Сейчас на сайте

<<<   На главную страницу раздела "Имена"

<<<   На главную страницу раздела "Диссидентство"

Михаил Кордонский. Впервые опубликовано 23 декабря 2002 в "Русском журнале"

 

Судьба диссидента

Слово "диссидент" все больше приобретает историческое значение: народовольцы, тамплиеры, иллюминанты... неандертальцы... да, были такие. Наши предки. Их следы находят в архивах, а кости - в фундаментах.

Чернов умеет ВСЕ. Ну, ладно, половину ВСЕГО. (Наверное, он постмодернист.) Он точит на токарном станке, фотографирует, ремонтирует утюги, лампы дневного света, двигатели внутреннего сгорания, ксероксы и факсы, магнитофоны, фотоаппараты, компьютеры, станки с программным управлением, кстати, и программы пишет - на ассемблере, Фортране, Си, причем почти всеми выше и ниже перечисленными специальностями он владеет профессионально. Он столяр-краснодеревщик - делал декорации в театре, а впрочем, может и из металла, папье-маше и ткани на швейной машинке; он налаживал оборудование на оборонных заводах; искал утечки в газопроводах в Средней Азии; в домашнем сарае травил ювелирные изделия фотохимией и выращивал барельефы гальванопластикой; очень прилично управляется с мотоциклом, историей древнего Рима и КПСС, знает классическую философию, кулинарию, поэзию Серебряного века, песни бардов, биографию Пастернака, причем не только в скандально-хрущевской ее части, но и отличие переводов Шекспира от Щепкиной-Куперник c Маршаком.

Дверь во временное (а оно всегда временное) жилье Черновых открывалась прямо со двора, квартира была расположена в трех уровнях - санузел в полэтажа, жилье и кухня в бельэтаже, а на нулевом, вровень с землей, узенький коридорчик и кладовка. В ней-то Чернов оборудовал фотолабораторию, а бракованные отпечатки выкидывал в проход. Просунув руку сквозь кованую гнутую решетку-филенку без стекла, нужно было повернуть замок и продавить дверь сквозь залежи мятой фотобумаги, а протиснувшись, пройти три шага, утопая по щиколотку в желтых от недофиксажа листьях. Прямоугольные с трех сторон и наискосок рваные с четвертой их можно было взять в охапку и по обрывкам прочитать, что созрело сегодня: "Архипелаг Гулаг", посевовский "Мастер и Маргарита" с выделенными курсивом цензурными местами, "Улитка на склоне" (обе части), нобелевский лауреат Джордж Орвелл вперемежку с патлатым питерским тусовщиком Осей Бродским, Андрей Амальрик "Просуществует ли СССР до 1984 года?" и нобелевский отказник Борис Пастернак. "Какое, милая, сейчас тысячелетье на дворе?". Семидесятые - плодородная осень диссидентства.

Шура Чернов, 70-е. Фото Бориса Зиммельмана

Чернов не хиппи, не наркоман, не алкаш, не баптист, не мунист, не кришнамуртинец и даже не вегетарианец: он трезвых агностических взглядов без примеси никакой религии и философии. Чернов не еврей! Хотя некоторые графические примитивы его подозревают за умность и картавость речи. Внешне его описать очень просто: похож на Ленина. И росточком, и фигурой, и ликом. Чтобы найти законную толику татарина, его и скрести не надо, достаточно в глаза посмотреть, а родом он с Дальнего Востока, в общем, что касается кровей - полноценный русак.

Чернов и не диссидент. Зато его тогдашняя Чернова - одна из самых неистовых... или истовых? Диссидентство - это вера или неверие? Как вообще провести границу между диссидентами и околодиссидентским окружением? Не знаю, как правильно (вообще не верю в "правильно"), но, взявшись об этом говорить, приходится придумывать какую-то классификацию. Во-первых, по собственному мнению каждого о себе, по самоназванию. Во-вторых, диссиденты подписывали. Был даже такой сленговый термин "подписанты". Декларации об учреждении Хельсинских групп (то есть групп поддержки подписанного Брежневым Хельсинского соглашения о правах человека), письма в правительства и международные организации, свои публикации в зарубежных изданиях и самиздате. Еще полноценные диссиденты выходили иногда на демонстрации. Например, кажется, это в 76-м году было, одесские правозащитники договорились в день смерти Пушкина собраться и молча постоять у памятника Пушкину. За три дня до даты им начали звонить: "Не ходите никуда!". Кто спугнулся, а кто все же пришел. На протестном месте к ним стали припендриваться "хулиганы", типа "А че ты здесь стоишь? Шляпу (очки, бороду и т.п.) надел?", при полном отсутствии в виду милиционеров, что в те времена, среди бела дня, на площади в 50 метрах от горисполкома было так же противоестественно, как сейчас защита со стороны милиции в такой же ситуации. Кто-то из скорбящих пушкинистов мирно ушел, но одному, пытавшемуся протестовать, соорудили трещину в челюсти, а в поликлинике долго не хотели давать больничный.

Чернов же ничего не подписывал и никуда не ходил, зубы у него выпадали естественным путем и протезы делались советской бесплатной медициной соответствующего качества. Но на своем цокольном уровне, с пленкой "Свема" за 65 копеек, фотобумагой за 60 и проявителем за 15, с иногда удачными экспериментами: ускоренная сушка, мимеограф, твердое клише и даже электрография (технический принцип нынешних "Ксероксов") - Чернов шлепал десятки тысяч листов самиздата. Круг людей, до которых доходила продукция Чернова, и таких, как он, исчисляется уже миллионами, но не диссидентов, а простых советских интеллигентов.

Структура всех неформальных движений одинакова и подчиняется, очевидно, неким законам социальной природы. Будь то рок или КСП в период запрета, поклонники любого из здоровых образов жизни, искатели снежного человека, или правды - диссиденты. В середине находится очень немногочисленное ядро фанатов-пассионариев, которые посвящают этому жизнь, отрешаясь от всего мирского. Точнее, несколько ядер - если движение разветвленное, то эти люди находятся в разных городах, где гуще, где реже, но знают друг о друге и общаются, иногда ездят в гости, но все вместе не собираются никогда. Их обычно несколько тысяч, что в случае с диссидентами совпадает с данным международных правозащитных организаций о преследуемых в СССР. Вокруг ядра действует актив: люди мирские, но для которых это является основным хобби, на него тратится большая часть досуга. Ядро генерирует идеи, актив их материализует. В случае с самиздатом это информационная продукция: рукописные, машинописные, фотокопии, распечатки на АЦПУ - так назывались компьютерные принтеры той эпохи, и еще компьютерные ленты для машин ЕС и СМ, с которых можно было вывести на это Алфавитно-Цифровое Печатающее Устройство, и, в общем, все возможные технологии. Следующий слой неформального движения - аудитория - уже не производит, а более-менее регулярно потребляет и распространяет продукцию. Наконец, аура - это те, кто нерегулярно, спонтанно, может даже одноразово, но что-то об этом слышали, иногда чего-то прочли. Соотношение численности между слоями скачет на порядок: вокруг тысячи диссидентов крутились десятки тысяч таких, как Чернов, сотни тысяч регулярных читателей и слушателей аудио (видео тогда еще было не развито) плюс несколько миллионов тех, до кого отпечатанные Черновыми книги доходили изредка. Не так уж много в масштабе 250-миллионного СССР, но это тот самый просвещенный слой, который, увы, сделал историю. Схема, конечно, упрощенная, например, внутри ауры нередко возникают спонтанные активные сгущения. Так множество советских программистов, слышавших про диссидентов только из советских газет, распечатывали и даже набивали на клавиатуре, например, "Собачье сердце" Булгакова просто из желания почитать и поделиться с друзьями. Но извлечение из коллекций или тайная доставка из Парижа первоисточника всегда дело рук ядра.

Чернова увлеченно читала "Поиски", Амальрика и дискуссию Сокирко с Павловским о способах экономического обустройства СССР, и даже шлепала это по настроению на машинке в 8 экземплярах папиросной бумаги. Но женщина есть женщина (в те времена политкорректность еще не вырвалась из-под железного занавеса), и премудрости высоких технологий оставались в золотых руках недиссидента Чернова, предпочитавшего Мандельштама и Пастернака.

Если рассмотреть производственные показатели самиздата как полиграфической промышленности: в листах и тиражах, то собственно антисоветчина и вообще политическая литература составляла не более 5% этой бумажной массы. Были вещи спорной классификации, например, Солженицын и Орвелл - политиками их считать или все-таки великими писателями? Но уж внешне скандальный "Доктор Живаго" никак не политичнее легальных "Хождения по мукам" или "Тихого Дона". У Мандельштама, выходившего в самиздате полными собраниями, с трудом можно наскрести пару-тройку антисоветских стишков. Основная функция самиздата была, собственно, культуртрегерская: миллионы просвещенной публики получали через него литературу, недоступную иначе из-за советской цензуры. Или малодоступную из-за дефицита: очень значительную часть самиздата составляли копии изданных советских книг и журналов. Кроме беллетристики огромные потоки в самиздате составляла религиозная и псевдорелигиозная продукция (грань между ними провести не берусь).

Кроме бумажного существовал еще и "магнитиздат" - аудио на магнитных носителях, большею частью - песни бардов, процент политизации которых был еще меньше, чем в бумаге. Разве что Галич. На одной из диссидентских тусовок приятный парень с умным и хитрым лицом спрашивал, возможно ли сделать кустарно гибкие, типа виниловых дисков, пластинки. В пятидесятые годы радиолюбители увлекались звукозаписью "на костях" - старых рентгеновских снимках, в семидесятые это был уже архаизм. "Катушка с лентой сразу видна, - задушевно пояснил Вячек, - а гибкий диск можно вложить в книжку, конверт, передать незаметно". На самом деле Вячек Игрунов был далеко не наивняк, странными вопросами он, скорее, проверял на испуг и дееспособность. Он был лидером и идеологом, в большинстве случаев на вопросы отвечал, и ответы нередко получались неожиданные и расширявшие сознание. Например: "Почему у баптистов есть типография, а у нас нет?"

- Баптисты не колются, - лаконично ответил Вячек.

- А как же... это... микрофоны, телекамеры, слежка, меченые атомы, стукачи?..

- Это все облегчает КГБистам работу. Но когда ЧЕЛОВЕК не предает - не помогает ничего.

У евангельских христиан-баптистов была нелегальная полиграфическая машина офсетной печати с довольно высокой для того времени производительностью и, соответственно, лаборатория для изготовления печатных форм, переплетное и прочее вспомогательное оборудование. Потом, уже после революции, я познакомился поближе с этим ребятами и узнал много народной смекалки. Например, как вместо позитива класть на цинковую пластину обычную бумагу с изображением, намазав ее для прозрачности... постным маслом.

- Каким?!

- Лучше всего кукурузным рафинированным, а светить надо 2 киловатта минут 15...

Баптисты твердо шли в тюрьмы за отказ служить в армии и, отсидев, возвращались к нерасколотой типографии. Главный хранитель одесского самиздата Петр Бутов, отсидев, уехал в Германию. Лидеры и идеологи одесского диссидентства Глеб Павловский и Вячек Игрунов вернулись из отбытия кары сильно похудемши, но в Москве горбачевской быстро отрастили телесный и политический вес.

Когда Чернова приходили забирать, он говорил: "Не пойду". - Вы оказываете сопротивление? Это может отягчить... - Нет, я не сопротивляюсь. Но я не обязан вам помогать. Можете меня нести.

Граница, за которой начинался путь в тюрьму, была четко известна, хотя и не точно документирована в УК: так у альпинистов описание лавиноопасных районов никогда не совпадает в точности с тем, что происходит на местности. Один известный одесский альпинист любил почитывать черновские отпечатки и все ворчал на их качество. Он был профессиональный технический фотограф, но от просьб "отшлепать" что-нибудь всегда отказывался. А как-то в минуту случайной откровенности признался: боюсь. Это было откровение. - Ты?!! Бои...? Да ты два месяца в году рискуешь головой или любой частью тела на каждом шагу! Да тебя двадцать раз предупредят, прежде чем посадить, да и не сажают за это! Да нет в Союзе такой тюрьмы, где зэков подвешивают зимними ночами в мешках на крюках к скалам!

- Знаешь, э... есть страх... и есть страх. Это другое. Наверное, этим другие участки мозга ведают. Да и в конце концов, как только меня засекут, так и отлучат от заводской фотолаборатории, перестанут давать три месяца отпуска, да и путевки в альплагерь, знаешь, через местком...

Он так и погиб с профсоюзным маршрутным листом, в законном отпуске, в лавине. А Чернов был никто. Низшая ступень социальной лестницы, с которой сдвинуть можно было только в тюрьму... но по неписаным (впрочем, и по писанным тоже) законам до этой меры его деятельность не дотягивала. Чтобы дотянуть, надо было подписывать и демонстрировать. Предусмотренные меры воздействия: тормоз карьеры, лишение допуска, невыезд за границу и запугивания на Чернова не действовали, у него не было ни карьеры, ни путевки.

Туда, вниз по ступенькам социума осознанно спускались инакомыслящие всех мастей, не только политические диссиденты, но религиозные, мистические, эзотерические, непризнанно-научные - все, чьи идеологии отражались в самиздате. Одной из самых популярных в этом альтернативном социуме была профессия кочегара, особенно на жидком топливе. Сиди себе в тепле, посматривай на манометры и читай Блаватскую (Рериха, Солженицына, Фоменко, Шри Ауробиндо, каталог НЛО и т.п.). По большому блату Чернов, через своих друзей, устроил Глеба Павловского столяром в бутафорский цех оперного театра. Отделы кадров по тогдашним порядкам категорически отказывались брать на рабочую должность человека, у которого последняя запись в трудовой книжке гласила: "Преподаватель истории Высшей партийной школы". Театр, однако, всегда был государством в государстве, а столяра были очень нужны, на маленькую-то зарплату, и Павловского взяли. Он поработал в Оперном театре месяца три, а потом перешел на мебельную фабрику. Почему-то мистическую силу в отделе кадров имела только ПОСЛЕДНЯЯ запись в трудовой книжке: если там было нечто вроде "Столяр бутафорского цеха" то далее широкий путь в пролетариат был открыт. А заработки на мебельной фабрике были уж точно выше, чем у преподавателя ВУЗа, тем более неостепененного. Когда общая приятельница спросила: "А что сейчас делает Глеб?", - Чернов невинно ответил:

- Царгу в проножку вставляет и бобышку заколачивает.

- А, так он работает на мебельной фабрике.

- Как ты догадалась?!

- Шура, ты меня недооцениваешь! Я же преподаю студентам историю материальной культуры.

Но Чернов был еще ниже, он был бомжем. На моей памяти, вот уже почти 30 лет (а по рассказам друзей и все 40) у Чернова никогда не было своего угла. Он жил у нескольких своих жен, исправно зачиная им детей, у любовниц (за что-то же они его приживали!), он ночевал в подвалах, шиковал в пустующих деревенских домах, собирая колорадские урожаи, блаженствовал в общежитиях нескольких театральных и художественных училищ в негласных комнатах, под возбужденным перспективой ремонта всего сущего покровительством комендантов, в совсем не невинном окружении молоденьких студенток (причем годы идут, возраст Чернова как бы меняется, а первый курс остается первым курсом), он жил (годами!) в психбольнице и в отделении кардиологии, но из этого не вытекает, что он псих или сердечник, потому что он жил и в роддоме.

Судьба Черновой, наверное, не раз повторялась в истории человечества, иначе откуда бы она оказалась в фабуле классического итальянского фильма. Там Софи Лорен торговала контрабандными сигаретами, но каждый раз, как ее пытались посадить, оказывалась беременной, чем Марчелло Мастрояни был доведен до полного истощения... впрочем, как раз в этом месте сюжеты итальянский и русский расходятся: Чернов настрогал несколько детей уже потом, от последующих жен. Чернову, как и положено, многажды вызывали, официально и неофициально предупреждали, предлагали отречься с публичным разоблачением диссидентства, но на худой конец и без такового: просто прекратить это делать, не поднимая лишнего международного шума. Чернова гордо говорила "нет" и коллектив Управления продолжал свой кропотливый труд.

КГБшники походили на котов, которых инстинкт смутно толкает ловить мышей, а сытость наводит на мысли, что хозяин и так не выгонит. Все, от наружного наблюдения до обысков и допросов огромного количества свидетелей, делалось в СССР так же капитально, как и капитальное строительство: очень долго и по многу раз. Следователи, топтуны, стукачи, эксперты и другие элементы инфраструктуры, которых на одного диссидента приходилось вдесятеро больше, чем на вора в законе, и каждый получал за эту интеллигентную работу вдвое-втрое большую зарплату, чем мент, дознающий десять грязных и нередко опасных уголовников, чувствовали себя хорошо и никуда не спешили. После каждого изъятия орудий преступления Чернова строчила жалобы в районную прокуратуру и Организацию Объединенных Наций и наконец, по соответствующему установленным срокам прохождению всех бумаг, гэбисты возвращали Чернову фотоаппарат "Зенит", увеличитель "Ленинград" и пишущую машинку "Москва канцелярская" 1934 года выпуска... в идеально отремонтированном и вычищенном состоянии. Таковы были технические требования экспертизы: для идентификации нужно фиксировать оптику и шрифт, а не грязь и случайные люфты в механизмах.

Когда у КГБ все было, наконец, готово и возбуждалось уголовное дело, выяснялось пикантное обстоятельство (может, стукачи-гинекологи тоже хотели свой кусочек гонорара, а может, уже и видно было), и ход расследования менялся. Очень похоже, что КГБистам было выгодно доложить начальству об отречении (успехи перевоспитания - раз) и продолжить наблюдение (кормушка - два). После отправки диссидента в места не столь отдаленные туда же перемещалась и структура его опеки.

- Ну теперь-то, - говорили КГБисты, - вы же все-таки женщина и мать, вы, наконец, прекратите эту деятельность?

И Чернова, которая таки женщина (по числу браков впоследствии уже догнала Чернова) и не лишена практичности, зная, что надо таки рожать, кормить и стирать, на что декретом Советской власти положен отпуск от любых работ, в том числе и антисоветских, неохотно признавала, что, пожалуй, теперь не сможет этим заниматься.

Победный рапорт о перевоспитании уходил наверх, компромат тщательно укладывался в ближний архив, уголовное дело тормозилось. Год-другой микрофоны фиксировали хныканье и чмоканье, телекамеры - брызги и пеленки, а наружка оттаптывала дворы по дороге к магазину "Детское питание". И в конце концов терпение вознаграждалось. Ребенок отлучался от груди и приобщался к бабушке, а параллельно Чернова все чаще принимала у себя отщепенцев, присаживалась за пишущую машинку и нагружала Чернова тиражированием вместо нянчанья. Тяжеловесный маховик оперативно-следственной работы начинал раскручиваться заново, и когда он уже грозно нависал... Чернова опять оказывалась с пузом. На третий раз наступили вольности восьмидесятых, труды КГБистов остались недокручены, а, кстати, Чернова разлюбила Чернова и уехала с детьми в Америку, где диссидентство имеет несколько другие формы...

Шура Чернов, 90-е. Фото Константина Голенко

А Чернов остался. Чернова у него теперь есть, но уже другая, через одну от той, не диссидентка, а дизайнер, потому Чернов не фотографирует, а строит муфельную печь для обжига керамики и налаживает компьютер для 3Dграфики. Клиенты всех мастей сдают ему в ремонт свои пылесосы, дверные замки и CD-плееры. Деньги он берет не всегда, но и отдает не чаще и никто за то не обижается. Собственно, честно говоря, живет он подаяниями друзей, но их много. Полученное и временно заработанное Чернов обязательно раздает другим, некоторые из которых этого и не просят, а другие еще ухитряются жить приживалами при Чернове. Заработать себе на другую жизнь и квартиру, при всех талантах и ремеслах, Чернов не может. Взяв подряд на изготовление или ремонт некоего предмета материального быта, он вступает с ним, предметом, в сложные духовные и этические отношения, в которых только и выясняется: иметь ли шкафу дверцы снаружи и заправляться ли "Запорожцу" керосином. Мнение заказчика при этом значения не имеет. Иногда клиент получает свой телевизор в исправности и с дополнительным незаказанным приспособлением для защиты от помех, а иногда объект сделки исчезает, как коммунистический митинг: распадается на составляющие и растворяется в толпе себе подобных на обильных полках черновской мастерской. Естественно, при этом плата за работу колеблется от плюса до минуса, асимптотически приближаясь к абсолютному нулю. После Великой Криминальной Революции в жизни Чернова почти ничего не изменилось: мир ушел еще дальше к бесстыдному прагматизму, но Чернов-то и при соцкоме был далек и увеличения дистанции почти не заметил.

Я завидую ему. За мое относительное благополучие и социализованность заплачено мною. А Чернов всегда остается самим собой. Если лень - не работает. Если есть охота - месяцами мастерит нечто, за нечто никто не платит. Если нравится женщина - уходит от предыдущей. Мы, которых большинство, трудолюбивые и обязательные, можем после третьей рюмки признаться, что и не прочь бы иногда так, если бы была возможность. А она есть всегда!

Чернов гиперболически русский. Но не карикатура, а дружеский шарж, где какая-то приметная часть лица разрастается на пол-листа. Это Нос нации: кусочек ленцы, немножко безответственности, доброта и обуреваемость непрактичными творениями, он плоть от плоти майоров Ковалевых и гуляет сам по себе Невскими проспектами. Ох, тяжко с таким-то пролезть в великозападное prosperity. Да и надо ли?

Самое невероятное во всем этом, читатель, что я не сочиняю! То есть, я стараюсь писать складно и где-то, может, в мелочах ошибаюсь. Но все профессии, места жительства и свойства принадлежат реальному живому человеку (он читал этот текст, подтвердил фактаж и разрешил публиковать свое настоящее имя), и в это ночное время XXI века он вполне, что нередко бывает, может позвонить в телефон, а то и прямо в дверь, и, появившись на пороге, сказать: "Кордонский! А не найдется ли у тебя двух картофелин и щепотки соли?".

Вот и звонок...

 


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.