Леонтий Бызов, социолог:


СКВОЗЬ ГОДЫ ПЕРЕМЕН

Часть 4. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПЕЙЗАЖ: ВИД ИЗ БЕЛОГО ДОМА (начало 1991 г.)


Первый год работы в Верховном совете - 91-й (а всего я там проработал три года - вплоть до октября 93-го) - я вспоминаю как очень интересный, потому что, собственно говоря, это был неформальный штаб по организации “новой России”, выработке её политической системы. Реальной власти не было или было совсем немного, но было понятно, что она вот-вот свалится.

Дела у Горбачёва и всего союзного руководства шли хуже и хуже. Горбачёв метался, почти ежемесячно меняя ближайших сподвижников и тон своих выступлений.

В стране назревала экономическая катастрофа: даже за немалую по советским меркам зарплату купить было практически ничего нельзя, а на рынке и у спекулянтов всё стоило совершенно бешеные деньги. Резкое повышение по инициативе союзного премьера Валентина Павлова цен 1 апреля сократило дефицит на несколько дней, но потом опять всё исчезло с полок.

Чтобы вернуть товары, следовало идти на повышение цен в разы, но потерявший популярность Михаил Сергеевич понимал, что лично для него это будет конец. Напрягая остатки своей поддержки у европейских лидеров, он брал новые и новые займы, опустошая до дна валютные резервы страны, а на выпрошенные деньги покупал партии продуктов питания, которые сметались за несколько часов без видимых последствий. Павлов ограничил двумястами рублями в месяц выдачу денег со сберкнижек, чтобы хоть как-то ограничить наличный оборот, но и это не дало никаких эффектов.

Поток обналичиваемых денег с ранее безналичных счетов сметал на своём пути всё. Объем сбережений на сберкнижках в период 89-91-го годов вырос в совокупности в 150 раз! Деньги потеряли всякую стоимость, а если что-то и продавалось спекулянтами, то за совершенно несообразные деньги.

Начались бунты, самым громким из которых стала бессрочная забастовка кузбасских шахтеров в апреле 91-го года. Окраины СССР фактически вообще перестали считаться с союзными властями и делали, что хотели.

Горбачёв в своей обычной манере то изображал решительность, как в Вильнюсе 91-го года, то, когда появлялись первые жертвы, убегал в кусты – “я - не я, и хата не моя”, сдавая тех, кого он сам вчера посылал на смерть. Рейтинг М. С. упал до нуля, над ним откровенно смеялись, а то и похуже.

Перестройка потерпела полное фиаско, приведя страну на грань государственной и экономической катастрофы. С тонущего корабля союзной государственности срочно побежали крысы. Я был немало удивлён, когда в январе 91-го года прочитал указ Ельцина о формировании Экспертного совета при Председателе ВС РФ. Знакомые все лица: та же Татьяна Ивановна, те же Шаталин и Шмелёв! В общем, Михал Сергеича стали сдавать и те, кто называл себя “прорабами Перестройки”.

Под СССР уже горела земля. Корабль дал течь, и спасти его не могло ничего.

А здесь, на Краснопресненской набережной, все бегали с горящими глазами, ночами не спали, в кабинете Шахрая круглые сутки свет горел. Шахрай, тогда председатель Комитета по законодательству ВС РФ, чтобы сэкономить время, поставил в кабинете раскладушку и не появлялся дома неделями.

Почти круглосуточно работала и Конституционная комиссия во главе с Румянцевым. Без остановки курил трубку Хасбулатов. Все бегали страшно перевозбуждённые, в лифте, в столовой, на лестничных клетках шли беспрерывные оживленные дискуссии.

Народ ждал от Ельцина и его команды решительных действий, чуда, но чуда не происходило. Даже II съезд нардепов России не оправдал ожиданий людей; поболтали и разъехались, не приняв каких-либо кардинальных решений.


В ЭПИЦЕНТРЕ ПРОТИВОСТОЯНИЯ

(январь-февраль 1991 г.)

И здесь произошёл тоже ряд довольно забавных историй, которые, может быть, будут для кого-то любопытны.

Февраль 91-го года. В январе этого года я провёл в меру своих сил исследование (не очень, конечно, репрезентативное, такое точечное, в нескольких городах страны - сколько позволили наши скудные ресурсы), которое показало, что у людей снижается интерес к демократическому движению, происходит определённое разочарование. Вроде Ельцин уже почти год как избран, а ничего не происходит, положение людей ухудшается, рейтинг Ельцина стал падать, от Верховного совета уже ничего не ждут...

А тут ещё подоспел юбилей Борис Николаича – шестьдесят лет. К этому юбилею я немножко поиздевался - написал материальчик по проведенному опросу, который дал кому-то почитать, - просто позабавиться. Тот, кому дал почитать, дал ещё кому-то, и материал, совершенно не рассчитанный на публикацию, 16 февраля появляется в “Независимой газете” - на целый разворот. Даже моя фамилия была искажена (автор - некий ”Бызоев”), а под этой фамилией аршинными буквами – “Демократия теряет популярность”.

Я в тот день ехал кататься на лыжах в окрестности Храпуново и увидел этот материал у соседа по электричке. Сразу пришёл в ужас и даже отказался от лыжной проездки, потому что понимал, что это приведёт к очень тяжёлым, непредсказуемым для меня, последствиям. И привёло, но не только для меня.

В ту субботу 16-го февраля, когда вышел в НГ этот злосчастный материал, прошёл и Координационный совет “ДемРоссии”. Как мне потом рассказывал Юшенков, возбуждённая Галина Васильевна Старовойтова этой моей газетой ткнула в нос Борису Николаевичу и сказала: “Боря, смотри, что про тебя пишут”.

Алексей Пятковский: Неужели она была с ним на “ты”?

Леонтий Бызов: Да. Она - такая грубая была... Уже в 92 году, когда её Борис Николаевич уволил из числа советников (по национальной политике), она пришла тоже на Координационный совет «ДемРоссии» и сказала на весь зал: “Я сегодня получила поджопник”. В выражениях она не стеснялась.

А тогда она этой газетой ткнула под нос “Боре” и говорит: “Что о нас пишут? Надо что-то делать”. Борис Николаевич: “Да, чёрт подери. Надо что-то делать. Думай, Галя, что делать”. Та говорит: “Знаешь что, Борис Николаевич? Может, тебе в президенты пойти?” - “Да, идея хорошая”. В общем, чуть ли не с моей этой статьи дело и завертелось.

19-го февраля, выступая с интервью по 2-му [телевизионному] каналу, государственному каналу РСФСР (на самом деле, Российское телевидение начало вещание только в мае, и то выступление состоялось на Центральном телевидении, - АП), Борис Николаевич впервые озвучил идею, что Россия должна иметь своего президента. Возможно, это был экспромт, связанный вот с этим разговором со Старовойтовой. Даже многие близкие к Ельцину люди, в том числе Хасбулатов, были совершенно не в курсе подготовленного экспромта.

Дело закрутилось. Верховный совет гудит, как улей. Я пью там вечером кофе в буфете, а сзади себя слышу голос депутата Владимира Варова: “Это - происки КГБ. Пишут в этой “Независимой...”. Это, наверное, заказная публикация, подготовленная КГБ, чтобы дискредитировать Ельцина”. (Тогда была мания этих агентов КГБ.) То есть чего я только ни наслышался в это время!

У меня уже были новые данные, свежие - результат моей поездки в Екатеринбургскую (точнее, Свердловскую, - АП) область, в Нижний Тагил. (А мои коллеги ездили с опросом и в другие города.) Сижу, пишу для “НГ” очень политкорректный материал, такой по сути извинительный, пересылаю его Третьякову. Он выходит 23 февраля.

Но события продолжают крутиться, как в калейдоскопе. В четверг 21 февраля широко озвучено заявление “шестёрки” - шесть заместителей Ельцина (Светлана Горячева, Борис Исаев, Владимир Исаков, Рамазан Абдулатипов, Валерий Сыроватко, Александр Вишняков) выступают с демаршем, который озвучила Светлана Горячева. В заявлении “шестерки” содержалось требование (фактически ультиматум) к Ельцину - о том, что он не справляется с обязанностями, должен покинуть пост председателя ВС РФ, а для отстранения Ельцина и выбора нового председателя нужно созвать III (внеочередной) съезд нардепов СССР (правильно: РСФСР, - АП).

Реально это придумал и написал Владимир Борисович Исаков. Бывший близкий соратник Ельцина по Свердловску, лидер уральских демократов стал главным идеологом этой “шестёрки”. Как мне потом говорил сам Владимир Борисович, “мы прочти твою статью и решили, что – пора действовать”. Получилось, что моя статья спровоцировала активизацию сил с обеих сторон, такое лобовое столкновение. Всё висело на волоске, когда упавший камушек вполне мог спровоцировать лавину…

А. Пятковский: Вы упомянули про «очень тяжёлые последствия» этой публикации для себя и не только...

Л. Бызов: Самых катастрофических последствий для меня лично удалось избежать. Во-первых, мне помог (в первый и, может быть, в предпоследний раз в жизни) Юшенков, который сумел в какой-то степени отвести от меня грозу. Юшенков, будучи приятелем Бурбулиса, сумел с ним поговорить. Хотя, мне кажется, в душе как-то и заподозрил, что я и на самом деле - внедрённый в демдвижение агент КГБ.

Но… Галина Старовойтова опубликовала против меня очень неприятную статью в “Курантах” - такое письмо-донос, где подвергла сомнениям все мои выводы и методики. Потом в тех же “Курантах” появляется ещё более мерзкая статья Олега Савельева, сотрудника ВЦИОМа, который развёз меня по тарелке как полную дрянь и ничтожество, да ещё и человека, всегда готового “воткнуть нож в спину”.

А [публицист] Татьяна Ивановна написала письмо на имя Геннадия Бурбулиса - сама, от руки. Это письмо у меня хранится (Юшенков выпросил его у Бурбулиса и подарил мне на память).

Суть этого письма состоит в том, что Вы, уважаемый Геннадий Эдуардович, должны более внимательно присмотреться к тем людям, которые работают в ВС и должны всячески поддерживать дорогого Бориса Николаевича. А то ведь попадаются среди них такие, как Леонтий Бызов - люди морально не выдержанные и не заслуживающие доверия. Они не дорожат общественной репутацией Бориса Николаевича. Это такие шакалы, которые питаются падалью.

Вот другое дело – ВЦИОМ. Там работают настоящие демократы, для которых имя Борис Николаича дорого и любимо и которые никогда не позволят усомниться в его высоком рейтинге. В общем, что себе позволяют? Кого держат? Откровенных провокаторов...

Мне кажется, что подоплёка этого письма состояла в том, что ВЦИОМ, созданный по инициативе Горбачева и на заказы от союзного руководства, тоже ощутил, что власть, а значит, и реальные деньги, стремительно перетекают в руки Ельцина. Эту раздачу денег необходимо контролировать, обложив Б. Н. своими людьми, лоббистами ВЦИОМа. А тут сидит какой-то Бызов, непонятно откуда взявшийся, и не даёт ВЦИОМу тех денег, которые они просят. Надо его убрать и заменить своими людьми. Такая мысль, наверное, возникла ещё по результатам похода Татьяны Ивановны в ноябре ко мне за деньгами, а тут и подвернулся такой удобный случай. Этот милейший “привет от Заславской” стоил мне продолжения отношений с Бурбулисом.

А ещё я ожидал реакции Румянцева, которого тогда не было в Москве. Вернувшийся из загранкомандировки в середине марта Румянцев тоже со своей стороны сделал всё, чтобы смикшировать скандал. У нас с ним был разговор, после которого я понял, что прощён.

Месяц я находился в абсолютно подвешенном состоянии, но постепенно скандал сошёл на нет. Дело, конечно, не в моей статье. Она, по сути, была совершенно безобидная. Просто такая царила атмосфера в стране – только поднеси спичку. Предгрозовая атмосфера.


III и IV СЪЕЗДЫ НАРДЕПОВ РСФСР

(март-май 1991 г.)

Гроза не заставила себя долго ждать. По-моему, 16 марта прошёл референдум, на котором, с одной стороны, население СССР высказалось за сохранение великой страны...

Пятковский: 17 марта.

Бызов: 17 марта. Правда, формулировка вопроса была столь нарочито запутанная (Горбачёв уже, видимо, сомневался, что при честной постановке вопроса получит положительный результат), что было не очень понятно, в поддержку чего именно высказались три четверти опрошенных. К тому же референдум не проводился в республиках Балтии и в Грузии (а также в Армении, Азербайджане и Молдавии, - АП), что давало дополнительные козыри их сепаратистским лидерам.

Ну а второй вопрос (в рамках уже российского референдума, - АП) – о введении поста президента РСФСР – получив поддержку, привёл к однозначным юридическим последствиям. Собиравшийся в конце марта III съезд должен был закрепить результаты референдума в Конституции РСФСР. Двоевластие в стране принимало всё более жёсткие формы.

III (внеочередного) съезда ждали обе стороны. Демократы - чтобы открыть зелёный свет выборам президента РФ, оппозиция – чтобы попытаться сместить Бориса Ельцина.

28 марта начался этот съезд. И я считаю, что 28 марта, может быт, ключевой день в истории Советского Союза, после которого счёт пошёл уже на дни и месяцы.

Якобы по просьбе оппозиции Верховного совета РФ (чтобы обеспечить её безопасность от разъяренных сторонников Ельцина) Горбачёв вывел на улицы Москвы танки. Они не стреляли, мирно стояли по прилегающим к Кремлю улицам. Фактически это была такая репетиция будущего ГКЧП.

Демократы поставили ультиматум, что съезд не начнётся, пока танки не уедут. Весь вечер непогожего, со снегом, четверга 28 марта вся Москва бурлила в шествиях, а на «Маяковской» прошел невиданной по размаху митинг с примерно полумиллионом участников, растянувшихся по всей Тверской от Кремля до Белорусского вокзала. (По уверению одного из организаторов того шествия И. Харичева (см. гл. ХРОНИКА МИТИНГОВ «ДЕМРОССИИ»), демонстрантов внутрь Садового кольца не пустили и митинг никакой в тот день не проводилось. Возможно, что Бызов путает его с другой акцией на пл. Маяковского, - АП.)

Танки ночью уехали и 29 марта съезд начал свои заседания. После этого стало ясно всё: что союзная власть - это тряпка, ни на какие реальные силовые сценарии они не готовы и будут теперь только уступать и уступать, каждый день. Пока их не выгонят совсем. На Советский Союз уже не следует ни копейки ставить: нет ни сил, ни воли сопротивляться ничему. Судьба СССР и Горбачёва персонально в этот день была подписана.

Понятно, учитывая весь фон того времени, что оппозиция на III съезде была обречена. Съезд прошел под полную диктовку Ельцина и демократов. Члены “шестерки”, одинокие и всеми покинутые, тоскливо ходили по кремлевским покоям, как зачумленные, к ним боялись подойти, чтобы не скомпрометировать себя рукопожатием с этими “отщепенцами”.

В поддержку Ельцина выступили бастующие шахтёры Кузбасса; их требование состояло в немедленной отставке Горбачёва. Российские демократы всячески поддерживали их требования; радикальная демократка Бэла Денисенко предложила всем металлургам Кузбасса поддержать шахтёров и тоже остановить производство, а на вопрос, как это возможно (плавильные печи невозможно погасить), она сказала, что тогда следует весь выплавленный металл прямо ковшами выливать в снег. Такие были умники.

Закреплена победа демократов на III съезде была демаршем полковника Александра Руцкого, входившего в состав руководства КП РСФСР. Он, заручившись поддержкой части депутатов из фракции “Коммунисты России”, требовавшей отставки Ельцина, создал фракцию “Коммунисты за демократию”, высказавшуюся за Ельцина.

III съезд я бы охарактеризовал как “демократический шабаш”. Абсолютная нетерпимость к инакомыслию, готовность ради своих политических целей перешагнуть через любые моральные нормы... Всё то, что мы раньше приписывали коммунистической власти, в полном и даже гротескном виде проявилось и у демократической оппозиции. Впереди для побеждающих демократов маячили самые лучшие, высокие государственные посты, ожидалась большая раздача кусков большого пирога, и тот, кто громче всех прокукарекал, имел самые большие преференции при этой раздаче.

В конце мая совсем ненадолго собрался IV съезд нардепов. Как сейчас помню, съезд открылся в день рождения Сахарова. Это было 21 мая. Помню, что именно в первый день работы съезда все отправились в Большой зал Консерватории отмечать память Сахарова. Играли Рихтер, Башмет, Ростропович…

Социологическую службу на съезде мы организовали силами “ИнДема” Георгия Сатарова. Сидели с компьютерами и демонстрировали всем желающим модель голосований на Верховном совете, согласно которой по совокупности голосований персонально любого депутата рассчитывался рейтинг его “демократичности”. И они даже денег за свою работу не брали, - для них это была очень хорошая реклама.

Именно там Сатаров и сдружился с Сергеем Александровичем Филатовым, будущим главой администрации Бориса Ельцина (с февраля 93-го года), а тогда -секретарем Президиума Верховного совета РФ, правой рукой Хасбулатова, ещё ярого “демократа”. Сергей Александрович Филатов в 93-м году и пригласит Георгия Сатарова в штатные советники (точнее, помощники, - АП) Бориса Ельцина.

На IV съезде произошло официальное выдвижение Бориса Ельцина в президенты РФ. В вице-президенты себе он выбрал Александра Руцкого.

Помню, ещё в первых числах мая, на съезде СДПР в Ленинграде, мы гадали, кто с ним будет идти в паре. Спорили с Николаем Кротовым, и я первым сказал, что будет Руцкой. Он сказал: “Да, наверное, ты прав - будет Руцкой”. Потому что назывались другие фамилии, а я, исходя из общих соображений, предсказал, что, скорее всего, будет Руцкой,

Это выдвижение не было однозначным. Ельцина и Руцкого вплоть до марта 91-го года ничего не связывало. Главными кандидатами в вице-президенты считались ближайший соратник Б. Н. Геннадий Бурбулис, а также Галина Старовойтова. Но Ельцин решил расширить свою электоральную базу за счёт сторонников Руцкого - коммуниста и героя афганской войны, посчитав, что все демократы и так “у него в кармане”. Это был голый расчёт - чтобы собрать несколько дополнительных процентов голосов. Как политик и, тем более, соратник Руцкой был не нужен. Однако будущий генерал и вице-президент оказался человеком неуемной, хотя и глупой, бестолковой, энергии, сразу посчитал себя “большим государственным деятелем”. С того момента началась взаимная неприязнь Бурбулиса и Руцкого, позднее переросшая в открытое противостояние.

На этом съезде и Жириновский впервые выполз, потому что он не собрал подписи. И чтобы его допустили, нужно было решение Съезда народных депутатов. Он там удачно выступил, все хохотали, веселились и проголосовали, чтобы его допустить к избирательной кампании.

П: Для этого, по-моему, трёхсот голосов депутатов было достаточно?

Б: Да, достаточно трёхсот голосов.

А длился съезд числа до 28-го или 29-го, то есть примерно неделю.


ВЫБОРЫ ПРЕЗИДЕНТА РСФСР

(середина 1991 г.)

П: Вы ещё ничего не рассказали о самих президентских выборах 91-го года. Вы были, наверное, к ним причастны?

Б: Фактически избирательная кампания стартовала только после этого IV съезда, когда Ельцин объявил, что с ним будет Руцкой. Я совсем немного занимался избирательной кампанией, потому что выборы проходили в крайне сжатом режиме. IV съезд проходил в самых последних числах мая, а выборы были назначены, как известно, на 12-е июня, то есть фактически и двух недель не оставили на кампанию.

Я уехал на родину Бориса Николаевича в Свердловскую область, на самый её север, совершив вояж между Серовым и Ивделем. Выбрал я этот маршрут и из туристических соображений тоже, воспользовавшись им для того, чтобы за два выходных дня, оставив свою группу проводить опрос в Североуральске, слазать на Денежкин Камень (одну из высочайших точек Уральских гор, вокруг которой расположен одноимённый заповедник, - АП), о чём давно мечтал. Ну и набрался впечатлений от разговоров с местным населением - что они думают о Борисе Николаевиче и на что надеются.

В принципе, развернуться здесь было сложно, потому что интриги выборов не было, и победа Ельцина была совершенно очевидна. Сюрпризом стало только третье место Жириновского, которого до избирательной кампании вообще никто не знал, - так он развернулся в ходе недолгих дебатов по ТВ. Вот, собственно говоря, и всё.

Вообще, список оппонентов был неудачен, потому что главный оппонент Ельцина Николай Иванович Рыжков - человек из прошлого, которому можно предъявить тысячу обвинений за развал экономики при Горбачёве. Фигура, мягко говоря, не самая сильная, не способная объединить всех противников Ельцина. Поэтому фактически Ельцину отдали это поле без боя.

П: А мне вспоминается, что тогда политическая социология была настолько неразвита, что результаты будущих президентских выборов для многих были полной загадкой. (Думаю, отсюда - и приглашение Руцкого в команду Ельцина.) Мы не представляли себе даже примерного соотношения сил накануне выборов, и поэтому победа Ельцина в первом же туре явилась для нас сюрпризом. У Вас другие воспоминания о тогдашнем уровне развития отечественной социологии?

Б: Официальные социологические центры, которые финансово зависели от союзного руководства, если что-то и проводили, то, естественно, в режиме закрытых записок на стол Горбачёву, и эти данные не публиковались.

Что касается меня, то, как я сказал, деньги у меня были очень небольшие, и поэтому я их тратил на то, чтобы провести опрос в нескольких точках. Я сам выбирал на карте пять точек, стараясь разнообразить регионы и типы поселений, и посылал туда своих людей, - благо билеты на самолет были ещё чрезвычайно дёшевы (сейчас людей из Москвы на такие опросы никто гонять не будет). Ещё была цель найти такие места, куда просто съездить любопытно, и методом зондажа (во многом, методом тыка) получить там какое-то приближение к общей картине. И я хочу сказать, что в общих чертах полученная картина, как правило, вполне совпадала с реальностью.

Какие-либо всероссийские опросы у меня не было возможности проводить за те деньги, которыми мы располагали. Не говоря о том, что просто цикл социологических исследований обычно занимает немалое время.

Вот сейчас ВЦИОМ укладывается в неделю - за счёт, прямо скажем, не самого лучшего качества поля. Потому что, вообще-то, недели для по-настоящему высококачественного исследования мало. Вот если мы хотим соблюсти выборку и чтобы интервьюер опросил именно того, кого надо, он должен иметь возможность дня три как минимум не по одному разу заходить по одному и тому же адресу, чтобы встретиться с нужным респондентом. А здесь было двенадцать дней на всю кампанию.

Результаты исследований накануне выборов уже практически бессмысленны; ведь ничего изменить уже нельзя (они нужны для выработки стратегии кампании). Поэтому серьёзной социологии на этих выборах, действительно, не было. И я если и верил в победу Ельцина, то только просто в силу того, что у меня были уже какие-то накопленные тренды. Я, скорее, интуитивно предполагал, что он победит и победит в первом туре. Поэтому для меня это не было неожиданностью. В смутное время народу нужен вождь, лидер, и таким вождем россияне выбрали Ельцина. Иных вариантов уже не было.

П: Давайте уточним некоторые детали. Когда, Вы говорите, были назначены выборы президента?

Б: В последних числах мая 91-го года, на IV съезде народных депутатов.

П: Я попросил уточнить сроки кампании потому, что Ельцин был выдвинут кандидатом в президенты на многотысячном митинге на Манежной площади 29 апреля, и “Эхо Москвы” даже посвятило теперь этому историческому событию специальную передачу.

Б: Я могу сказать, что идея, что у нас должен быть президент, была озвучена 19 февраля - в связи с теми событиями, о которых я рассказал. Потом был референдум о введении поста президента, который состоялся 17 марта.

П: То есть III съезд просто проштамповал принципиальное решение референдума?

Б: Нет, не просто проштамповал, а принял соответствующую конституционную поправку - о том, что будет пост президента. Именно с этого момента возникло противоречие в Конституции РФ, ставшее первопричиной событий уже 93-го года. Потому что, введя в Конституцию статью о том, что президент РФ является главой государства, и в этом качестве подотчётен только избравшему его народу, Съезд сохранил и статью 1, в которой утверждалось, что высшим органом власти в РФ является Съезд народных депутатов, и он полномочен принять любое решение компетенции Российской Федерации, в том числе и изменить Конституцию.

Ну а выдвижение на многотысячном митинге всё же носило неофициальный характер. Конечно, это, скорее, наказ. Потому что кампания началась только после того, как её объявил IV съезд. (Он именно для этого и собрался.)

П: И назвал дату выборов.

Б: И назвал дату. Которую, кстати говоря, предложил Юшенков, ссылаясь на записки Нострадамуса. Нострадамус предсказал, что советская власть (если её так трактовать; у Нострадамуса это довольно туманно) продлится ровно столько-то и столько-то дней. И как раз на 12-е число конец этого срока по Нострадамусу и пришёлся. К тому же ровно год назад была принята Декларация о суверенитете РФ. Юшенков любил так пошутковать. Но его поддержали.

П: Ну я-то помню, что основные дебаты шли вокруг выбора не конкретного числа, а дня недели. Было просчитано, что успех Ельцину должна принести высокая явка, и поэтому решили отойти от неизменной советской традиции проводить выборы в воскресенье и назначили их на среду - чтобы несознательный избиратель в этот день на дачу не улизнул.

Б: Да, конечно, могли быть и такие соображения тоже.

10 июля состоялась инаугурация - не в Большом кремлёвском дворце, где обычно проходили заседания Съезда, а в Кремлевском дворце съездов, где проходили намного более многочисленные союзные съезды. Зал вмещал четыре тысячи человек и был забит до отказа. Вёл мероприятие Хасбулатов. Присутствовал и Горбачёв. Первым поздравления принёс патриарх Алексий. Я там присутствовал по гостевому билету.

Вечером в тот же день начался V съезд, который так и остался незакончившимся в том июле. Он заседал в течении десяти дней и так и не смог выбрать нового председателя Верховного совета.

П: Тогда только первая часть проходила.

Б: С 10-го по 20-е июля она проходила.

Причина его неудачи лежала в следующей плоскости. Коммунистическая оппозиция была не столь уж сильна и, к тому же, была деморализована поражением на III съезде и на выборах президента РФ и, конечно, не могла рассчитывать избрать председателя из числа “своих”. Ими была сделана ставка на молодого и перспективного тогда Сергея Бабурина - скорее, национал-патриота, чем коммуниста. Он регулярно доходил до второго тура, но завоевать большинства не мог.

Большинство было у демократов, но они не смогли договориться о единой кандидатуре. Хотя Ельцин рекомендовал в качестве своего преемника Руслана Хасбулатова, значительная часть демократов уже имела на Руслана Имрановича такой “зуб”, что блокировала его избрание, выдвигая в качестве альтернативы то Сергея Шахрая, то Владимира Лукина, то Дмитрия Волкогонова. А когда во второй тур выходил все-таки Хасбулатов, портили бюллетени, но за него не голосовали. Помню острые антихасбулатовские выступления Сергея Ковалева, Сергея Юшенкова… И съезд перенесли на осень, оставив Хасбулатова “исполняющим обязанности”.

На той летней части съезда, помню, как гость присутствовал Геннадий Андреевич Зюганов. Он не был депутатом, присутствовал на съезде как эксперт фракции “Коммунисты России” и его в зал заседаний не пускали. Он тогда такой простой и невзрачный был, никто бы не подумал, что это – будущий лидер КПРФ надолго или даже навсегда.

Слоняясь без дела по БКД во время заседаний, он каждые полчаса заходил в буфет, заказывал себе фирменные жюльены и с большим аппетитом их поедал. Мы с ним иногда подолгу сидели в этом буфете и обсуждали будущее России.

Июль заканчивался, все разъезжались на отдых, обсуждали путевки и санатории. Но начавшийся отпускной сезон оказался непродолжительным.


АВГУСТ 91-го...

П: Вы, видимо, были свидетелем драматических августовских событий...

Б: Я помню, что 19 августа был понедельник. Накануне в воскресенье я вернулся с Кавказа, планировал побыть в Москве два-три дня и продолжить отпуск в вологодских лесах.

Утром по радио объявили о создании ГКЧП и отстранении от власти Горбачёва. Я приехал в Верховный совет примерно к десяти часам утра. Никто ничего не знал и не понимал; где Ельцин – было неизвестно…

Среди дня пошёл обедать в депутатскую столовую, сидел за одним столиком с Виктором Аксючицем и Михаилом Астафьевым. Виктор говорит: “Всё, Миша, этот короткий период перемен закончился, и надо уходить лет на двадцать в подполье. Значит, мы сегодня в последний раз обедаем в цивильной обстановке. Следующий обед будет – баланда на лесоповале”.

Не успели мы отобедать, как раздался шум: Ельцин приехал.

Где-то через час мы с председателем нашего Комитета по СМИ Вячеславом Ивановичем Брагиным стоим на нашем одиннадцатом этаже и видим: танк, и Ельцин забирается на танк. Брагин сразу встрепенулся: Ой, Ельцин на танк полез! Надо не опоздать для истории с ним вместе постоять. Нажимает на кнопки лифта, а все лифты заняты, - весь Верховный совет едет вниз. Потеряв терпение, бежит вниз по лестнице, а потом, как пятиклассник, садится задницей на перила и съезжает по ним вниз. Успел-таки к раздаче: на хрестоматийном снимке он, правда, ещё только лезет на ельцинский танк, но всё-таки и это хорошо.

П: Брагин?

Б: Да, Вячеслав Иванович. Заслужил будущую должность председателя телекомпании “Останкино”.

П: Ну а как Вам изнутри виделась оборона Белого дома?

Б: Вся эта ситуация с защитой Белого дома вызвала у меня очень неоднозначные чувства. Для меня было очевидно то, что было тогда неочевидно для других: разыгрывается фарс с заранее известным результатом. По крайней мере, это касается нашего белодомовского начальства. Мне не показалось, что кто-то из них искренне встревожен, - всё было как-то очень уж театрализовано. На глазах делалась история, и все хотели для этой истории выглядеть, согласно случаю, поэффектнее.

Уже вечером 19 августа, после известной пресс-конференции членов ГКЧП, стало ясно, что противник слаб, очень слаб, и его возьмут голыми руками. Собравшиеся вокруг Ельцина молодые и ещё голодные хищники своего куска не упустят, - не тот случай.

У нас, сотрудников аппарата, каждую ночь посменно дежурства. Мы сидим этой самой драматической ночью с 20-го на 21-е августа, все не спим, и у нас непрерывно по телефону и по внутреннему радио (там работали “взглядовцы” во главе с Алексндром Любимовым, а командовал ими Сергей Станкевич) идёт пропаганда: “Всем проявлять бдительность… Не спать…Сейчас может начаться химическая атака. Сейчас начинается... По данным разведки, вот-вот начнется штурм… Слышите, свистят пули? Слышите, едут танки?”

Выглянешь в окно - действительно, свистят пули. Но не по Белому дому, а в отдалении; стреляют с высотных и просто высоких домов, примыкающих к Садовому кольцу. (Оттуда и в 93-м году стреляли.) Кто стреляет? Почему стреляет? На крышах этих зданий в заре наступающего утра видны фигурки стреляющих снайперов.

Когда примерно в шестом часу утра начало светать, эти фигурки слезают с крыш домов, идут к Белому дому и сдают оружие: так сказать, всё, мы свою работу выполнили, постреляли. Константин Иванович Кобец, который руководил обороной Белого дома, говорит: “Спасибо, ребята, постреляли. Молодцы!”. Вот и понимайте, как хотите, что это были за снайперы, и зачем они там стреляли. Может быть, они были туда посланы для защиты Белого Дома? Но зачем же тогда Саша Любимов нас (и главное – толпы защитников Белого дома) всю ночь ими пугал?

Я просто уверен: это всё была бутафория, заранее продуманная, рассчитанная на разгорячённых выпивкой людей, искренне собравшихся на защиту Белого Дома, с целью создать иллюзию штурма, которого никто делать не собирался. Никто ни на какой штурм не шёл, но была задача создать такую психологическую атмосферу, что ворона мимо пролетит - и это примут за начало штурма.

И поэтому, естественно, что когда несколько танков поехали (поехали, правда, совсем не туда, а в другую сторону – из новоарбатского тоннеля на юг, к Смоленской площади, прямо в противоположном от Белого дома направлении), собравшиеся люди были готовы к тому, что эти танки надо забрасывать, поджигать... И обязательно должны быть жертвы, потому что революция без жертв не делается, это была бы вроде неполноценная революция.

Когда смена закончилась, я в шесть утра 21 августа пошёл на первое метро ехать домой отсыпаться. Обычный путь к “Смоленской-радиальной”, который я проделывал ежедневно. На углу Садовой и Проточного переулка и ещё чуть дальше, на другой стороне Садовой – две лужицы с кровью и вытекшими мозгами. Сверху несколько цветков роз.

Людям, защищавшим Белый дом, была уготована роль массовки. Те, кто принимал решения и ими командовал, мне кажется, к этому относились крайне цинично и прекрасно знали, что они делают и что им нужно. Всё и получилось ровно так, как им было нужно.

В четверг 22 августа, когда приехал из Фороса Горбачёв, его сразу, не дав зайти даже домой, приволокли в Белый дом. Я находился на балконе зала заседаний и был свидетелем драматического момента, когда Михаила Сергеевича просто изнасиловали. Борис Николаевич ему просто подсунул бумагу: “Подписывайте указ о запрете КПСС”. Горбачёв: “Но, значит, не время, надо подумать...” - “Нет, подписывайте, Михаил Сергеевич!” И под всеобщие аплодисменты Михаил Сергеевич подписал указ. Сдался на милость победителям.

Вечером 25 августа мой товарищ Андрей Быстрицкий, работавший в ВГТРК у Олега Попцова, позвал меня в прямой эфир комментировать звонки слушателей. Кроме меня, были также Олег Румянцев и Дмитрий Рогозин, которого я увидел впервые. Помню ворвавшуюся в прямой эфир Елену Боннэр (которая стала, не стесняясь, матерными выражениями крыть ГКЧПистов), пьяного Жванецкого (говорившего, что это самый счастливый день в его жизни)… А мы периодически вставляли свои реплики и комментарии.

Была победа, но победа с привкусом очень большой тревоги. По дороге в Останкино я зашёл на Старую площадь, видел только что опечатанные двери зданий ЦК КПСС. На площади Дзержинского – пустое место там, где ещё вчера был монумент. Все говорили, что вот-вот будет опечатано и КГБ. Там всю ночь жгли бумаги, но, как потом выяснилось, сожгли далеко не всё.

После этого начался очень неприятный период охоты на ведьм. В частности, наш комитет по СМИ должен был расследовать, как себя вели СМИ в ночь с 20-го на 21-е. То есть, кто поддержал ГКЧП, кто отмолчался, а кто сразу выступил на стороне Ельцина. Конечно, этим хотели воспользоваться для сведения счётов - чтобы разогнать старую команду журналистов, поставить своих людей. И наш комитет этим занялся (во главе с депутатом от Амурской области Кривченко).

Меня к этому тоже привлекли, хотя я этим и не занимался профессионально. Я просто поразился: мне дали целый чемодан с доносами (целый чемодан!), и вот сиди и разбирай эти доносы. Я просто пришёл в ужас: прошло всего три дня, а уже целый чемодан доносов.

Слава богу, что потом всё это потихонечку свели на нет. Частично, конечно, разогнали старые кадры, но, в общем, был принят не самый жёсткий вариант.

А ведь были силы, которые хотели сделать якобинскую революцию по всем правилам революции, то есть с “тройками Боксера” (по имени радикального московского демократа Володи Боксера, впервые озвучившего эту идею), с бессудными расправами... Были желающие. Но пошли по пути сговора со старой номенклатурой, и весь этот революционный пыл сошёл на нет. Это стало смертельным ударом по “Демократической России”, от которого она уже никогда не оправилась.


...И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

(сентябрь-октябрь 1991 г.)

Итак, демократическая революция в России победила. Демократы ликовали. Лидер “Демороссов” Лев Пономарёв ходил как именинник (“Наше движение победило. Мы отстояли демократическую Россию”), претендовал на то, что он станет министром по связям с правящей партией, который будет за всю внутреннюю политику отвечать.

Уже в октябре он вместе со своим закадычным другом и сопредседателем партии Глебом Якуниным ходили как в воду опущенные - как две побитые собаки. По сути, их ото всюду вышвырнули. Главную роль в этом сыграл Бурбулис, который и в личном плане не переносил “демороссов”, и как политик мечтал об установлении такого бонапартистского режима – режима личной власти Бориса Николаевича Ельцина.

После августа “Демократическая Россия”, так и не получившая ни крошки от обещанного пирога, маргинализовалась, распалась на ничего не значащие враждующие группировки и как политическая сила уже в следующем году фактически сошла на нет. Демороссы как бы победили, но после своей победы стали не только не нужны, но и нежелательны.

П: Кстати, Вы ничего не рассказали о предшествовавшей истории движения “Демократическая Россия”. Вы присутствовали при его создании, развитии?

Б: Я бы так сказал: движение “Демократическая Россия” сформировалось, в общем-то, в 89-м году под идею выборов народных депутатов РСФСР. Поскольку уже существовала Межрегиональная депутатская группа, которая взяла на себя функции основной политической оппозиции режиму, то нужно было какое-то её развитие для участия в выборах 90-го года. («Под выборы» в самом конце 1989 г. был создан лишь одноимённый блок кандидатов в депутаты, а собственно движение сформировалось в конце 1990 г. - АП.)

Это движение сыграло огромную роль в истории страны, несопоставимую ни с одной из последующих партий-долгожителей, включая и КПРФ. Это движение возглавило и совершило революция 90-91-го годов. Но потом распалось. Распалось не только организационно, но и идейно.

После августа 91-го года в нём попытались заявить о себе политические силы национально-демократической ориентации. Это - РХДД Виктора Аксючица, Конституционно-демократическая партия Михаила Астафьева и Демпартия Николая Травкина; они образовали блок “Народный союз”, дистанцировавшись от “демороссов”.

В эту сторону стал быстро сдвигаться и Олег Румянцев, но это стоило ему контроля над СДПР; его влиятельные в партии соратники, такие, как Леонид Волков и Борис Орлов, продолжали оставаться на общедемократических позициях, а после попыток Румянцева объединиться с партией Руцкого (Народная партия свободной России), его, по сути, изгнали из СДПР, и ему пришлось создавать свой Российский социал-демократический центр.

Это движение в сторону патриотического центризма было особенно усилено гайдаровскими реформами, которым искали противовес. В 92-м году была создана очень могучая коалиция “Гражданский союз” с участием Руцкого, Вольского, Травкина, Румянцева…. Казалось, это - новая “партия власти”. И она стала бы ей, если бы карты не смешали события октября 93-го года.

Но это - общие рассуждения. Вернёмся в осень 91-го года.

Весь сентябрь-октябрь Ельцин редко показывается на публике, становится недоступен даже для самых близких советников - таких, как Старовойтова или Шахрай.

А ситуация в стране всё ближе к гуманитарной катастрофе (тем более, зима на носу). Страна разваливается. И это не только провозглашение полной государственной независимости всеми бывшими союзными республиками, кроме РСФСР и Казахстана, это не только гражданская война в Таджикистане и Грузии, но и явно начавшийся распад РСФСР. Власти Татарстана фактически заявляют о своей самостоятельной государственности, принимают соответствующую конституцию и отказываются подписывать федеративный договор.

Осенью того же года начинается гражданская война в Чечне, среди прочих обстоятельств, спровоцированная грубым отстранением от власти, “за поддержку действий ГКЧП”, бессменного партийного вождя Чечено-Ингушской АССР Доку Завгаева. Возникший вакуум власти быстро заполняет выскочивший как черт из табакерки генерал Джохар Дудаев. Руцкой пытается продавить через Верховный совет введение ЧП в республике, но безуспешно.

Российская власть слишком беспомощна - состоит из дилетантов от политики, нет ни своих вооруженных сил, остающихся в ведении Горбачёва, ни своих служб государственной безопасности. В конце концов просто нет денег, казна, до дна опустошенная Горбачёвым, пуста, и на стране висят неподъемные долги. Промышленность останавливается, всё, что продолжает жить, переходит на бартер, так как советские деньги уже никому не нужны, и на них ничего не купишь.

К тому же продолжает путаться под ногами Горбачёв. Фактически лишенный власти, он в тщетных попытках создать хоть что-то на руинах распавшегося СССР ведёт переговоры со всеми лидерами бывших союзных республик (кроме Балтии), а заодно и с российскими автономиями, но переговоры заходят в тупик.

Сейчас часто ставят Ельцину в вину его сакраментальную фразу – “Берите суверенитета, сколько сможете проглотить”, но, ради правды истории, в ней ударение следует ставить не на “берите”, а на “сможете”. Ребята, действуйте сами, выживайте, вам на местах виднее, но не зарывайтесь, не берите суверенитета больше, чем сможете проглотить. Этим советом не воспользовалась дудаевская “Ичкерия” и, в конечном счете, подавилась. Но это уже потом…

Царящая в стране эйфория от долгожданной победы демократии постепенно сходит на нет, - уж слишком всё тревожно и неопределенно. Помню, в середине сентября Быстрицкий затащил меня в ЦДЛ, где проводился «круглый стол» для газеты “Русский курьер”. Я произнёс крайне пессимистическую речь, что я не вижу будущего у новой российской государственности, а номинальная победа демократии обернется либо распадом, либо новой тиранией. Я совсем не ожидал, но моё вступление было встречено чрезвычайно сочувственно. (В феврале-марте 91-го года за такое выступление мне бы немедленно оторвали башку.) Ещё недавний “ультрадемократ” поэт Константин Кедров долго жал руку и благодарил, а с критиком Львом Аннинским и с Быстрицким мы втроём, прямо сидя на ступеньках лестницы ЦДЛ, расстелив газетку, распили бутылку какого-то крепленого пойла, припасенную Андреем. И так увлеклись разговором, что нас уже гардеробщики стали выпроваживать. Вот такие перемены начались в настроениях интеллигенции.


В НАЧАЛЕ НОВОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ

(ноябрь - декабрь 1991 г.)

Не одна “демороска” приняла на себя удар со стороны ею же выдвинутого и поддержанного Ельцина; стали планомерно ослабляться и все иные противовесы режиму личной власти. В результате под “образ врага” стал подгоняться Верховный совет, ещё вчера - главная опора Ельцина. По ведущим каналам СМИ стали транслироваться спящие и жующие депутаты, а сам Верховный совет изображаться как главный тормоз проводимых Ельциным реформ. Резко стали ограничиваться полномочия советов всех уровней, а позиции исполнительной власти, подконтрольной Ельцину, напротив, усиливаться. В окружении Ельцина всё большую роль начинал играть фаворитизм, интриги и наушничество, в результате чего через некоторое время личный охранник Бориса Николаевича Ельцина Коржаков или ельцинская дочка Татьяна стали более влиятельными фигурами, чем законно избранные вице-президент или председатель Верховного совета.

Самый серьезный удар по авторитету представительный власти был нанесён в ноябре 91-го года, когда о назначении “команды Гайдара” на руководящие посты в правительстве депутаты узнают разве что не из газет. Особенно тяжело подобное унижение переживает Руслан Хасбулатов - единственный профессиональный экономист в руководстве страны (в отличие от того же Бурбулиса, преподавателя научного коммунизма). О кандидатуре Гайдара с ним никто даже и не посоветовался. В общем, всё как в учебниках политологии – победа демократов обернулась поражением демократии.

И все же победители есть победители. Осенью, когда ситуация уже определилась в пользу Ельцина, Хасбулатова избрали председателем ВС уже, что называется, без вопросов. Даже все коммунисты за него проголосовали.

П: II этап V съезда, насколько я помню, проходил в последнюю декаду октября.

Б: В начале ноябре он где-то закончился.

П: Да-да, и закончился в самом начале ноября.

Б: Да. Тогда и Шумейку избрали заместителем председателя Верховного совета. Пакетом – Сергея Филатова, Шумейку... Всех пакетом избрали.

П: Да, я его назвал тогда съездом победителей, потому что на “ура” любое предложение Ельцина проходило, и оппозиции ему на съезде практически не было. Один Астафьев только пытался что-то “вякать”.

Б: Да.

Все ждали, когда Ельцин определиться. И он долго не мог определиться, потому что, например...

П: Определиться с чем?

Б: Я имею в виду - с председателем правительства. Но, конечно, дело не только в фамилии председателя…

Тогда были разные варианты, и выбор для него был непростой. Очень даже непростой.

Насколько я понимаю, Иван Силаев у него вышел из доверия - как малоэффективный и коррумпированный советский номенклатурщик в худшем смысле слова; его кандидатура даже не рассматривалась. В Явлинском Ельцин успел глубоко разочароваться в бытность того замом Силаева в 90-м году - как в человеке очень капризном, вздорном и ненадежном.

Более вероятной фигурой был Михаил Бочаров, тогдашний глава ВЭКа. Был разговор со Святославом Фёдоровым. Но эти все варианты оказались отброшенными.

Остались два варианта, из которых и был главный выбор. Варианты, лоббировавшиеся двумя самыми близкими и доказавшими свою эффективность соратниками Ельцина (я имею в виду Бурбулиса и Хасбулатова).

Вне всякого сомнения, Руслан Имранович охотно бы предпочел место председателя Правительства всё более двусмысленному положению председателя ВС. В ВС он научился не только ладить с Ельциным, но и управлять им, так как Б. Н. ненавидел черновую аппаратную работу. Честолюбивый Руслан Имранович считал себя человеком гораздо более умным и подготовленным к руководству страной человеком, чем Б. Н. Но понимал, что президентом ему не быть никогда в силу своей национальности. А вот стать председателем Правительства, сосредоточить в своих руках всю фактическую власть… Это было его мечтой, к которой он был близок как никогда. И Ельцин бы в этом случае жил бы за Хасбулатовым как за каменной стеной.

Но эти планы категорически не могли устроить Геннадия Эдуардовича. Сам он, в отличие от Хасбулатова, ничего не понимал в экономике и управлении страной. Свой главный козырь он вытащил из рукава именно в октябре. Этим козырем стала “команда Гайдара”.

Самым подействовавшим доводом, убедившим Ельцина, стало то, что Хасбулатов всё подомнёт под себя, вся слава от успешных реформ достанется ему - как главному спасителю России. А эти молодые, совершенно никому не известные ребята Ельцина не затмят. Ельцин останется великим и могучим. Ребята сделают свое дело и уйдут, а Ельцин останется навсегда как памятник новой демократической России.

Но ведь правительство должен утверждать Съезд нардепов и ВС, не так ли, Геннадий Эдуардович? А они никогда не утвердят выскочку Гайдара. Но и на этот вопрос хитрый тактик Бурбулис имел припасённый вариант – выдвиньте на пост председателя правительства самого себя, Борис Николаевич, Съезд не посмеет Вам отказать, утвердит, я стану Вашим первым замом, а уже подо мной будет команда Гайдара, мы с Вами таким образом её прикроем от депутатов.

Как раз на том съезде, который был в начале ноября, я встретил в БКД Егора Гайдара, которого никто, кроме меня, не знал и не узнавал. Мы на правах старых знакомых о чём-то поговорили; кажется, я ему в окно холла зала заседаний показывал то место, где ранее стояла церковь Спаса-на-Бору, снесенная в 30-е годы. А через три дня он был уже председателем правительства. Ну не председателем правительства, а главой его экономического блока - вместе со всеми людьми, которые были, образно выражаясь, нашим, ЦЭМИшным, комитетом комсомола.

П: Вы имеете в виду Шохина...

Б: Шохин, Нечаев Андрей (я из них ближе всего был с Нечаевым знаком изо всей этой “гайдаровской” кампании), Владимир Лопухин из отдела Яременко, многолетний партсекретарь ЦЭМИ Борис Салтыков, Пётр Авен, Андрей Вавилов из лаборатории Волконского… Это по сути - всё наша, ЦЭМИшная, кампания, выпускники кафедры Шаталина на экономическом факультете МГУ. Люди неплохие, но на правительство всё-таки как-то не очень, на мой взгляд…

Кажется, 10 или 11 ноября Ельцин представлял членов нового правительства Верховному совету, все фамилии коверкал, читал по бумажке, сразу стало понятно, что он никого из них не знает, ему их подсунули списком. Выбор Ельциным предложенного Бурбулисом варианта стал во многом роковым.

В мои задачи совершенно не входит анализ экономических реформ Гайдара, хороши они были или плохи. Их все пережили, они у всех на памяти, и пусть каждый сам составляет о них свое мнение.

Однако этот выбор предопределил последующий 93-й год, так как в Хасбулатове Б. Н. обрёл себе самого злейшего и могущественного врага, какого только когда-либо имел. Это не был тряпичный Горбачёв, а боец до мозга костей. Отношения между ними стали стремительно портиться, в это противостояние снова оказались втянуты ветви государственной власти, по сути, возникло двоевластие. В лагере Хасбулатова постепенно оказываются и Руцкой, и секретарь Совбеза Юрий Скоков, и председатель КС Валерий Зорькин, и глава ФСБ Виктор Баранников, и многие другие… Был выбран самый конфронтационный вариант, уже предполагающий жесткую борьбу за власть с Верховным советом и значительной частью хозяйственных и региональных элит.

В то время практически никто не сомневался в необходимости рыночных преобразований, но консенсуса относительно модели этих преобразований не только не было найдено, но и вопроса о нём не было поставлено. Огромное число людей, сыгравших не последнюю роль в осуществлении демократической революции, сразу почувствовали себя чужими на новом балу, а бурбулисовская пропагандистская машина взялась на всех несогласных сразу вешать ярлык “красно-коричневых”.

На всем этом фоне декабрь 91-го года с его Беловежскими соглашениями не произвёл ни на кого особого впечатления. К формальному завершению существования СССР всё было готово, скорее наоборот, оптимизм вселяла хоть какая-то определенность, тем более, что в создаваемом СНГ сначала планировались общие вооруженные силы и прозрачные границы. Очень скоро стало ясно, что всего этого, скорее всего, не будет. Но и это не казалось столь важным, проблем в “новой России” разгребать предстояло столько, что было, в общем-то, совсем не до чужих забот.

С 1 января была обещана либерализация цен, а значит, на ставший уже привычным дефицит всего и вся наложилось ещё и нежелание производителей в ожидании января продавать что-либо по старым, фиксированным ценам. В буфетах Белого дома стали выстраиваться очереди за сосисками.

Ну а мы, со своей “социологической службой”, вступали тоже в голодные времена, выделенные в 90-м году деньги закончились, все они были в бюджете 91-го года, небольшие заначки удалось сделать через СОЦЭКСИ Гуревича, но это, в лучшем случае, могло хватить на пару небольших исследований в начале 92-го года. Рассчитывать на новые деньги не приходилось, тем более, при вдрызг испорченных отношениях между Хасбулатовым и Юшенковым.

(Окончание следует.)

апрель-июнь 2009 г.

:: Высказаться ::

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.