В. Игрунов. Начало 80-х.

<О бессмертии>

Я с радостью принял бы веру в бессмертие души на манер христианской или буддийской, однако ничего не дает мне повода отнестись к такой идее всерьез. Разумеется, большинство принимает веру в бессмертие, как и в Бога, не потому, что находит достаточно оснований, но потому, что вера дарует надежду. Да, человеку, обреченному на смерть, горько осознавать, что он навсегда покинет этот мир; мысль о расставании с тем, что дарует нам радость, отравляет нам мимолетную саму эту радость в промежутке между вечность и вечностью. Но разве разумного человека можно успокоить малодушием?
Будь я рожден в другой цивилизации, где-нибудь в Вавилонии, я, возможно, не испытывал бы никакого беспокойства, но рожденному в христианстве, еще в шестилетнем возрасте, да и неоднократно позже, возвращавшемуся к идее загробной жизни - к двенадцати годам с вопросом, а не с верой, - невозможно с безразличием взирать на смерть. Смерть с неотвратимостью ставит передо мной вопросы, первый из которых о смысле жизни. И я не усматриваю его в судьбе отдельного человека. Смысл жизни мне видится в чем-то вечном, незыблемом, как сам Космос. Если бы жизнь была вечной, то и смысла искать не надо было бы - он бы и был самой жизнью. Но, увы, жизнь преходяща, и я ищу его в чем-то постоянном: постоянных установлениях, бессмертных памятниках творчества, в вечном следе, оставленном памяти. Жизнь Христа или Конфуция, Александра Великого или Эхнатона, Фидия или Шекспира была исполнена смысла. И если я допускаю вообще существование смысла в человеческой жизни, то он немыслим без слияния с историей.
Слиянность с историей мало для удовлетворения, однако это непременное условие. Герострат, если он обладал сильной верой, мог умереть счастливым, но его путь соблазнил немногих. Гитлер, вероятно, умер несчастнейшим человеком. Христос замахнулся на породившую его культуру, как Эхнатон поколебал устои своей цивилизации. От того и другого отвернулись те, кому они адресовали свои идеи. Но Христос напрасно беспокоился на кресте - его замысел принадлежал истории.
Но человек, обретая удовлетворение в достижении бессмертия, не обретает покоя, не постигнув смысла истории, ибо безнадежная гибель культуры превращает в насмешку бессмертие ее творцов. Истинный смысл как неперсонален, не может быть достигнут человеком вне ткани истории, вне текста культуры, так и универсален, ибо постоянство смысла обеспечивается лишь в обретении смысла существования человечества.
Но может ли быть постигнут смысл истории? Мы смутно догадываемся о ее начале, но надежда, что это откроет нам ее смысл, уже и не брезжит. Мы пытаемся углубляться в невообразимо далекие времена, но где та точка отсчета, когда мы скажем: "довольно, отсюда начинается путь к постижению смысла!"? Не думаю, чтобы мы ее достигли, скорее смысл раскрывается не в доисторических временах, не в акте творения, а в завершении - если завершение не будет окончательным обессмысливанием истории. Похоже, что смысл обретается при передаче "текста" на все более высокий уровень: от личности к роду, общине, социальной среде, от рода к культуре, от культуры - всему человечеству. Где же следующий уровень? Как мы можем судить о смысле истории, не зная ее восхождения? Смысл, как и будущее, теряется во мгле недоступного. Если ты утром постиг путь Неба, к вечеру можешь умереть, говорили китайцы. Как же постичь его?
Именно с этим вопросом человеку суждено умереть. Быть может, его утешит мысль о вечной памяти, но по сравнению с вечной жизнью, которая явилась бы абсолютным смыслом, это жалкий эрзац. Во всяком случае, единственное, что придает мужество принять это, хоть не спокойно, но смиренно, - вера в открытость, незавершимость истории. Но если история рушится на твоих глазах, обретение удовлетворения можно найти только в одном: ты должен остановить падение, крушение - это твоя вина.1 Приняв этот путь, я не стал спокоен, но я не бунтую - я работаю во имя удовлетворения.

Ниже приписано (от руки):

Безнадежно искать смысл человеческой жизни - он не существует, его лепят, и сам человек лишь один из скульпторов его, другой скульптор - неподвластный и непостижимый - история.


Примечания:

1. Вопрос о долге в других текстах разработан автором более подробно. См. тексты писем: к Гефтеру (23 декабря 1980 г.), к Павловскому (10 декабря 1980 г., 5 августа 1984 г., 22 августа 1985 г.), а также статью "Если решили быть гражданами…".

 


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.