Член Демсоюза Юлиан Вронский. Не ранее 24 мая 1991 г.

Дополнения к рассказу Виктора Кузина о разгроме дачи Григорьянца

- Вы хотели дополнить рассказ Вити...

- Я знаю о тех событиях со слов Григорьянца, поскольку я участвовал в том эпизоде, когда Григорьянцу и его группе выдавали вещественные доказательства.

В момент разгона [съезда] Демсоюза, как мне рассказал Григорьянц, [туда] были подтянуты силы МВД из Москвы. Было несколько автобусов курсантов Высшей школы МВД, ОМОНовцев и милиции. Как потом выяснилось, были там и работники прокуратуры: зам. прокурора города Раменское, следователь прокуратуры города Раменское.

В момент задержания Григорьянца, Бабицкого, Шелкова и других сотрудников «Гласности» к ним была применена сила: их силой заталкивали в машину и даже избивали. В частности, Григорьянц рассказал, что он был избит в «УАЗике»: его, явно с намерением спровоцировать ответное сопротивление, бросили об стенку «УАЗика» и за его спиной было буквально выдавлено из резиновых пазов стекло...

- Да, вчера [Вы об этом] рассказывали... (См. интервью В. Кузина)

- Да. И поскольку удар был сильный, лицо его, как он рассказывал, было залито кровью.

Его тут же доставили к судье. Весьма показательно, что это был выходной (и даже праздничный) день - 9 мая, День Победы, но судья уже был на месте. Это происходило в 21 час вечера. То есть эта акция была спланирована по всем правилам, - и прокуратура, и милиция, и даже судья были наготове. Последний сидел и ждал, чтобы осудить [задержанных].

- Вы говорите, был 21 час?

- 21 час. Я помню: в 21 час...

- Но ведь взяли их утром. В полдень, да?

- Да. Может быть, эта акция длилась долго - с утра... Поскольку они сначала возили [Григорьянца] в Ильинское отделение милиции, потом - в Раменское управление внутренних дел, то это заняло много времени. Потом в итоге его привезли к судье и, поскольку лицо у него было залито кровью, то он потребовал немедленно оказать ему медицинскую помощь. Судья удивился: «А, да, конечно, Вам нужно оказать помощь». (Он только успел задать ему несколько вопросов - фамилия, имя, отчество. А больше ничего). И тут же после этого его отвезли в приёмный покой больницы и там оказали помощь. Я думаю, что там ничего не зафиксировали, поскольку акция была спланированная, и все были предупреждены.

После этого его доставили в КПЗ в Раменском. Там ему уже предъявили протокол судьи об административном аресте. То есть, по существу, суда и не было как такового. Ему семь суток...

Голос: 10 суток ему по определению суда...

- Нет, как такового суда не было. Просто была встреча с судьёй. Но он заявил судье, что ему нужно оказать помощь, и его после этого увели. И эта несколькосекундная явка была...

- Так сколько суток?..

- Ему дали семь суток. А остальным ребятам, в том числе Кузину, Бабицкому, Шелкову, где-то по пять суток дали. Потом его увезли.

Ещё важный момент: как раз в этот момент им было очень важно спровоцировать криминал - возбудить [уголовное дело по статье] либо «хулиганство», либо «сопротивление работникам милиции». И поэтому они и били, чтобы спровоцировать сопротивление. Виктор [Кузин] рассказывал о том, что они заперлись [на даче], но старались не сопротивляться. И правильно, - они всё сделали, чтобы их ни в чём не обвинили.

Голос: /Нрзб./.

- Нет. Ну, насколько я помню, на даче это происходило. Да?

- Да. Да. Ну когда [сотрудники милиции] ворвались, они, естественно, сопротивления не оказывали.

Так вот: Григорьянцу объявили о том, что против этой группы («Гласности») возбуждено уголовное дело по факту сопротивления работникам милиции - по [статье] 191-ой прим. Но потом, когда мы уже в сентябре приехали по вызову прокуратуры собирать вещи, которые нам обещали вернуть, то ему объявили о том, что дело по 191-ой прим прекращено. Ну, естественно, за отсутствием состава преступления. То есть это была липа, которую они пытались спровоцировать. И она так и угасла.

Но ему объявили (и он, Григорьянц, получил письмо из Мособлпрокуратуры) о том, что возбуждено дело по факту незаконного открытия типографии. И возбуждено Раменской прокуратурой. Поэтому мы решили использовать эту оказию, когда нас в сентябре пригласили [в прокуратуру]. А меня Григорьянц пригласил присутствовать при выдаче вещественных доказательств как юриста.

Когда мы явились в прокуратуру, Григорьянц сразу узнал в одном из следователей того, кто присутствовал при той экзекуции 9 мая, и буквально в него вцепился. Можно было понять его эмоции, поскольку против них был применён страшный произвол, - с ними по хамски расправились, избили и буквально ограбили. Григорьянц везде об этом говорил, что это – самый настоящий грабёж (открытое похищение). У них всё отобрали, не оформив [это] абсолютно никакими протоколами. Ни санкции, ничего не было! Просто всё забрали. И всё.

...Видимо, и я бы не удержался от таких эмоций. Но я постарался его удержать, поскольку существовала явная опасность, что его спровоцируют.

Кабинет следователя находился на первом этаже, и после этого Шелков, Бабицкий и Григорьянц поднялись наверх к прокурору. Там Шелков и другие ребята произвели съёмку и запись на диктофон беседы с прокурором. (Шелков снимал её на кинокамеру.)

Вдруг [к нам] прибежал Григорьянц и заявил, что прокурор взял лежавший на столе диктофон и швырнул его о стенку. И позвал нас. Мы вошли к прокурору, и у нас произошёл такой разговор (который Григорьянц записывал на диктофон). Он предъявил письмо Мособлпрокуратуры, в котором говорилось, что против группы «Гласность» возбуждено уголовное дело по факту незаконного открытия типографии. Прокурор пытался [это] подтвердить, но я как юрист возразил, что Уголовным кодексом не предусмотрено такой статьи (нет такого состава преступления) - «незаконное открытие типографии». И ему пришлось это признать.

Ну а коли нет такого криминала, то возник вопрос: а действительно ли Раменской прокуратурой возбуждено дело по такому факту, который отрицает сам прокурор? Тогда ему пришлось признать, что и дело такое, конечно, не возбуждено. (И не могло быть возбуждено.) То есть это был явный обман. Поэтому мы положили на стол перед прокурором официальное письмо Мособлпрокуратуры, в котором излагалась эта версия, и ему ничего не оставалось, как признать вот эту ложь.

Прокурор вызвал наряд милиции, который состоял сплошь из офицеров [в звании] не ниже капитана. Но офицеры молча стояли. Прокурор объяснил, что они вызваны для предотвращения с нашей стороны возможных акций. Но поскольку таких акций не было, то он их отпустил.

После этого мы явились к следователю (поскольку нас пригласили для выдачи вещественных доказательств). Когда мы вошли в комнату, она была уставлена вещами. Мы осмотрели эти вещи, и Григорьянц вместе с ребятами отметил, что из тех вещей, которые у него были изъяты, половины вещей нет. В частности, нет компьютера, нет, по-моему, двух импортных пишущих машинок, нет последних номеров «Гласности» (в частности, последнего номера «Гласности», весь тираж которого был изъят).

Оказались готовыми для выдачи писчая бумага, копирка, некоторые личные вещи. Но некоторые личные вещи не были выданы, скажем, куртки. Возвращён был Григорьянцу «дипломат» со средствами, собранными в фонд Карабаха. (Григорьянц открыл этот «дипломат» и обнаружил, что всё было в целости.) Несколько номеров «Файнэшнл таймс» и другие иностранные издания, журнал «Новый мир» и, по-моему, «Литературная газета», тоже, как ни странно, были изъяты. (Впечатление такое, что изъято было всё скопом - даже обычные лекарства.) Вот часть этого была возвращена.

- А деньги карабаховские, значит, вернули?

- Деньги карабахские вернули. Григорьянц [их] посчитал, и всё оказалось в целости. Инкрустированную шахматную доску тоже вернули. (Её почему-то тоже изъяли.)

Начали составлять протокол. Следователь [сначала] предъявил другой протокол - не для возвращения вещественных доказательств. Я как юрист потребовал, чтобы это было воспроизведено в соответствующем протоколе, поскольку в таком протоколе есть графа для заявлений. Следователь пытался ограничить нас первым заявлением, но я заявил о том, что мы имеем право делать заявления в любой момент - и в момент изъятия вещей, и до этого, и после. Это нам удалось отвоевать.

Самое главное, что перед составлением протокола я потребовал, чтобы следователь указал происхождение этих вещей. (Поскольку они были изъяты неизвестно какими грабителями - и в форме, и без формы, и не было составлено протокола, не было абсолютно никаких санкций. То есть [имел место] самый настоящий грабёж.) Поэтому я потребовал, чтобы в проколе указали, каково происхождение вещей и кто дал санкцию на ту экзекуцию 9 мая.

Мне пришлось сказать, что в прошлом я - следователь по особо важным делам, работал в бригаде Кезояна(?) - следственной бригаде прокуратуры Союзы (а я [в ней], действительно, работал). Это внушило доверие, и он все наши требования выполнил. И даже назвал фамилию [изъявшего вещи] следователя по особо важным делам при прокуроре Московской области. Поскольку ведь вещи не с потолка упали, [он] обязан был прояснить их происхождение. Поэтому он это всё внёс в протокол, скрупулёзно отразил всё, на чём мы настаивали (отразил в протоколе все наши заявления), отпечатал его и копию выдал нам.

Потом все вещи, которые он нам выдал, мы погрузили в такси, и ребята их забрали. Вот и всё.

Беседовал Алексей Пятковский.