МЕДИЦИНА КАК ИСТОЧНИК ГЕНЕТИЧЕСКОГО ГРУЗА

Биологи, предложившие понятие генетического груза, исходили из представления об идеальном генотипе, обеспечивающем идеальную приспособленность. Сегодня очевидна несостоятельность таком подхода; особенно бессмысленно исходить из подобного предположения, обращаясь к виду Homo sapiens, где мы имеем дело c чрезвычайно высокими требованиями к адаптивной пластичности. Тем не менее термин "генетический груз" именно здесь может оказаться удобным для обозначения отягощенности генофонда заведомо недоброкачественной наследственностью, искусственное накопление которой в генофонде снижает общую приспособленность вида.
В животном мире вредные аллели элиминируются в результате гибели неполноценных генотипов до достижения репродуктивного возраста, либо же в результате пониженной способности к размножению их носителей. В доиндустриальных условиях и у человека традиционная медицина способствовала выживанию вполне приспособленных индивидов, вряд ли далеко уходя в этом направлении от животных. Современная же медицина в состоянии не только уменьшить детскую смертность -основной путь элиминирования невыгодных генов, - но и, доводя отягощенных дурной наследственностью до репродуктивного состояния, содействует постоянному накоплению недоброкачественного генетического материала. Сглаживая давление отбора, медицина стремительно увеличивает число людей, неспособных существовать без постоянной, иногда повседневной помощи лекарственных средств. В силу того, что неблагоприятные, даже летальные в естественных условиях, сочетания генов часто фенотипически слабо или никак не выражены, существует тенденция безбрежного растекания отягощающих факторов, вплоть до всеобщей "порчи". Теоретически можно представить, если, конечно, пренебречь противодействующими тенденциями, время, когда все человечество будет поставлено в зависимость от медицинской индустрии, как сегодня оно находится, например, в зависимости от хлебопашества.
Недостаток обыденной этики - я думаю, что все секуляризированные этики объединены этим родством - заключается в охвате исключительно синхронных отношений. Отсюда же вытекает ограниченность этики внутричеловеческими отношениями, игнорирование отношений человека с внешним миром. Отношение к Природе - это форма полихронных человеческих отношений. Через природу мы получаем наследие предков и через нее оставляем свой вклад потомкам, и совершенно напрасно пытаются видеть эту временную связь только в культуре духовной, технике и т.п. И эта связь проходит не только через окружающий мир, но и внутри нас - то, как мы относимся к себе, найдет отражение в будущих поколениях, здоровье наших потомков предопределяется и нашей этикой. И поэтому представляется необходимым если не пересмотр наших нравственных установок, то по крайней мере их обсуждение, ибо формы, в которых проявляется наше бережное отношение к собственному здоровью, невольно напоминают распространение эпидемии. И разносимая зараза - неблагоприятные гены.
Конечно, зависимость человека от медицинской индустрии не представляет собой какой-то специфической неприятности, но, все же, разделяет общие сложности индустриальной цивилизации, вызывая к жизни еще одно самодовлеющее направление потребления. Если естественный отбор направляет эволюцию в сторону максимально эффективного использования ресурсов, оптимальной сбалансированности биоценозов, то индустриальная цивилизация - и медицине здесь принадлежит весомая роль, - отклоняя давление отбора, создает вид, биологическая эффективность которого непрерывно понижается, а успех в конкурентной борьбе обеспечивается за счет прогрессирующего разрушения среды обитания.
Медицина, увеличивая необходимость вкладов в промышленность, двояким образом увеличивает и временные затраты человечества на лечение: вовлекая все большую часть населения в сферу медицинского обслуживания и увеличивая длительность и частоту заболеваний, - чем способствует девальвации человеческой жизни. В русле индустриальной цивилизации современное здравоохранение усугубляет положение, чреватое катастрофой.
Однако медаль, возможно, имеет оборотную сторону. Чем быстрее наступит глобальный и всесторонний кризис, чем раньше произойдет развязка, тем меньшей ценой она обойдется. Крушение индустриальной цивилизации, безусловно, вызовет такую смертность, что выживут, вероятно, лишь наименее ущербные индивидуумы. Но именно это дает шансы будущим поколениям на биологическое возрождение.

Существует еще один канал отрицательного влияния медицины на генофонд. Это - мутации в результате острых лекарственных отравлений. Обыкновенно мы наблюдаем лишь грубые нарушения наследственности; они встречаются относительно редко, и медики прилагают все возможные усилия для исключения подобных казусов. Нет оснований сомневаться в том, что микромутации должны происходить гораздо чаще, а их-то отличить от нормальной изменчивости мы не в состоянии. Поэтому введение новых лекарственных средств должно определяться не техническими возможностями, а долголетним опытом, быть может на многие десятилетия растянувшейся ограниченной практикой. Однако и в этом отношении медицина ничуть не выпадает из общего строя нашей культуры: все, что становится возможным, скоропалительно реализуется, нарекания возникают чаще всего при задержке введения в обиход новых средств.
Реакция на индустриальную медицину, впрочем, уже наметилась - хотя и по другим причинам - в интересе к народным методам и рецептам, однако могущество новой медицины и воинственный рационализм ученых, видевший в знахарстве лишь скопище суеверий, привели к тому, что громадный опыт, идущий, видимо, еще от совершенно животного состояния, утерян, а чрезмерный интерес неофитов и шумиха грозят выродить в шарлатанство многое из сбереженного.
И другие преграды стоят на пути возврата (частичного, разумеется) к естественной медицине. Индустриальная цивилизация разрушила естественные биоценозы, резко сократив источники лекарственных средств и ландшафты, пригодные для медицинских нужд. А население Земли, благодаря той же индустрии, в частности, медицинской, составляет уже далеко не миллионы или десятки миллионов человек. Возрастающее признание народной медицины, а пуще того молва, низкий культурный уровень врачующихся обрекают на бессмысленное истребление лекарственные растения. А ныне собирателей толпы, ибо несметно число желающих лечиться; даже внешне здоровые люди стремятся "пить травку". Велика жажда здоровья!

Вышеописанный ход мыслей довольно тривиален, и я хочу лишь резюмировать.
Современная медицина в силу своей эффективности накапливает генетический груз человечества, грозя сделать его рабом медицинской индустрии, что, при нынешней ситуации, не может не порождать тревожных ожиданий. С другой стороны, эффективность новых методов лечения зачастую зависит от быстрой смены препаратов, что создает опасность внесения дополнительного груза.
Здесь, однако, мне не хотелось бы ограничиваться перечислением общеизвестных истин и фактов, и я хотел бы изложить гипотезу, которая, хотя и опирается более на умозрение, чем на научные данные, но касается равно и сильнодействующих средств, и безобидных лекарств Это гипотеза о внесении дополнительной изменчивости в результате лечения.
Основная современная теория генетических изменений и эволюции в общих чертах сводится к следующему: спонтанные мутации, характер которых никак не зависит от воли, факторов внешней среды и т.п., а также возникающие эпистатические сочетания, подвергаются действию отбора, в результате чего наибольшее распространение получают удачные гены и генные комплексы.
Концепция эта хорошо сочетается с научными данными и победила вполне, хотя и не абсолютно: сторонники ламаркизма упорно не желают сдавать своих позиций. И это легко объяснимо: странно было бы без сомнений отказаться от столь простого соображения, что природа, выработавшая невероятно тонкие и совершенные механизмы, не смогла в ходе эволюции создать систему связей, ставящую в какое-никакое соответствие давления среды и ответ генофонда. Да и господствующая теория не дает ответа на некоторые из вопросов, в частности, теория эта не объясняет, почему скорость эволюции в разные периоды неодинакова. Это касается и процессов в геологическом масштабе времени, и современных примеров. Не объяснено, например, почему скачкообразно ускоряется, по крайней мере в некоторых случаях, эволюция сельскохозяйственных вредителей, приводящая к адаптации к инсектицидам.
Два источника изменений можно рассмотреть порознь: рекомбинация г е н о в может значительно возрасти в результате взрывообразно возрастающей скорости размножения, если высокая смертность уменьшает ограничения, накладываемые плотностью популяции (что доказано уже для многих видов разных классов), ограниченностью источников питания и т.п. Однако уместно задать вопрос: достаточно ли этого для объяснения взрывной эволюции, и так ли уж велико аллельное разнообразие генофондов в тех случаях, которые современные ученые имели возможность наблюдать? Кроме того следует выяснить, действительно ли взрывообразная рождаемость коррелирует с взрывной эволюцией. К сожалению, я не могу ответить на эти вопросы, однако мне представляется, что в кризисных ситуациях у организмов должны быть дополнительные эволюционные возможности в виде ускоренного (а возможно и локализованного) мутагенеза.
Мутационные изменения могут нарастать в результате изменений внешней среды: увеличение радиации, концентрации токсинов и т.д. Однако вопрос в том, являются ли вызванные мутации совершенно случайными. Доказано, что в определенных локусах мутации возникают сравнительно редко, в то время как другие локусы выдерживают основной натиск. Представляется естественным, чтобы наиболее защищены от мутаций были гены, контролирующие признаки, доказавшие свою ценность в течение длительного периода эволюции, например, позвоночный столб у позвоночных. Такие фундаментальные структуры целесообразны во всех мыслимых ситуациях; вероятней всего, ответственные за них генные комплексы обладают ярко выраженным плейотропным действием, и малейшие мутации должны вызывать нарушение коадаптации генов. Напротив, разумно было бы предположить, что признаки, подвергающиеся наиболее изменчивому или разнонаправленному давлению, контролируются генами, оттесненными к мутабильным участкам хромосом, составляющими, так сказать, резерв эволюции.
Если принять данную версию, то уже нельзя говорить о совершенно случайном характере мутаций. Генные ограничения здесь другого порядка, чем, например, ограничения, вызванные числом допустимых аллельных вариантов. Но по этому пути умозрения можно следовать и дальше.
Как известно, наибольшее число мутаций возникает во время гаметогенеза, при этом существенную роль играет внутригенное состояние клетки, связанное, в свою очередь, с общим состоянием организма. В силу этого и наблюдаются мутации в результате отравлений. Химические агенты, проникая сквозь клеточную мембрану, создают условия, нарушающие процесс репликации. Возможно, достаточно нарушения общего гомеостаэа, чтобы нарушение химического равновесия клетки повлекло за собой мутагенез.
Но нельзя ли предположить, что у организмов выработалась способность к аутогенному нарушению гомеостаза клетки? Можно рассмотреть такой гипотетический механизм. Повышенный выброс в кровь некоторого гормона (скажем - кортикостероидов) стимулирует продуцированне неких Х- агентов, которые, проникая в клетку, нарушают гаметогенез. Если определенной группе гормонов (или каждому гормону) соответствует специфический Х- агент, "заклеивающий" или разрывающий при проникновении в клетку специфические же участки хромосом, то тогда можно было бы говорить о соответствиях между определенным воздействием среды, реакцией на него организма и мутагенными локусами хромосом.
Многие мутагены пригодны для такой роли. Это и ингибиторы азотистых оснований, и аналоги оснований, и алкирующие соединения, и т.д. Для того, чтобы такие мутагены имели специфичное действие, достаточно соединения активного элемента с характерным полипептидным "хвостом", который бы содействовал вклиниванию мутагена в строго определенный участок хромосомы. Легко можно нарисовать картину продуцирования таких Х- агентов с разными вариантами, но дальнейшие спекуляции кажутся теперь чрезмерными.
Изложенная гипотеза занимает промежуточное положение между ламаркизмом, жоффруизмом и господствующими взглядами, однако представляется не слишком противоречащей фактам. Косвенным свидетельством в пользу направления мысли можно считать сообщения о мутациях, возникающих у лисиц при одомашнивании. В условиях одомашнивания у них наблюдаются мутации, не встречающиеся в диком состоянии, но встречающиеся у домашних собак¹. Эта же гипотеза легко объясняет изменения в скорости эволюции и взрывную эволюцию.
Гипотеза спорная, тем более, что за ней не стоят ни серьезные эксперименты, ни бесспорные данные. Но когда существует взгляд, который нельзя определенно отвергнуть и который предполагает важные следствия, лучше его рассмотреть, чем ждать немедленных доказательств защиты. Тем более, если предполагаются и опасные следствия, пусть даже маловероятные.
Народная медицина использует средства, с которыми, в общем, человек сталкивается в обыденной жизни, вещества, с которыми он связан биологическим родством, общностью происхождения. Кроме того, лечение в народной медицине носит эпизодический характер. Поэтому, если допустить, что иногда и нарушается внутриклеточный гомеостаз, то очень трудно предположить какое-либо существенное влияние этих изменений на общий генофонд.
Напротив, современная медицина имеет дело чаще всего с сильнодействующими препаратами, а также и с постоянным употреблением медикаментов. Одна из основных опасностей коренится и в их химической чужеродности живому. Хотя отклонения от естественных веществ могут быть невелики, но именно они содействуют преодолению барьеров и разрегуляции гомеостаза, и если предложенная гипотеза влияния гуморального состояния организма на мутагенез верна, то угроза возникающая в результате радикального иди длительного медикаментозного лечения, очевидна.

 См. комментарий 2001 года.

См. также главу из воспоминаний Тимофеева-Ресовского Кольцовская школа, прямая и косвенная

---

Примечания:

1. См. статью Р. Федорова "Зачем нужны химеры".
Вернуться