IGRUNOV.RU :: Нужен ли России царь-2

Шварц: ...Складывается впечатление, что не очень у нас в России ладится с устройством государства.

Игрунов: В беседе Капустина и Межуева есть такая фраза: «Ничего нельзя калькировать». Т.е. нельзя в неизменном виде интродуцировать чужие нормы, институты. Общество уж слишком разнообразно, чтобы можно было без переосмысления заимствовать чужой опыт. И когда мы говорим, что у нас что-то не складывается, мы подразумеваем, что у кого-то другого сложилось, а у нас нет. Я хотел бы на это опереться.

Какие цели ставила наша интеллигенция и политическая элита на рубеже 80-х и 90-х годов, на протяжении всех 90-х годов, т.е. в конце прошлого века? Переход к демократической форме правления, создание демократического государства. При этом демократия воспринималось как фетиш и самоцель. Единственное, что перешибало это стремление к демократии, это стремление к капитализму, к рынку. Тогда многие полагали, что будет у нас рынок, будут у нас собственники, будет и демократия. И поэтому демократию мы можем пока отложить на второе, а на первое надо наесться рынка. А там посмотрим. Отсюда возникло и пиночетолюбие, которое в стране, не готовой к рыночным реформам, помогало вести этот рынок, переломив, как тогда говорили, «через колено» народ. Хотелось построить рынок, повторив чужой путь развития.

Этот план потерпел крах. Дело не в том, что мы слишком криминальный капитализм получили в результате этих реформ, а в том, что выхода из этого криминального капитализма на сегодняшний день не видно. Мы решили, что сначала криминальным путем создадутся крупные капиталы, потом во имя этих капиталов создастся правовая система (собственники захотят иметь правовую систему), а мы сделаем это на протяжении одного поколения. Результат же таков: те, кто криминальным образом создавал капиталы, криминальным же образом приватизировал государство и поставил его на службу своему криминалу. Когда государство стало освобождаться от олигархов, которые узурпировали государственную власть, оно выстроилось в авторитарном ключе и пропиталось коррупцией еще в большей степени, чем прежде.

Т.е. на протяжении долгого времени политическая власть в стране деградировала. Предполагалось, что демократическое устройство позволит быстро организоваться гражданскому обществу, которое поставит под контроль политическую власть и построит демократическую систему, однако, если смотреть на то, что произошло, то видно: что не получается. Структуры гражданского общества не вырастают. В России был огромный опыт правозащитной деятельности. Такого опыта как в России, может быть, не было ни в одной другой стране мира.

Я, конечно, понимаю, что в современных США, Франции, Германии на совершенно другом уровне работают правозащитные механизмы. Есть огромное количество общественных организаций, которые защищают те или иные группы людей, подвергающихся давлению со стороны государства. Более того, сами политики прониклись правозащитной идеологией, и множество законов устраивает государство гораздо более комфортным для человека образом, чем у нас. Но дело в том, что у нас тысячи и тысячи людей занимались правозащитной деятельностью, ставя на карту свою карьеру, свое здоровье, жизнь, в конце концов. Они формулировали идеи общественного движения, которые повлияли и на международное правозащитное движение, т.е. здесь были люди с огромным политическим и общественным капиталом. Однако в течение всей демократической эры фактически правозащитное движение не было востребовано нашим обществом. Во многих случаях были утрачены его ценности, правозащитники в политическую сферу так и не перешли. Т.е. на политическую жизнь страны правозащитники оказали минимальное влияние. На первом, романтическом этапе следы правозащитной идеологии мы можем обнаружить и в деятельности съезда народных депутатов СССР, и в деятельности народных депутатов РСФСР, и даже в ныне действующей конституции. Но именно следы, потому что на практическую деятельность наших органов власти это не оказало существенного влияния, более того, оно уменьшалось из года в год. Те политики, которые апеллировали к правозащитным идеалам, в то же время были самыми рьяными разрушителями демократических предпосылок в нашей стране. Они участвовали в дискредитации нашего парламента, представительной власти, именно они писали конституцию, которая создала правовые условия для авторитарного правления в этой стране. Именно они приветствовали расстрел парламента. Таким образом, говорить о том, что внутренне общество восприняло правозащитные идеалы, что на каком-то этапе нашего исторического развития правозащитники были востребованы, не приходится.

Гражданское общество – это самоорганизующиеся структуры, в которых разные группы людей защищают свои права. Обратите внимание, у нас ни на каком уровне гражданская солидарность не проявляется, за исключением каких-то частных проблем, которые затрагивают узкую группу людей. Вот есть группа домов с детской площадкой, на которой хотят построить дом или гараж. Жители соседних домов объединяются, добиваются того, чтобы на площадке ничего не строили, или наоборот терпят поражение, и после этого активность прекращается. Не выходит из этих людей лидеров массовых общественных движений. И решая свои частные проблемы, они не объединяются с теми, кто на другом конце города решает такие же проблемы, не говоря об общероссийском масштабе. Солидарность их носит то ли зародышевый, то ли рудиментарный характер.

В конце 80-х стали появляться организации, которые занимаются той или иной проблематикой: экологией, помощью беженцам, инвалидам и так далее. Они выживают лишь в том случае, если такая организация дает дополнительный или существенный доход, когда она получает возможность заниматься коммерческой деятельностью, как, например, объединение «афганцев», которые могли беспошлинно ввозить те или иные товары. Во всех остальных случаях такие организации либо превращались в коммерческие организации, которые создали «фиктивный демонстрационный продукт», ФДП (такое понятие мне Андрей Фадин подарил), демонстрируют его западным (и не обязательно только западным) грантодателям, поучают деньги и живут за счет этих денег. Появилось уже широко распространившееся понятие «грантоеды» - организации, которые существуют только потому, что им дают деньги. Исключения есть. Их можно перечислять, но я не стану этого делать. Они немногочисленны. Возможно, хватит пальцев у одного человека, чтобы пересчитать все организации подобного рода. Хороший вариант: бесприбыльные общественные организации, в которых люди либо хорошо зарабатывают, либо обеспечивают себе комфортные условия при скромном доходе. Но я бы поостерегся причислять такие организации к структурообразующим элементам гражданского общества.

Все это свидетельствует вот о чем: наша политическая культура такова, что гражданская солидарность отсутствует в обществе. Без нее невозможно ни создание общественных организаций, ни тем более создание политических партий. Политические партии бурно развивались до той поры, пока они открывали канал вертикальной мобильности для значительного числа людей. Как только здесь возникли определенные затруднения, интерес к партиям сильно угас. Во-вторых, даже реально существовавшие политические партии интегрировались не по идейным соображениям. В партии люди приходили, потому что «так сложилось». Не подходило в «ЯБЛОКО», шли в другую организацию. Нам приходилось регулярно «чистить» «ЯБЛОКО». А посмотрите, нынешние партии как переформатируются, как носят чемоданы денег бандюки, чтобы попасть в партию, которая апеллирует к высоким гуманистическим ценностям. Это ведь очень тяжелая история. Надо признаться себе: наше общество устроено не так, как общество Германии, Франции или Великобритании. Как общество Польши, в конце концов.

Если посмотреть на польскую «Солидарность», то как она возникла? Когда в Гданьске пошли на уступки профсоюзам, те сказали: «Нет, нам мало решить собственные проблемы, мы должны решить эти же проблемы на пространстве всей страны». Отсюда и название - «Солидарность». У нас же, как только люди добиваются точечного успеха, им плевать на всех остальных. Более того – они даже стараются не рыпаться, чтобы, не дай Бог, не утратить каких-то приобретений в тот момент, когда они станут защищать интересы кого-то другого – чтобы не попасть «под раздачу».

В этом смысле рассчитывать на то, что мы сумеем в ближайшей перспективе создать массовую политическую или общественную организацию, которая будет преследовать осознанные идеологически выработанные цели и что люди будут жертвовать для этого своим временем, судьбой, карьерой – на это надеяться не приходиться. Вспомните, когда мы набирали избирательные команды, люди туда приходили, чтобы заработать денег. Людей, которые бесплатно были наблюдателями на выборах, расклейщиками листовок, агитаторами, - таких людей было ничтожно мало, основная часть людей приходила, чтобы заработать деньги. И если они видели, что в другой партии платят больше, они уходили туда.

А что же говорить о тех партиях, для которых культ дохода играл важную роль? Один олигарх мне сказал: «Что ж, я не знаю, что 95% денег, выделенных на избирательную кампанию СПС, были разворованы?» А это был человек, который очень близко ассоциируется с этой партией. Но не только в СПС, «Единстве», НДР, это и в «Яблоке», и в более мелких партиях наблюдалось.

Поэтому говорить о том, что мы можем создать массовое общественное движение, которое ставит политические цели и самоотверженно их добивается, нельзя, - это надо вычеркнуть. И надо себе признаться в этом, что нельзя сейчас делать ставку на такое массовое движение. В любой части политического спектра есть идеалисты. Они есть у националистов, у правых либералов, социал-демократов, особенно их много у леваков. Но, во-первых, они исчисляются единицами, особенно у правых, у националистов их больше. Но даже у левых, которые традиционно идеалисты, которые готовы вести жизнь маргиналов для достижения общих целей, даже их по стране смешные кучки. Самую сильную организацию удалось создать Лимонову, но посмотрите, что там происходит: там идет постоянная текучесть кадров: одни приходят, другие уходят, создать устойчивое ядро невозможно. И, как известно, эта партия в настоящий момент раскололась и уже не играет той роли, которую играла еще год назад.

Рассчитывать, что именно гражданские инициативы станут основой общественной и политической организации нашего общества просто не приходится. Отсюда, не из идеологической ставки на государство, а из чувства реальности апелляции к государству, к тому, чтобы государство проводило демократическое реформы и демократически устраивало общество. Но наше государство этого делать не может, потому что во главе государства стоят люди плоть от плоти нашего общества – люди с этатистски-авторитарными установками.

- Я бы хотела поговорить о причинах этого. Ведь такое положение обусловлено всем историческим развитием России и русских. Вот мы сегодня говорили с Вами о Британии. Вы спрашиваете, почему монарх там не мог то-то и то-то. Да, не мог, потому что сразу же поднималась сильная оппозиция, а жить постоянно в состоянии гражданской войны со своими подданными он не мог, сл., приходилось идти на уступки рано или поздно…

- Гражданская активность в Великобритании чрезвычайно велика, причем всегда была чрезвычайно велика. В этом смысле, если мы посмотрим на российскую историю, то конечно, у нас бывали масштабные бунты: Разин, Болотников, Пугачев…

Были всплески революционной активности – декабристы, народовольцы, эсеры и т.д.

- Это очень отличается от европейской истории, от той же Англии, где наряду с бунтами были и серьезные политические движения.

- Вот именно - «и». Т.е. можно говорить, что у нас проявления спазматического политического насилия были, но вот ДРУГОГО у нас почти не было.

Но что было? Было интеллектуальное сопротивление. Давайте от сегодняшнего дня назад возвращаться: были диссиденты, интеллигенция конца 19-го – начала 20-го века, разночинцы-народники, масоны (Радищев, Новиков)… Масонство отчасти было игрой, а отчасти реальным интеллектуальным сопротивлением. Но всегда протест ограничивался очень узким слоем людей, которые готовы были на решительные шаги, которые готовы были быть солидарными друг с другом. Если, скажем, восстание декабристов имело большой масштаб, то потому, что узкая группка людей обладала серьезными полномочиями – они были генералами, командирами крупных воинских соединений, и они могли создать серьезную проблему. Скажем, народовольцы тоже могли создать серьезную проблему, хотя это была группка людей вряд ли больше 200 человек. Кстати, сколько человек было у декабристов – наверное, тоже порядок тот же. 100 с лишним человек где-то. Почему? Потому, что среди этих людей были крупные интеллектуалы ученые, которые смогли создать новые методы борьбы, сумели вклиниться в структуру охранки, сумели предложить новую технологию оружия и готовы были пожертвовать своей жизнью. Их вешали за то, что они давали деньги на революционное движение, как Лизогуб или за то, что они изобрели бомбу, как Кибальчич, или метали эту бомбу, как Желябов или Перовская. Вот такая небольшая группка людей была. Был какой-то небольшой период, когда развернулось серьезное политическое движение. Это эпоха Николая II, когда мы видим движение эсеров, социал-демократов, анархистов. Но это была единственная эпоха в нашей истории, подводившая нас к европейским образцам нового времени.

- И все смела эта активность, и тут же старый порядок не устоял.

- Мы не можем серьезно анализировать эту эпоху, потому что опять же таки, в этом участвовали не сотни, а тысячи людей. Они опирались на массовое недовольство рабочих, на какие-то массовые движения, но это была краткая эпоха, за которой последовало массовое уничтожение активных людей страны. Скажем, если говорить об интеллигенции, то она была либо уничтожена, либо выслана, либо сломлена и поставлена на службу диктаторскому коммунистическому режиму. Остальные – эсеры, меньшевики – пошли в лагеря и там погибли. И даже победившая партия перемолола весь свой волевой потенциал, уничтожив всех, от Троцкого и Бухарина до низовых членов партии. Т.е. произошел слом. Если в течение какого-то времени формировались активные группы, они тут же скатывались к насилию и тут же самоуничтожились.

- Ничего другого и быть не могло. Поначалу я очень винил большевиков в том, что случилось, но когда стал читать мемуары белых и смотреть, что происходило, оказалось, что альтернатив не было предложено. Т.е. общество действительно устроено таким образом, что случилось то, что должно было случиться в данных обстоятельствах. Если бы историческое развитие пошло другим путем, это, скорее всего, было бы чудом. К сожалению, Россия пришла к тому результату, к которому неизбежно должна была придти. Если бы у власти был гораздо более жесткий и волевой правитель, если бы был не Николай II, может быть, мы могли бы пойти по этому чудесному пути.

- Например, Александр III, который вполне справился…

- Но который передавил. Он слишком передавил и вызвал серьезное сопротивление…

- Александр III не передавил – давил он достаточно умеренно. Вопрос в другом. Россия претерпевала стремительные экономические перемены. Время Александра III – это время самого бурного развития России. Таких темпов экономического развития, какие Россия предъявила в царствование Александра III, не демонстрировала до этого ни одна страна: ни Германия, ни США. Россия развивалась самым стремительным образом. И это сопровождалось очень серьезными социальными изменениями, очень серьезными социальными потоками: стремительной урбанизацией, возвышением громадных слоев населения, которые из бедных крестьян превращались в состоятельных пролетариев, в частности, а попадали в очень жесткие условия существования. Механизм адаптации к новым ролям был не отработан. И перемены происходили слишком быстро, и поэтому Александр III должен был бы реформировать политическую систему, создать новые механизмы для вовлечения активной молодежи в структуры власти, создать множество каналов для вертикальной мобильности новых социальных групп. Этого создано не было. И это, естественно, взорвало котел. К несчастью, Александру III наследовал не царь-реформатор, вроде Александров I или II, а человек, может быть, хороший, душевный, но не способный принимать ответственные решения. И не готовый к государственной деятельности. Он руководствовался больше гуманистическими соображениями, нежели политическими мотивами в этой ситуации.

- Если бы не убили Столыпина, если бы не случилось Первой мировой войны – весь этот слишком длинный ряд «если бы»... Проблема в том, что в истории чаще всего случается то, что исторически подготовлено и наиболее вероятно. Здесь действует вероятностный принцип. Это касается и Октябрьской революции, Перестройки, распада Советского Союза и распада тех политических механизмов, которые были созданы в переходный период.

Конечно же, я винил в том, что происходило в 90-годы в России, своих политических оппонентов: Гайдара, Чубайса и так далее. Но – обвиняя их и до сегодняшнего дня считая их виновниками происходящих событий, я не переоцениваю степень их вины, потому что они поступали так, как, скорее всего, и должны были действовать политики в нашей стране. Они были проводниками этих негативных процессов – но не демиургами их. У меня к ним, в сущности, человеческие претензии, а не политические, потому что они проводили то, чего от них ожидали их референтные группы. По-человечески мне кажется, что люди, озабоченные национальными интересами, должны были сопротивляться этим ожиданиям. Команда Гайдара не сопротивлялась, но политически реализовала то, что было предначертано России. Так вот, это надо иметь в виду и сегодня и не строить никаких иллюзий относительно возможностей построения демократической или либерально-демократической партии. Нет таких ресурсов в России, нет такого слоя, нет такой потребности ни в экономических, ни в культурных предпосылках нашего общества.

- Кризис монархии переживали многие страны, та же Великобритания. В 17 веке она пережила революцию, после которой пришли к власти люди вроде большевиков –религиозные фанатики. Но дело в том, что народ взвыл от их действий, т.е. просто не смог жить так, как от них хотели. Когда людей начали серьезно «прессовать», они просто взбунтовались.

- И это не удивительно, у них была традиция для этого. Жестокость английской системы, предшествовавшая революции, тоже очевидна. Нескончаемое количество казней, трупы бродяг, которые висели вдоль дорог… В России такого не было. Даже наша жестокость была более мягкой. Посмотрите, какие у нас были герои – тот же доктор Гааз. Он был символом для нашей интеллигенции. Или Чехов, который едет на Сахалин…

- Гааз, по-моему, до конца жизни говорил по-русски с акцентом.

- Это неважно. Ведь Россия восприняла его формулу «Спешите делать добро». Деятельность Гааза была востребована российским общества. Российское общество приняло его как своего. Кроме того, у нас не было такой жестокости в наказании, какая была в Великобритании. Российское общество было более мягким. И поэтому вполне понятно, что Англия была подготовлена к революционному радикализму. Но в Англии всегда была высока самоорганизация общества, и они всегда могли что-то противопоставить любой власти. Большевики вели страну к гибели, они умерщвляли людей миллионами – но страна не смогла самоорганизоваться, потому что для этого им нужна была бы белая армия. По крайней мере, какая-то государственность. И в рамках армии тот же Колчак и Деникин вполне успешно сопротивлялись большевикам, насколько это было для них возможно… Но вне государственных структур, только полагаясь на гражданскую солидарность, Россия не могла оказывать сопротивление. Поэтому и сталинизм кончился не тогда, когда народ воспротивился, а тогда, когда Сталин умер. А первый человек, который попытался реформировать эту систему, слишком поспешно, товарищ Берия, был уничтожен на месте, «не отходя от кассы». А следующий, который сделал шаги в этом направлении, был смещен – пусть через 10 лет, но был смещен. Слишком далеко зашел. И дело не только в его волюнтаризме, а в том, что его реформы, по мнению многих, разрушали страну.

Обратите внимание, ведь даже диссидентское движение действовало вполне в ключе общей культуры. Конечно, оказывать сопротивление советской власти через формальную организацию было невозможно – вас бы сразу сажали за антисоветскую деятельность, вы бы получали с первого захода 10 лет (не три года), да еще и строгоча, да еще и пять лет ссылки. Я имею в виду уже брежневские времена, не сталинские, когда расстрел был обеспечен. Но на этом основании выросла целая философия – что самоорганизация губительна! Например, Анатолий Марченко, был сторонником многопартийной системы, но он встречал серьезное сопротивление в диссидентской среде и, прежде всего, у своей жены Ларисы Богораз, и в известном смысле, это была правильная оценка, потому что путь партийной организации был бессмыслен и губителен. Но ведь как раз задача заключалась в том, чтобы найти новые формы самоорганизации. Не только формы сопротивления – личное самопожертвование, письма протеста, апелляция к советской конституции, но надо было создать устойчивую систему этого сопротивления. А вот против этого диссиденты как раз и выступали.

- Тогда что же для России можно предложить в качестве оптимальной модели государственного устройства?

- Я очень много думал об этом, и разрабатывал механизмы функционирования идеального государства для России. Во-первых, очень рано, в году 72-м, один из моих критиков сформулировал мысль так: как же можно говорить об идеальном государстве, если не рассмотреть возможные пути учреждения этого государства. Как можно говорить о начале политических реформ, если не рассмотреть путь, который приведет к этому началу? Например, я всегда полагал, что в Советском Союзе реформы могут начаться только с подачи генсека партии.

- Это закономерность истории. В авторитарном государстве, где подавлена всякая общественная жизнь, без генерального секретаря начинать реформы невозможно. Вооружимся социологией революции и зададим вопрос, как потенциальный реформатор может оказаться у руля. Если мы не рассмотрим этого, нельзя говорить о прохождении реформ. У нас в 1995 году все социологические исследования показывали, что если Явлинский и Ельцин выйдут на выборы, в этом единоборстве побеждает Явлинский. 100%. Одна беда – выйти во второй тур выборов у Явлинского не было никакого шанса. Так вот и сейчас: мы можем говорить о том, какое государство было бы идеально для России, я могу Вам об этом написать, но сегодня нет механизмов движения к этому идеальному российскому государству. По большому счету, я мог бы в двух словах сказать: конституционная монархия с легитимным монархом, с развитыми демократическими институтами – вот идеальное устройство российское государство, учитывая ту самую российскую ментальность, о которой мы только что столько говорили. Но механизмов выхода к этому государству, по-видимому, не существует вообще.

- Давайте тогда обсудим конституционную монархию отвлеченно. Образец конституционной монархии – это, например, Соединенное Королевство. Но монарх в Великобритании не обладает никакой властью. По сути дела, он является номинальной фигурой, и это продолжается уже, как минимум лет сто. Даже больше. Монарх сделать не может ничего. Он может только повлиять на общественное мнение. Да, он может быть публичной фигурой, давать советы, но реальных механизмов влияния его собственно на политику у него нет.

- Во-первых, разные монархические системы так же сильно отличаются друг от друга, как и разные республиканские механизмы. Поэтому Россия не должна копировать ни английское, ни голландское государственное устройство.

- Да. Но я хотел бы сказать сначала об основных требованиях, которые должны быть предъявлены государству. Первое. Государство должно быть эффективно в ответе на всевозможные вызовы, с которыми оно сталкивается. Постольку поскольку вызовы бывают самые разнообразные и разные государственные устройства по-разному эффективны в ответе на эти вызовы, то и государственное устройство, конституция страны должны быть устроены так, чтобы по-разному выглядеть в разных политических условиях. Я хочу привести несколько примеров. Конечно, Великобритания демократическая страна и даже король не может вмешаться в деятельность парламента. Но во время второй мировой войны демократическим образом избранный премьер-министр Черчилль пользовался почти диктаторскими полномочиями. Хотя, например, такой человек как Гопкинс, специальный помощник Рузвельта, замечал разницу между Рузвельтом и Черчиллем – потому что Рузвельт вел себя как глава государства, а Черчилль все-таки был премьер-министром. И, тем не менее, несмотря на это, Черчилль был довольно жестким руководителем. Но возвращаясь к США, нашему «образцу демократии», мы обнаруживаем, что и Рузвельт при очень сильном Конгрессе вел себя почти как самовластный руководитель государства. Не будь таких вызовов, как Вторая мировая война, тот же Рузвельт не мог бы вести себя подобным образом. А в этом вызове, когда нация была консолидирована и он исполнял функцию верховного главнокомандующего, которая позволяла ему авторитарно действовать, он и действовал весьма авторитарно. Союзники выиграли эту войну. И Черчилля немедленно снимают, и никакой авторитарности в последующем правлении в Англии не наблюдается. (См. также: Часть II. <Выход из катастрофы. Национальная идея для России> )

- Совершенно верно. И не будет вести себя так же авторитарно.

- Вот об этом и речь. Государство должно иметь очень жесткую структуру, когда оно сталкивается с жесткими вызовами. Когда Карфаген столкнулся с Римом – у Рима была возможность консолидироваться и выглядеть жестко, у Карфагена не было – Карфаген проиграл. Когда Афины столкнулись со Спартой, у Спарты была возможность вести себя жестко, а у Афин не было – Афины проиграли. Т.е. жесткий вызов требует очень жесткой организации власти, однако власть должна быть устроена таким образом, чтобы как только этот вызов преодолевает, она должна смягчаться. Если она устроена жестко консервативно, то ее длительное функционирование разрушает условия существования государства. Жесткий вызов требует жесткого ответа. Жесткий ответ обычно ведет к редукции самоорганизующейся системы – неважно, это политическая система или организм. Власть упрощается. Но редуцированная, упрощенная власть нежизнеспособна на стратегических отрезках времени. Система должна быть устроена так, чтобы она могла гомеостатически усложняться.

Что касается конституционной монархии для России. Конечно же, монарх для России должен быть моральным авторитетом. Он должен быть совестью нации, он должен как бы блюсти нормальную нравственность в политической жизни, потому что монархия отвечает за Россию всегда, из поколения в поколение, он передает ее своим детям. Он и Россия – это одно и то же, он – атрибут России. Но вопрос в том, что когда внутри страны власть разъедена коррупцией, преступностью, то демократические механизмы приводят к власти людей отнюдь не целомудренных, отнюдь не нравственных, не ориентированных на достижение общегосударственных целей.

Вернемся к нашим демократиям. Посмотрите на Украину – Украина в отличие от России – страна демократическая реально, однако, похоже, что там ни у кого в элите нет представления о национальных целях и служении национальным интересам. Они все служат корпоративным интересам. Из-за этого так тяжело выстраивается украинская государственность. Баланс корпоративных интересов, может быть, когда-нибудь и выстроит государство, как выстроил в Англии государство, и может быть, выстроит и на Украине. Но только Англии потребовалась не одна сотня лет, а у Украины резерва времени в таких масштабах нет.

В России тоже беда страшная. И в этом смысле конституционный монарх должен иметь возможность в определенных условиях распустить парламент, наложить вето на назначение премьер-министра. Т.е. наш конституционный монарх должен обладать большими полномочиями, которыми он, может быть, и не воспользуется никогда, но в случае жесткого вызова у него должны быть такие прерогативы.

Кстати, наиболее демократичные режимы в сегодняшнем мире восходят как раз к монархическим государствам. Великобритания в этом смысле один из примеров, но посмотрите на Швецию, на Голландию, Испанию. Это гораздо более демократические государства, чем, например, Италия…

- И кстати гораздо более мягкие государства. Та же Великобритания.

- Конечно! Там, где существуют, определенные моральные ограничители, там добиваются лучших результатов в политической жизни. Возникает вопрос – в силу того, что там монархии? Или, наоборот, монархии там сохраняются в силу того, что политическая культура более мягкая? Мы сейчас не можем заранее говорить, о том, что -курица, что – яйцо. Это связанные вещи. Может быть, и монархии-то в России нет потому, что в ней нет этой мягкой культуры. Какая демократия во Франции? Очень жесткая. Она прошла и через голлизм, и через якобинство, и, в общем-то, я бы не считал, что во Франции идеальная форма правления. Столетиями Франция мучилась от своего республиканского радикализма. Я думаю, что национальный характер русских таков, что…

- Покруче. Так что говорить, что лучше всего была бы конституционная монархия, я могу, но как трезвый человек, не вижу механизма реализации такой формы. Поэтому следует говорить не об идеальном государственном устройстве в России, а о том, что можно было бы сделать в направлении эффективного государственного устройства. Здесь опять мы возвращаемся к российским традициям. А они показывают, что самым эффективным методом изменения российской государственности является интеллектуальная деятельность. Интеллектуалы подготовили реформы Александра II, интеллектуалы обеспечивали подвижки и во времена Александра I. Интеллектуалы действовали и во времена Екатерины. Более того, вся диссидентская деятельность – это деятельность интеллектуалов. Поэтому я думаю, что на сегодняшний день самым эффективным способом была бы самоорганизация интеллектуальной элиты. Если у нас еще осталось достаточное количество людей, обладающих волей, идеализмом, готовых к самопожертвованию.

- Русская интеллектуальная элита вообще не склонна самоорганизовываться.

- Но ведь время от времени возникали такие центры интеллектуального объединения: и в диссидентские времена – они были неформальными и рыхлыми, но они постепенно формировались, не будь такого жесткого прессинга со стороны государства, кто знает, как бы оно сложилось[1]. Были такие группы и раньше, например, Толстой в начале века, или журнал «Современник». И я думаю, что такие люди могли бы, если бы они предъявили свой общественный проект, если бы они выступили как моральная сила, они могли бы очень сильно повлиять на эволюцию власти.

[1] Не будь такого жесткого прессинга со стороны государства, скорее всего, вообще никакого значимого объединения интеллигенции бы не было. – Прим. ред.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!