Сейчас на сайте

Заместитель председателя РДП «Яблоко» СЕРГЕЙ МИТРОХИН о самом начале своей политической жизни

Комментарии В.Игрунова к этому интервью >>>

- Когда и при каких обстоятельствах ты впервые столкнулся с неформалами?

- С общественной самодеятельностью я сталкивался ещё задолго до перестройки. Так, моя собственная самостоятельная публичная деятельность началась весной 81-го года, когда я учился в Московском педагогическом институте. Надо сказать, что в МГПИ была очень свободная атмосфера. Гораздо более свободная, чем, например, в МГУ или других ВУЗах. Не чувствовалось там и особого идеологического контроля. (Если попытки такого контроля и имели место, то достаточно ограниченные.) И народ шёл в пединституты вовсе не для того, чтоб стать учителями, а для того, чтобы «откосить» от армии и/или без особого труда получить высшее образование.

Толчок началу моей общественной деятельности дало решение о переносе прохождения нами так называемой «педагогической практики» со 2-го курса на 1-й, что вызвало всеобщее недовольство. Этой проблеме было посвящено созванное администрацией собрание, большинство выступивших на котором выразили своё несогласие с переносом сроков прохождения практики в такой форме, что это не воспринималось как протест: они пробубнили свои выступления, в которых высказали лишь сомнения в целесообразности предлагаемого переноса. Я же инициировал достижение с рядом студентов договорённости о том, что мы однозначно выступим против такого переноса. И несколько человек, действительно, выступили. Я, например, зачитал свои достаточно резкие тезисы, которые вызвали шок у преподавательского состава. После этого меня лишили на полгода стипендии. Таковым было моё первое публичное выступление.

В 81-м и 82-м годах у нас в пединституте действовала своя группа неформалов, которая носила название «Община». Но эта совсем не та «Община», которую создавал Исаев. Это была группа студентов филологического факультета, которая издавала рукописную газету «Ересь». В группе мы занимались псевдоинтеллектуальным общением, а в газете - самовыражением. Публиковались в ней, в основном, тексты художественного плана, хотя присутствовали там и зачатки публицистики, в которой доминировало резко негативное отношение к политическому режиму.

В 83-84 годах я посещал собрания, которые проходили на квартире у Сокирко. Там тоже происходили неконтролируемые властями интеллектуальные дискуссии на самые разные темы. (Это был как бы неформальный дискуссионный клуб.) Наверняка там присутствовали и стукачи, но сама по себе атмосфера была демократичной. Впрочем, это было последним ответвлением, скорее, диссидентского движения, чем неформального.

- Зная и прошлую, и нынешнюю деятельность Сокирко, можно предположить, что там обсуждались темы уже общественные...

- Конечно. Сейчас я уже не могу их назвать точно, но помню, что они не были напрямую связаны с критикой политического режима.

Первая моя встреча с настоящими неформалами эпохи перестройки состоялась, наверное, в 86-м году, когда проявились первые проблески гласности. Тогда был такой момент, когда все, кто хотел как-то самовыразиться, бросились на Старый Арбат. Это было невиданное до того зрелище: весь Арбат был забит людьми, дискутирующими на самые разные темы - философские, эзотерические и тому подобные. Правда, общественные темы тогда, по-моему, там не обсуждались. Но, всё равно, это была та питательная среда, в которой рождались будущие неформалы.

В это же время начались дискуссионные сходки на квартирах, но не такие, как раньше, когда встречался лишь узкий круг людей. (У Сокирко, например, был постоянный круг участников его семинаров.) Тогда уже можно было прийти на любую квартиру к совершенно незнакомым людям и подключиться к обсуждению, которое в основном было связано с какими-то социальными новациями. Существовали клубы философские, социальные. Помню, например, некоего Авдыковича, который заявлял, что создал Институт человека. Понятно, что многие участники этих обсуждений были людьми не совсем нормальными. Впрочем, для меня всё это представляло определённый интерес как нечто новое, чего раньше не было.

Когда стали создаваться кооперативы, то на их базе начали проявлять себя некие социальные новаторы, с одним из которых я познакомился. Его звали Вячеслав Кудрявцев, и у него были разные идеи в области социального проектирования. В частности, он носился с идеей создания кооператива, который бы стал заниматься распространением информации о нахождении на предприятиях неликвидов с целью их реализации. Через него я познакомился с рядом людей, которые тоже занимались чем-то подобным. Таких людей тогда было очень много, и я считаю их уже частью неформального движения.

- Ты знакомился с ними на домашних семинарах? (Мне интересно, как люди друг друга находили.)

- Да, где-то там на семинарах: пришли, потусовались, узнали новых людей. Потом мы у Кудрявцева встречались, потом стали создавать кооператив. (Только я не помню, как он назывался.) Потом я очень небольшое время работал в Центре содействия творческим инициативам «Сотрудничество», который тоже был создан такими же новаторами.

Когда я ещё до того работал диспетчером в Московском бюро экскурсий, то через этих же людей узнал о клубе «Перестройка». (По-моему, это было в сентябре 87-го года.) Мы решили туда пойти.

- На заседание клуба в ЦЭМИ?

- Да. Я пошёл туда вместе с Валерием Фадеевым, с которым учился в пединституте (он был на курс младше меня) и с которым ходил к Сокирко и на многие другие тусовки. Был с нами и Сергей Кузмичёв. Ты его знаешь?

- Да, через Фадеева. Интересно, кем он был тогда? (На протяжении всех девяностых он был сторожем в детском саду.)

- Тогда он тоже был сторожем в детском саду.

Первым, кого я встретил на «Перестройке», был Минтусов, который в это время там председательствовал. Когда Минтусов увидел нас, то сказал примерно следующее: «Ребята, мы тут типа политикой занимаемся. Может, это вам на фиг не нужно?» Мы отвечаем: «Ну, нам это интересно. Мы посмотрим». Вот так началась моя неформальная жизнь.

Свой первый опыт политической жизни я получил именно в «Перестройке», где тогда шли игры в политику, связанные с борьбой за контроль над этим клубом. Я в неё, естественно, тоже активно включился.

- Расскажи о причинах раскола в этом клубе.

- Причина была одна - степень радикализации. Одни члены клуба считали, что можно сотрудничать с прогрессивным крылом КПСС во главе с Горбачёвым, а другие сильно забегали вперёд и вдвигали уже радикально-демократические лозунги. На этой почве и произошёл раскол. Но, кроме того, шла борьба за руководящие позиции в этом семинаре, и какая-то группа сразу стала требовать выбирать кого-то (ведущих? - точно я сейчас не могу вспомнить) демократическим путём.

- Кто олицетворял каждое из этих направлений?

- В более лояльной к власти «Демократической перестройке» состояли представители академического истеблишмента (работники ЦЭМИ, среди которых я сейчас могу вспомнить только супругов Ракитских), а также молодежь, в том числе диссидентствовавшая - Минтусов, Янков, Румянцев[1], Кудюкин[2], Фадин и, по-моему, Сигал. К «Перестроке-88» относились Кузин, Скубко[3], Игрунов, Митюнов. Последние после раскола собирались в большом зале на работе у человека, фамилию которого я забыл. (Это происходило в районе Ленинского проспекта. Может быть, на улице Вавилова?) Затем начальство этого учреждения испугалось и запретило им там собираться. Надо сказать, что «Перестройка-88» первой начала проводить митинги под радикальными лозунгами, разгонявшиеся милицией. Часть её членов впоследствии влилась в ДС.

- При расколе радикалам прямо отказали от дома, или же они сами перестали ходить на заседания своих умеренных коллег, в том числе и потому, что создали свою собственную структуру?

- Им не запрещали ходить на «Демократическую перестройку», но им показали, что их активность там не приветствуется. Члены «Перестройки-88» стали ходить туда менее активно и потому, что там стало для них скучновато. (Они считали, что нужно что-то делать, а не просто бесконечно говорить.) Да и не было уже в этих дискуссиях в «Демократической перестройке» той новизны, что была изначально в «Перестройке». Впрочем, на какие-то крупные мероприятия членов «Перестройки-88» продолжали приглашать. На одном из таких мероприятий, как я помню, с ними даже договаривались о последовательности выступлений с тем, чтобы не было перевеса представителей одной из сторон. На обсуждении статьи Клямкина в декабре 87-го года я, например, выступал как представитель «Перестройки-88» (хотя тогда она ещё не оформилась, но уже было ясно, что такое размежевание произошло), а от другого крыла выступал Кудюкин.

- Радикалам указали на нежелательность их политической деятельности или их борьбы за власть в клубе?

- Им указали на нежелательность тех тем для дискуссий, которые они навязывали, поскольку хозяином в доме являлся всё-таки ЦЭМИ.

- Ты был формально членом какого-то из этих клубов?

- Формального членства в них не было.

- Как «Перестройка-88» вела свою деятельность после раскола?

- Я же говорю: мы собирались где-то в районе Ленинского проспекта и проводили свои дискуссии.

- Только теперь уже на темы, которые вам были интересны?

- Безусловно. Но они стали более политизированными и периодически завершались митингами.

- Что это были за митинги?

- Помню какой-то антисоветский митинг на Октябрьской площади в начале (может быть, в феврале) 88-го года, темы которого я не помню. Его разогнали, и часть людей взяли в милицию.

- Его организаторами были именно вы?

- Нет. Официально его организовали отдельные лица, которых я уже не помню.

- «Перестрока-88» была тесно связана с семинаром «Демократия и гуманизм». Что ты помнишь об этом?

- Я о нём слышал и даже, по-моему, один раз на нём присутствовал. По своей сути это была чисто диссидентская тусовка, - как бы продолжение диссидентства, но уже достаточно маргинализированное. Особого интереса она у меня не вызвала.

Таких структур было несколько. Была ещё «Гласность», собиравшаяся на квартире Григорьянца, где я пару раз бывал. (Это где-то на северо-востоке Москвы.) Но такие тусовки интереса у меня почему-то не вызывали.

Потом в рамках «Перестройки-88» возникла группа в составе меня, Игрунова, Прибыловского, Пельмана (он, по-моему, в «Перестройку-88» не входил) и Леонова, которая стала тусоваться на базе кооператива «Перспектива» и создала «Хронограф». Но первой нашей газетой, ещё до «Хронографа», стала «Молва». Это произошло, по-моему, в феврале 88-го года. Её редактором был Дмитрий Леонов. Я стал в ней главным автором. Я писал для неё больше всех, и это были забавные материалы о проделках неформалов. На базе этих материалов выходила сначала «Молва», а потом и «Хронограф».

- «Молву» переименовали в «Хронограф» или же, как рассказывал мне Прибыловский, «Молва» ограничилась одним номером, и её место занял «Хронограф», с которым в какой-то момент был даже выпущен совместный номер?

- У Леонова были амбиции издавать «Молву», но он на это был совершенно не способен. Сначала эти амбиции удовлетворялись в том числе этим совместным выпуском, но затем «Молва» заглохла, и остался только «Хронограф».

- В рамках какой структуры вы получили возможность издавать две эти газеты?

- Владельцем редакционного компьютера, который был тогда очень редкой и дорогой вещью, являлся Григорий Пельман, вместе с Павловским создававший кооператив «Перспектива». (Этот кооператив, как и большинство российских кооперативов, занимался торговлей компьютерами.) Выпуски мы сделали на квартире, которую снимал Прибыловский, а иногда - на квартире Пельмана в районе Фрунзенской набережной. Потом, когда кооператив «Перспектива» выделил нам помещение, нашим стабильным местом стал подвал  на Дубровке.

- Мне кажется, что это был первый этаж...

- Может быть, это и первый этаж, но он явно был подвальным. Или полуподвальным.

Потом на этой базе возникло М-БИО. Но об этом гораздо лучше меня помнит Игрунов,  потому что этим занимался он.

- Что ты можешь рассказать о тогдашних демократах?

- Каких демократах? Никаких демократов тогда не было.

- Это в 88-м и в 89-м годах?

- Кого ты называешь демократами? ДС что ли?

- Ну, к тому времени были созданы разные группы - ДС, «Гражданское достоинство», КАС...

- «Хронограф» первым написал о ДС. Мы с Верой Писаревой первые туда пришли и написали. (ДС-у были посвящёны два номера «Хронографа».) И я же первым написал о Жириновском, который пришёл на мероприятие ДС.

- Ты имеешь в виду первый съезд ДС в мае 88-го года?

- Да. Там впервые в политике появился Жириновский. Это первое заседание проходило где-то за городом.

- Ты говоришь про третий день съезда, прошедший на даче Григорьянца в Кратово.

- А, точно. А второй день проходил на Рочдельской. И там был Жириновский.

Когда в 93-м году проходила встреча [нового] политического года в Кремле, куда всех позвали и куда все пришли пьянствовать, Жирик праздновал там свой триумф. Наши столы стояли рядом, и я слышал такой разговор. Он говорил, что вот, мол, он теперь - такой великий, а с чего всё начиналось? Начиналось все с заседания на Рочдельской, куда он пришёл впервые и где создали партию. При этом  кто-то из его окружения, может быть, Абельцев, сказал: «Да, ну мы там повесим мемориальную доску». То есть Жирик начало своей политической биографии отсчитывает даже не от ЛДПР, а от того съезда ДС.

- Но сам ты не состоял тогда ни в каких организациях?

- Нет. Я не собирался вообще вступать ни в какие партии. Я считал, что я - свободный художник, пишу себе в неформальную газету и готовлю научные статьи. А первый официальный журнал, в котором я опубликовался, был журнал Павловского «Век ХХ и мир».

- Значит, начиная с 88-го годы ты уже стал, по сути, журналистом и исследователем неформального движения...

- Ну, да.

- Ты продолжал свою работу в Центре «Сотрудничество»?

- Там ничего не получилось, так как тот кооператив развалился. (У Кудрявцева не было организационных талантов, поэтому туда пришли какие-то абсолютно невменяемые люди из госучреждений и всё это разрушили.) Поэтому мне оттуда пришлось уйти, и в 88-м году я перешёл в «Перспективу». Я там даже получал зарплату - сто рублей. (Мне Вячек [Игрунов] платил тогда сто рублей.)

- Тот Кудрявцев не имел никого отношения к будущему сотруднику М-БИО Илье Кудрявцеву?

- Нет, никакого.

- Расскажи что-нибудь о конфликте в М-БИО. В частности, о том, почему от него отделилась «Панорама».

- Я думаю, что главной установкой «Панорамы» было зарабатывание денег. Были, например, споры по поводу каких-то грантов.

- Я предоставляю сейчас тебе уникальный шанс подвергнуть уничтожающей критике тогдашнюю деятельность руководителя М-БИО Игрунова...

- Да нет... Я, наоборот, во многих ситуациях его защищал. Помню, как в своё время попытался произвести переворот в М-БИО Макс Мейер, который был и остаётся до сих пор креатурой Павловского. (Работать в М-БИО его пристроил Павловский.) Так вот. Когда однажды Вячека не было, он решил устроить переворот. Пригласил всех собраться и стал разводить критику: «Ничего не делается, всё разваливается». Я достаточно жёстко выступил против, и, таким образом, переворот был задушен в зародыше.

- Что ещё можешь вспомнить о проявлениях общественных активности того времени, которые ты наблюдал?

- Так можно очень много всего вспомнить. Я же не могу выдавать всё подряд - эдакий поток сознания.

- Будем считать, что информацию об этом можно почерпнуть из твоих тогдашних статей. А как складывалась твоя судьба дальше?

- Потом мы создали ИГПИ. Это была моя идея. Вячек хотел создать какой-то центр, а я сказал, что нужно создавать не центр, а институт, и затем придумал ему название.

- Зачем понадобилось создавать институт?

- К этому нас привела логика институциализации. Ведь какое-то просто Бюро информационного обмена - это вообще непонятно что такое. Нужен был либо центр, либо что-то другое солидное. Поскольку у нас была тяга к исследованиям, к научной деятельности (и у меня, может быть, больше, чем у других), то я и предложил создать именно институт. Создали мы институт в сентябре 90-го года. (Решение о его создании было принято 10 сентября.) Но пока мы провели общее собрание и зарегистрировали его в органах юстиции, прошло ещё какое-то время, из-за чего дата часто называется другая.

- Когда ИГПИ переехал в более просторную квартиру на пятом этаже дома № 1 по 1-й Дубровской улице, его по-прежнему финансировала только «Перспектива»?

- Нет, не только. Были ещё гранты. Но об этом тебе лучше поговорить с Галей Михалёвой, - она лучше помнит.

- Что-нибудь ещё любопытное ты можешь добавить?

- Был интересный эпизод во время путча. 19 августа мне очень рано позвонил Вячек и сообщил, что произошёл, как он сказал, «государственный переворот». Мы сразу же где-то встретились, и у нас возникла идея организовывать сопротивление. Первым делом я поехал на Манежную площадь, где стал свидетелем попыток организовать людей. Мне казалось, что всё делается очень медленно, что народу на всё это наплевать и что никто никого не собирается защищать. Постепенно всё же все стали стягиваться к Белому дому.

Но я на баррикадах не сидел. Я там, конечно, был, там ходил, но сидеть почему-то не сидел. Мне казалось, что это - абсолютно бессмысленное занятие. Потому что, если захотят, то всё равно всё это возьмут, так что сидеть там нет смысла. У нас была другая идея - организовать всё более масштабно, а не просто собраться всем у Белого дома, сидеть там и ждать штурма. Мы решили организовать дополнительный центр сопротивления в масштабах всей России, а не только Краснопресненского района, где находился Белый дом. В связи с этим возникла  (по-моему, у Вячека) идея ехать в Моссовет, располагавший огромными ресурсами и, в первую очередь, средствами связи. Мы приняли решение поехать в Моссовет и там уже сориентироваться в ситуации. Поехали.

Приехали в Моссовет к каким-то знакомым (в том числе депутатам Моссовета) и прямо так стали говорить, что мы хотим здесь организовать центр помощи Ельцину и Белому дому. Я связался с Белым домом, с одним из генералов, которые с Ельциным были. По-моему, Цыганков его фамилия...

- Это - полковник Цыганок, начальник штаба обороны Белого дома.

- Да, во! Так вот, я с ним связался (это была моя личная инициатива) и говорю ему: «Так мол и так. Мы тут собираемся организовать центр сопротивления и забастовку в поддержку Ельцина». Он немного растерялся и спрашивает: «А вы кто такие?» Я отвечаю, кто мы. Он говорит: «То, что вы будете делать, это - за Ельцина или против?» Я говорю: «Конечно, за Ельцина». Он: «Ну тогда действуйте».

Меня тогда поразило, что они сидят в своём Белом доме, и никаких команд никто не отдаёт. То есть, как бы страна отдельно существует, Белый дом - отдельно. А наша идея была - создать центр, который бы привёл всю страну (или хотя бы Москву) в состояние действия. В частности, организовать всеобщую забастовку против ГКЧП.

После этого мы всех стали «выстраивать»: «Так, у нас мандат из Белого дома. Давайте выметайтесь отсюда. Значит, здесь встаём мы. Здесь у нас будет комната». Все растерянные бегают: «А вы кто тут такие?» Мы говорим: «Так, это - не ваше дело. У нас мандат из Белого дома».

- Кто были эти «мы»?

- Я, Вячек и [Илья] Кудрявцев. Мы где-то в Моссовете взяли телефонную книгу и стали постепенно обзванивать всякие московские предприятия. Звоним и прямо говорим: «Вы поддерживаете Ельцина?» Они: «Да».  - «Так, объявляйте забастовку». - «Ну мы так прямо не можем». Я: «Готовьте».

- Не помнишь, в чьём кабинете вы сидели?

- К сожалению, не помню. Но в нём сидели чиновники. Они тихо сидели за своими столами и чего-то делали. Мы на них не обращали никакого внимания. Нам дали несколько телефонов и, по-моему, компьютеры...

- А кто именно дал?

- Кто именно, я не помню. Ну, там же все - демократы как бы. Вообще-то, тогда начальником там был Гончар...

- ...Который до окончания путча находился в Форосе (только не на госдаче, а в номенклатурном санатории).

- Нет, на третий день он, по-моему, уже приехал.

Прошло всего несколько часов, как к нам стали поступать звонки, причём не только из Москвы. Я чувствую: мы становимся какой-то силой, новым центром сопротивления, и ситуация начинает переламываться. (Не из-за нас, конечно, а сама по себе.) И я уже вижу, что народ надо сдерживать. Потому что звонят, например, из Свердловска и говорят: «У нас тут полк «афганцев». Мы ждём ваших команд. Мы готовы вылететь всем полком на помощь Ельцину». Я говорю: «Подождите. Вот сейчас не надо никуда вылетать. Вы сидите там. А мы вам дадим команду».

Когда я там находился, я почувствовал вкус революционной борьбы и, честно говоря, даже пожалел, что всё это закончилось. Потому что интересно, во что бы это всё вылилось. И я примерно понял, какая атмосфера была в Смольном в 17-м году.

- Ты так и продолжал работать в ИГПИ до своего ухода в политику?

- Ну да, до 93-го года. Потом мы приняли участие в создании блока, и я плавно перетёк в «Яблоко».

- Ты хочешь сказать о том, что неформально ИГПИ являлся одной из блокообразующих структур наряду с тремя партиями, которые были официальными учредителями этого «Я»-блока?

- Они были его учредителями чисто формально. Всего существовало несколько групп людей, которые вынашивали идею создания новой партии или, по крайней мере, нового блока. Одна группа - ЭПИ-Центр. Был также [Виктор] Шейнис, который с этой идеей пришёл к Явлинскому. Каким-то образом в это был вовлечён и Игрунов. Конечно, многие будут говорить, что это - их лично идея...

- Игрунов рассказывал мне о том, что «Яблоко» - это его идея... (См. об этом, например, здесь).

- Людей, которые так говорят, мне приходится встречать постоянно. Например, Павловский тоже говорит, что это был его проект. Иногда встретишь совершенно нового человека, причём в провинции, и он говорит, что «Яблоко» - это была именно его идея. У таких проектов, как всегда, бывает очень много отцов. Но я на отцовство этого проекта не претендую.

Могу рассказать, как я попал в «Яблоко». Игрунов активно тусоватся в ЭПИ-Центре, где обсуждалась идея выдвижения списка, и пытался меня втянуть в эту работу, которая меня не особенно интересовала. Я, помню, говорил: «Я не хочу. Чего там мне делать? Там, вообще, не интересно». А он отвечал: «Ну как же? Ты - исследователь партий, а это будет одна из крупнейших партий». Типа: надо увидеть это своими глазами. И я первый раз пошёл на какое-то очередное организационное собрание в Лёвшинский переулок...

- ...Где располагалось здание ЭПИ-центра.

- Да. Оно тогда ещё было каким-то полудостроенным.

Новый импульс этому процессу дал ельцинский переворот 21-го сентября. По-моему, как раз 21-го или на следующий день Вячек привёл меня в ЭПИ-Центр к Явлинскому. (Я с ним тогда первый раз увиделся.) Туда пришёл также Павловский и, по-моему, Кудрявцев, и мы стали обсуждать создавшуюся ситуацию. Таким вот образом я в этот процесс и втянулся.

После того, как выборы были объявлены, Вячек активно включился в процесс подготовки к ним и стал брать с собой меня. Мы начали составлять списки. Сам я ни в какие списки никоим образом не собирался входить, и для меня было неожиданностью, когда в ходе какого-то разговора с участием Явлинского, Вячека и меня Явлинский вдруг говорит: «Давай мы тебя в список возьмём». Я стал говорить: «Ну я не знаю, мне надо подумать». А Вячек добавляет: «Ну он - человек кабинетный. Ему этого не надо. Он должен писать». Тогда Явлинский сказал: «Ну писа’ть - это всё равно, что пи’сать. Когда ты можешь чего-то писа’ть, так ты и так пишешь, и не важно, там...». Вячек меня стал отговаривать: «Представляешь, тебе же придётся в эту думу ходить к десяти утра!» Я говорю: «Да, это серьёзно». Я думал-думал, потом  неожиданно для меня и абсолютно независимо от Явлинского Болдырев тоже предложил мне войти в список. Тогда я задумался и сказал: «Ну почему бы и нет? Войду». И оказался в списке 24-м. (За мной, 25-м, шёл Арбатов.) 10 мая 94-го года я прошёл по списку вместо Адамишина, который долго держал это место. Поскольку он был послом, то должен был принять такое решение, но долго с ним тянул и держал меня в подвешенном состоянии. 10 мая, когда я проходил стажировку в Оксфорде, я получил сообщение, что прошёл в Думу и стал депутатом.

- Теперь я понимаю, что так привязывает тебя к Явлинскому - благодарность за это назначение...

- Почему благодарность? Пригласил меня действительно лично Явлинский. Это - исторический факт. А Болдырев просто повторил это приглашение.

Когда в 94-м году создалась фракция «Явлинский - Болдырев - Лукин», мы собрались и стали обсуждать, как же называть фракцию. И тогда я, хотя ещё и не был членом фракции (но присутствовал на всех её собраниях), предложил: «Давайте назовём: «ЯБЛоко». Нас ведь так уже называют неофициально. Чего мудрить-то?». (Это именно я первым предложил.) Помню, что некоторые ещё говорили: «Ну, это как-то несерьёзно. Может, как-нибудь по-другому?..»

Беседовал Алексей Пятковский. Апрель 2005 г.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!