. Среди людей М-БИО она стала мне очень близким человеком. В 1990 году она ездила со мной в Кишинев, когда мы готовили к изданию справочник по неформальному движению. Осенью 1990 года, когда я уже решил закрыть СЕН, она была со мной в последней поездке к нашим тогдашним рижским друзьям и партнерам – редакции «Балтийского времени». В последние три года жизни я ее не видел.

Здесь надо вспомнить и о покойном Володе Косякове. Он вышел из круга «Гражданского достоинства» и несколько месяцев очень настойчиво просился работать в СЕН. Но он был странноват, и его взяли не сразу. Его отец был большим человеком во Владивостоке, чуть ли не начальником порта. Володя окончил журфак МГУ, работал в газете «Водный транспорт», а позже – в пресс-службе какого-то министерства. Но в начале перестройки он уже выбыл из журналистики и работал в Пироговской больнице в «кислородке» диспетчером. Видимо, в начале 1990 года Косяков стал выпускающим редактором в СЕНе. Позже он работал в первом составе «Независимой газеты» в отделе новостей. Был редактором агентства «НЕГА». После «Независимой» он как-то окончательно сорвался с профессиональной резьбы. Да и пили мы, в то время как пираты.

Он умер два года назад.

ОПАСНОСТИ

В то же время первая половина 1989 года была и последним всплеском наездов милиции и ГБ. Ходили по квартирам: в частности, у меня в еженедельнике записано 5 апреля: «Весь день перемакетировал «Панораму». Приходил участковый и ГБ». Приходили они, когда меня не было дома. Есть машинописная записка для авторов и сотрудников «Параграфа»: «5 апреля – на квартиру С.Врубель, где также проживает и А.М., пришел участковый милиционер с сотрудником в штатском. Участковый выяснял, кто прописан и проживает в квартире, есть ли среди знакомых С.Врубель А.Морозов и бывает ли он в этой квартире».

Мощный наезд был 23 апреля – утром в 10.30 сотрудники милиции и штатские ворвались в подвальное помещение ин-та им.Гнесиных, где в это время печатался тираж «Экспресс-хроники». Тираж был арестован с санкции районного прокурора, а задержанный там Юра Кушков провел в отделении 12 часов. В Питере тоже происходило нечто подобное. Имеется запись: «Алексей Одинг – ленинградский фоторепортер, постоянный автор журналов «Петербург» и «Параграф» 12 марта получил 15 суток за попытку снимать митинг Демсоюза».

Надо отметить, что «Параграф», конечно, был на периферии интереса властей. Гласность, Экспресс-хроника, люди из Демсоюза, постоянные авторы вражеских голосов подвергались постоянным тычкам в разных формах.

СЛЕТ САМИЗДАТЧИКОВ В ПИТЕРЕ

В январе 1989 я поехал в Питер на конференцию тамошних самиздатчиков. Организовывал ее Борис Иванов, издававший журнал «Часы». Про эти «Часы» я слышал от Врубеля в Москве гораздо раньше, как и про некоего Останина. Атмосфера этой конференции была совершенно не диссидентской, а скорее литературной. Иванов присуждал премию им Андрея Белова с символической суммой в 1 рубль. Там я познакомился с редакцией журнала «Сумерки», который только-только начал выходить. Делал его дружеский кружок молодых школьных учителей. Это был журнал близкий по духу «Параграфу» и мы стали приятельствовать с Сашей Новаковским, пробовали обмениваться материалами. Тогда же я зашел в гости к Пазухину, про него мне говорили люди Сандра Риги, и я хотел познакомиться с этим заслуженным питерским христианским диссидентом. Он тоже что-то издавал.

В советское время Питер казался каким-то эталоном интеллигентности. Позже мое восприятие этого города изменилось, стала все больше бросаться в глаза его провинциальность, и даже удушливость. В 1996 году, работая там несколько месяцев, я прочел книжку Спивакова о «метафизике Петеребурга» и понял, что удушливость – это, возможно, следствие рокового удушья блокады. Город так взяли глотку, что травма осталась навсегда. Но в конце 80-х все еще казалось, что Питер – это и серебряный век, и вдохновляющий имперский классицизм и все это как бы наследуется питерской интеллигенцией. На конференции был Митя Волчек. «Митин журнал» был настоящим «толстым» подпольным журналом. Волчек вел очень широкую селекцию авторов. Это был единственный проект в подполье, соотносимый с «Новым миром», «Знаменем» и т.д.

КОРОТКО

22 января (предположительно) – мы были на выступлении Седаковой в клубе «Новая заря» на Серпуховской (организатор – кургиняновская студия «На досках»).

9 февраля – мы поехали с Чапниным к Ольге Седаковой в Салтыковку. Надо найти его серию портретов Седаковой и заново напечатать.

1 марта – на журфаке МГУ была встреча с Ельциным. Чапнин сделал занятный фоторепортаж для «Параграфа».

17 марта. Анатолий Копейкин опубликовал в «Русской мысли» большую рецензию на «Параграф». Там же была перепечатка из Параграфа моей статьи о Солженицыне и одной работы художника-графика Машинистова, из опубликованных в журнале. Это был важный для нас бенефис «Параграфа» в Париже.

На этой же странице «Русской мысли» – пресс-конференция Аксючица, освящен храм в Тропарево. Прошло пятнадцать лет. Вчера встретил одного приятеля, стал расспрашивать о том, кто какие медиа-проекты затевает. А вот Аксючиц пишет проект православного журнала для Ананьева. - А кто этот Ананьев? А это… Короче, не так далеко колесо-то и укатилось.

20 марта – в еженедельнике запись о том, что в этот день в «Перспективе» состоялся мой «разговор с Игруновым о ставке». Продолжение – запись 5 апреля: «подписан договор с Игруновым».

Несколько тысяч людей, разбросанных по разным городам, знали, что существует  М-БИО, что сюда надо что-то присылать, что сюда можно приехать, позвонить и что-то получить, чем-то обменяться. Игрунов предложил мне создать какую-то структуру, которая бы обрабатывала тот поток информации о неформальном движении, который стекался в М-БИО. Мы хотели стимулировать этот поток, превратив неформальные организации, которые выходили на Игрунова и М-БИО, в своего рода корреспондентскую сеть.

Мне эта идея показалась увлекательной.

ИГРУНОВ

Игрунов не был мне близким человеком. Не помню даже, чтобы мы с ним подробно о чем-то разговаривали. Он был такой закрытый джентльмен, внешне как бы слегка декадентствующий, манерный. Это впечатление усиливалось тем, что говорил он «в нос».

Неформальное движение наполовину состояло из людей просто невменяемых. Психика старшего поколения участников этого революционного процесса была сильно покалечена общением с ГБ, все были помешаны на конспирации и на стукачах. Игрунов выгодно отличался на этом фоне. В сорок лет он одевался, как двадцатилетний, ходил с длинными волосами, решительно не хотел, чтобы его называли иначе чем «Вячек» и при этом в нем была какая-то респектабельность.

В общем, если обозначить разницу между, скажем, Игруновым и Подрабинеком, то можно сказать, что Саша Подрабинек боролся с режимом, а внутренняя программа Игрунова была сложнее: он, видимо, мыслил себя стратегическим менеджером какого-то общественно-политического процесса и одновременно его исследователем. Я помню, как-то на Гоголевском бульваре Подрабинек спросил меня: где я? И когда я ответил, он с холодком констатировал: «А, у Игрунова…». Хотя у Игрунова все было в порядке с «биографией» с точки зрения Подрабинека, но я думаю, что Саша как-то чувствовал глубокую разницу в своей и игруновской жизненных программах.

Подрабинек, надо заметить, был самым приятным человеком «с того конца пирога». В сущности, он тоже был менеджером, но другого – хотя и близкого - процесса.

Можно сказать, разница заключалась в том, что Игрунов делал внутреннюю ставку на возникающий новый политический истеблишмент, а диссиденты во всем видели «советское». В 1989 году Игрунов очень плотно занимался «Мемориалом», а затем МГД (Межрегиональной депутатской группой). Я все время что-то слышал от него о тех или иных людях из МГД.

26 марта был кончен макет 8-го номера «Параграфа». Следующий – 9-й был уже последний и делался он с большим трудом, поскольку в результате нескольких встреч в январе-феврале возникла идея делать газету «Панорама».

28 марта была достигнута окончательная договоренность между М-БИО (Игрунов), Гражданским достоинством (Верховский, Василевский, Папп) и мной о том, чтобы делать эту газету. Главным мотором проекта был Александр Верховский. Уже на следующий день я сделал макет первого номера – об этом есть запись в ежедневнике. Ранняя история «Панорамы» очень корректно изложена А.Верховским в его заметках 2002 года.

Начало апреля (предположительно) - первая лента новостей СЕН М-БИО. И практически сразу приблизились ко мне А.Степура и Т.Титова. Тогда и О.Чапнина была взята в М-БИО.

Игрунов относился ко мне с почтением, но результатами СЕНа он не был доволен. Я понимал – почему. Общественно-политический процесс в тот момент был очень динамичным. Передаваемые с мест новости, выставленные на ленту, лишались контекста. Игрунов прямо общался с сотнями людей и был в курсе событий во многих регионах. Новости СЕН отставали от его информированности. Но он видел, что я действую с большой самоотдачей и делаю, что могу.

Игрунов был особенно тесно связан дружескими узами с Малинковичем и Гинзбургом. Один сидел в Мюнхене, другой – в Париже. Главным партнером МБИО как исследовательского центра в 1989 году был Институт восточной Европы. Оттуда часто приезжал Айхведе.

4 апреля я диктовал по телефону в Париж какой-то репортаж «о встрече в ИНИОНе». (Поискать публикацию. Вероятно, это была так называемая «встреча в защиту реферативных сборников»).

15 апреля меня зачем-то занесло на встречу армянской общественности в ДК Горького. Встреча проходила под впечатлением событий в Тбилиси. Армяне рассказывали о событиях в Грузии. Помню, меня тогда поразило, как четко и литературно говорят армяне, как они хорошо развивают мысль. Главные там были Валерий Петросян и Федор Шилов-Коведяев.

30 апреля, воскресенье. Праздник независимой печати на Арбате. Стоял на каком-то бетонном парапете рядом с Асей Лащивер и показывал публике «Параграф». Народу было много. ОМОН дежурил в переулках. Было нервно – ожидали разгона.

20-21 мая – Вильнюс. Конференция Клуба независимой печати. Историческая фотовыставка «Параграфа» в Вильнюсе. Гуляем по городу с Волчеком, Резунковым, Бабицким.

8 июня 1989 – встреча журнала «Чаша» с читателями. Не помню где. Там были Померанц, Миркина, Александр Зорин. Открывала Ирина Языкова (цель журнала – поиск Христа среди нас). Потом выступал Сандр Рига. Он говорил о том, что официальный экуменизм переживает кризис, но низовой экуменизм себя не исчерпал. Потом выступал Померанц, как всегда пафосно: «если Богу удастся спасти эту страну, то группа, которая издает журнал, будет играть большую роль и т.д.». Выступали З.Миркина, В.Ерохин, композитор Олег Степурко. Где теперь Сандр Рига? Ему, как я слышал, позже правительство Латвии вернуло по реституции дом в Юрмале, он его, кажется, продал и надолго уехал в Европу, жил в Италии.

Октябрь – получил по почте письмо «Жидо-масонская блядь! То, что ты прикрылся старинной русской фамилией – тебе не поможет. Уматывай к своим заморским содержателям или пеняй на себя. Мы не шутим. С нами Бог. Русские патриоты». Такие письма были посланы многим, и Прибыловский опубликовал одно из них в Огоньке. Позже я где-то читал, что их посылал из Питера какой-то ненормальный еврей, а вовсе не нацисты или ГБ.

Ноябрь – кинофестиваль «Молодiсть» в Киеве (уточнить дату)

Ирина Гурская позвонила мне и спросила: «Кого Вы можете предложить?» Я сказал: «Виктора Золотарёва с его газетой «Гражданское достоинство», вот этого, вот этого, вот этого и многих, многих других». Они оплатили нам эту поездку, и мы поехали туда большой делегацией - человек двадцать. В Доме кино в Киеве нами была проведена масштабная пресс-конференция, которую вёл почему-то я. После этого ко мне подошёл Кшиштоф Занусси, пригласил меня к своему киевскому другу-художнику в мастерскую, и мы поехали туда вместе с О.Ч. говорить про «перестройку» и про то, чем она закончится.

С 1 сентября начался «Постфактум». Для меня это было неудачное участие. Здесь я познакомился с Филом Ильиным, Аллой Глебовой. Смутно помню Андрея Макарова.

После переезда в большую квартиру на пятом этаже этого же дома на Дубровской все получили свои комнатки: отдельное помещение занимал архив-библиотека и там окопалась сначала Марина Разоренова, а чуть позже Лена Струкова и Оля Соловьева. Началась уже более детальная систематизация самиздата. Комната СЕН была по соседству. Своя комнатка была у Паппа (Панорама). Была общая комната. Все это было нанизано на длинный ободранный коммунальный коридор.

На пятом этаже было несколько ярких событий – во-первых приезд о.Владимира Потапова. Я тогда почти ничего не знал об РПЦЗ. Посещая Москву, он объезжал разные площадки, заехал и к Игрунову. Как-то было неожиданно видеть в этом сквоте священника в рясе при наперсном кресте. Однажды приехал Роальд Сагдеев с Элизабет Рузвельт.

Но самым теплым для меня был знакомство с Джоан Бичер-Стоун. Она без долгих разговоров, сразу подписалась на наш бюллетень и заплатила вперед за несколько месяцев. Это – располагало в начале знакомства. Вскоре она приехала снова, и мы много беседовали. Она была единственным из тех западных корреспондентов, с кем мне тогда приходилось встречаться, кто как-то очень по-русски, детально понимал происходящее. Все-таки большинство смотрело на русские дела хотя и с сочувствием, но откуда-то из космоса. Позже, уже в 1995 году, когда она приехала заниматься Чечней и подолгу сидела там, записывая интервью, я понял, что она действительно очень детализировано изучала предмет, которым занималась.

В то время на Пролетарке, неподалеку от М-БИО открылось два кооперативных заведения – кофейня в магазине «Грузия» и ресторан «Руслан» на Воронцовской. В «Грузии» было одно из первых мест, где готовили кофе на песке. В этом песке было что-то революционно-освободительное. Тогда все воспринималось так – появление немецких сигарет НВ, баночного пива и т.д.

КТО БЫЛ С НАМИ

На президентских выборах 2004 года я работал в штабе Сергея Миронова, в пресс-службе. Вдруг на исполком мироновской партии жизни сваливается Игорь Минтусов со своей бригадой и там второй человек – Игорь Эйдман. Через три дня совместной работы он говорит с хохотом: «Слушай, а ведь я был нижегородским корреспондентом СЕН. Даже гонорар получал как-то, ты сидел тогда возле Кремля (на Волхонке)». А ничего не помню. И только глядя в записи 1989-90 гг. обнаруживаю его телефоны и т.д.

Так выглядел телефонник постоянных контактов СЕН:

Петропавловск-Камчатский – Айварс Лездиньш

Баку – Лейла Юнусова

Рига – Алекс Григорьев, Владимир Линдерман

Оренбург – Александр Сухарев

Южно-Сахалинск – Надя Мун

Ереван – Вачик Галасьян

Минск – Павел Жук, а также Белстар, информагентство БНФ.

Одесса – Леонид Мендельсон, Инна Хилькевич

Свердловск – Игорь Шварц

Уфа – Иршат Бикбулатов

Челябинск – Андрей Сашенков

Нижний Тагил – Сергей Огарков

Мурманск – Владимир Карасик

Тарту – Дмитрий Кузовкин

Нижний Новгород – Игорь Эйдман

Рязань – Юрий Князев

А также: Миша Бомбин, Катя Борщева (Рига), Володя Быкодоров (Свердловск).

Москва,

Октябрь 2005.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!